— Нет, не вся, не вся Россия, — попробовал возразить Витте и услышал в ответ выкрики:
— Разногласий у нас нет!
— За амнистию даже «Гражданин» Мещерского!
— Амнистию поскорей!
Он пытался сказать:
— Господа, вы требуете…
А его не желали слушать:
— Мы не требуем и не просим! Утверждаем: необходимо!
— Страна не верит обещаниям власти, — перекрыл шум седобородый сутулый Анненский, писатель из «Русского богатства». — До успокоения еще далеко. Мы погубим значение печати, согласившись с вами. Это будет преступление!
— Начните с отмены военного положения!
— С отмены смертной казни!
— Наши требования должны быть выполнены! — не останавливался Анненский. — Должны быть реально осуществлены свободы, объявленные в Манифесте.
— В этом можете быть уверены, — пообещал Витте.
— Тогда мы готовы вас поддержать! — в свою очередь поручился за всех Проппер.
— Перед кем?! У монарха мне вашей поддержки не нужно! Государь нуждается в верной картине, чтобы видеть, где истина. А ему одни говорят: нужна сила, репрессии! Нет, не сила, возражают другие, необходимо удовлетворить желания большинства. Так вот, вы и постарайтесь, чтобы государь убедился, что добрые меры дают результат. Вот лучший путь для печати. На нем и поддерживайте меня. Я согласен, что необходимы реформы. Но для этого на улицах не должны стрелять. Вы требуете всего и сразу. Между тем правительство даже еще не успело организоваться!.. Нужен порядок. А пока я не могу поручиться, что не будет стрельбы…
Нет, согласия по–прежнему не наступало.
— Увести из столицы войска и казаков! — с молодым задором наскакивал старик Анненский.
Витте. Теперь нельзя.
Анненский. Теперь революция! Нужны не обещания, не векселя. А валюта! Полновесная валюта!!
— Назначьте срок для вывода войск!
— Уберите диктатора Трепова!
— Довольно отсрочек!
— Создадим народную милицию!
Точно на уличном митинге, выкрики не прекращались. Удивительно, что не слышно было представителей правых газет. Князя Ухтомского из «Петербургских новостей», посланника от князя Мещерского из «Гражданина»… Словно языки проглотили. Только потакали молчанием взвинченным крикунам.
Между тем кто‑то проговорил уверенным, профессорским тоном:
— Печать готова оказать вам содействие одним способом — фактическим осуществлением свободы слова, которая возвещена Манифестом. Таково решение «Союза газет».
Витте отвечал:
— Полагаю, это решение не полезно. Свобода слова объявлена, но до новых законов о печати, покуда их нет, надо соблюдать существующие. Вы твердите: то снять, то свергнуть! Дайте время…
Анненский. Мы готовы дать время, но жизнь не ждет. А при нынешней свободе невозможно нумер выпустить из типографии без разрешения цензуры!..
Голос. Мы не станем выпускать газет, пока войска не уйдут!
Витте. Нет, уж лучше остаться без газет… Если не будет войск и начнутся грабежи и разбои, население вправе обвинить правительство…
— Вы не доверяете обществу!
— Стачечный комитет ручается: без войск будет порядок!..
Витте. Не могу согласиться. Вы упраздняете правительство! А на нас ответственность за семьсот тысяч обывателей Петербурга…
— Удалите войска!!
С ангельским, как самому представлялось, терпением Сергей Юльевич разъяснял:
— Если так поступить, сотни тысяч, их жены, их дети, объявят меня сумасшедшим.
— Но нас бьют казаки! Уберите эту орду!!
Витте. Я насилиями сам возмущен. Дайте несколько недель… Беспорядки всегда происходят от недоразумений.
— Уничтожьте смертную казнь!
— Немедленно политическую амнистию!
— Для гарантии личности удалите войска!
Витте. Когда все успокоится, войска удалятся.
— Вы сами говорите о Технологическом институте. Войска — причина беспорядков!
Витте. Столько задач! У меня ведь не сорок восемь часов в сутках. Я только еще организую правительство. Дайте мне передышку.
Он не узнавал себя сам. С кем когда‑нибудь говорил в таком просительном тоне… А в ответ услышал реплику, полную яда:
— Раз правительство еще не организовалось, не отложить ли беседу до тех пор, когда Сергей Юльевич Витте в силах будет исполнять свои обещания?!
Не поддавалась аудитория на уговоры. Не поддавалась никак.
— Пускай свободы будут осуществлены сразу!
— В особенности свобода печати!
Вопреки натиску Сергей Юльевич не отступал:
— Завтра мы будем это практически обсуждать. Пока же настоятельно рекомендую: не нарушайте законов о цензуре. А я сегодня же поговорю с Главным управлением по печати об устранении недоразумений!.. Вообще прошу, господа, приходите ко мне, когда нужно. В любое время. Черкните мне пару слов, всегда можете рассчитывать на поддержку… Все, что я говорил вам здесь, готов повторить всем, придут ли ко мне революционеры или анархисты… До свидания, господа.
И, как писалось в газетных отчетах о встрече (запоздавших, кстати, дня на три, поскольку газеты в общей сумятице не выходили), «граф Витте обошел всех с рукопожатиями и удалился. Журналисты начали разъезжаться».
Он сумел удержать до конца пресловутый Лорисов «такт в голове», но раздосадован был, оскорблен в лучших чувствах, обескуражен, взбешен. С Тедди Рузвельтом тамошние разве так бы посмели?!
Под горячую руку угодил верный Колышко, Появившись сразу после обезумевших от свободы собратьев.
— Они мне в бороду наплевали! — негодовал и в то же время жаловался Сергей Юльевич, как обычно расхаживая по кабинету. — Даже этот пройдоха Проппер требует, видите ли! Давно ли шлялся по моим передним, выпрашивал казенные объявления и всякие льготы!.. Значит, в самом деле что‑то особенное случилось в России, коли подобный субъект заговорил таким языком!..
— А вы лавровых венков ожидали? — съехидничал Колышко.
Сергей Юльевич пропустил его замечание мимо ушей.
- …Когда бы эти писаки знали, что в сферах творится! Какое недоверие! — тяжело ронял он слова. — Едва не республиканцем меня там считает! Едва не американцем!.. Отчасти по этой причине государь и подписал Манифест. Чтобы, упаси Бог, никто не подумал, будто конституцию России дал Витте… Нет, если б мне доверяли, ограничились бы, конечно, моей Запиской…
— Я сейчас мимо Казанского проходил. Там на площади против вас горланят, — сообщил мрачно Колышко. — Эти, с черными флагами. Чуть не вечную память поют…
— Я попал между двух огней, — сокрушался Сергей Юльевич. — Общество должно помочь мне!.. Знаю, Манифест взбудоражит Россию, но я еще в русское общество верю… Если бы только мне помогли!.. А они мне в бороду наплевали!..
8. Великое содействие
Как ни странно это звучит, его, как видно, избаловали американцы. Своим вниманием, участием, своей заинтересованностью в происходящем, не обязательно дружелюбной, но неизменно неравнодушной. Хотя, казалось бы, ну какое может иметь касательство до событий в Маньчжурии или даже в Санкт–Петербурге и в Токио житель Пенсильвании или города Луисвилл, штат Кентукки… пускай даже разговоры об этих далеких событиях ведутся в их Портсмуте, штат Нью–Гэмпшир?
А касательство — было!
И когда на прощальном банкете в его честь в нью–йоркском фешенебельном «Метрополитен–клубе» мистер Витте поднял тост за великий и удивительный американский народ, это было не только дипломатической вежливостью, данью признательности хозяевам за гостеприимство. В самом деле, русского европейца — а Сергей Юльевич причислял себя к таковым — многое в Новом Свете удивляло своей непривычностью. Новизной. Как ни сблизило континенты в просвещенном XX веке развитие промышленности, и торговли, и техники — беспроволочный телеграф, думал он, или быстроходные океанские пароходы, благодаря которым смог сам убедиться: океан уже не столь разделяет, сколь соединяет между собой берега, — Новый Свет на поверку все равно оставался Новым Светом.
