Поколение сменялось поколением, Воплощение – Воплощением. Не-существа ждали, кротко, покорно и терпеливо.

И вот – Триумвират пал.

Казалось бы, с Освобождением и гибелью Сопричаствующей Машины этот ужас должен был прекратиться, но не тут-то было. Об Эпллтоне прознала Империя. Не успели проржаветь брошенные машины Триумвирата, как небеса разверзлись вновь, и на планету высадились имперские корабли.

Обитатели Эпллтона встретили имперских солдат как освободителей от долгого рабства… и жестоко обманулись. Сам облик колонистов, их образ жизни, поклонение Матери-Богине, убийства детенышей вызвали у солдат отвращение и омерзение. Кроме того, при создавшейся после Освобождения политической обстановке несчастных колонистов смело можно было назвать предателями за сотрудничество с Триумвиратом, пусть и вынужденное.

Скорее всего, Империя озаботилась бы навести на Эпллтоне свои порядки или вовсе бы оставила не-существ в покое. Но опять вмешался услад-плюс. Уникальное сырье, обладающее целым спектром интереснейших свойств. Вещество, которое в равной степени могло оказаться полезным, а порой незаменимым в пищевой индустрии и медицине, в изготовлении различных сложных механизмов и систем. Быстро выяснилось, что, обработанный должным образом, услад-плюс может использоваться для производства наркотических препаратов.

И Эпллтон был завоеван вновь – на сей раз имперскими войсками. Не-существ, как и во времена Триумвирата, загнали в шахты и заставили трудиться на услад-плюсовых рудниках. Тех, кто не пожелал смириться с новым рабством, безжалостно истребили. За помощь в Освобождении власти передали рудники луизитанскому Синдикату Крайм-О. Однако Синдикат владел и распоряжался этими богатствами не единолично. Добыча услада на каждом этапе самым строгим образом контролировалась сотрудниками Отдела Благонадежности. Одновременно они получили возможность изучать услад-плюсовую эволюцию, а самые интересные экземпляры местной мутировавшей флоры и фауны отправлялись в засекреченные бункеры.

От рождения до смерти не-существа обитали под постоянным надзором в Гетто, в тесных хижинах, влача жалкое безрадостное существование. Культ Матери-Богини находился под запретом, и не-существам приходилось практиковать свои ритуалы тайно. При рождении их клеймили, будто скот. По достижении десятилетнего возраста самцы становились достаточно взрослыми, чтобы работать в шахтах. От самок требовалось одно – рожать как можно больше жизнеспособных детенышей. Их фертильность подстегивалась искусственно путем инъекций специальных препаратов. Совсем еще юные самки умирали в медицинских бараках, истощенные бесконечными родами. Мужские не-существа гибли, пристрастившись к столь обыденным человеческим порокам как табак, азартные игры и алкоголь.

Сотрудникам Гетто тоже приходилось несладко. За первые два или три года службы многие обзаводились неизлечимой зависимостью от услада. Они заканчивали жизни опустившимися наркоманами, болели и умирали. Их пожирали местные чудовищные твари и убивали бунтующие несущества. И, однако, это не имело значения, настолько прибыльным бизнесом оставалась добыча услада-плюс.

Четыре столетия почитания и жертвоприношений.

Два столетия рабства при безмолвной, непостижимой тирании Черного Триумвирата.

Пять столетий мук и угнетения под стальной пятой Империи.

Питаясь, набухая и насыщаясь страданием, болью, кровью, алчностью, бесконечными смертями и ненавистью, в бездне под землей, такой темной, что эту тьму не рассеял бы и свет тысяч солнц, оно заворочалось, пробуждаясь от сна, такого долгого, что этого времени хватило бы, чтобы погасить свет тысяч солнц.

Она услышала… слово, биение, дуновение, вихрь, дыхание, чей-то стон, тихий вопль.

Зов.

Круг замыкался.

Медленно она начала подниматься наверх и выбираться наружу.

От каменных стен с бойницами, окружающих Коммуну неприступным барьером, к городу Мэмфорду вела дорога, которая сперва проходила через густые лиственные леса, а затем тянулась вдоль ухоженных лугов и пастбищ, где весной и летом пировали тучные стада. Зимой дорога становилась практически непроходимой, превращаясь в узенькую, петляющую по-заячьи тропку, и тогда добраться до города можно было лишь пешком или на лошадях.

За пять столетий с момента основания из поселения в десяток хижин Мэмфорд превратился в великолепно укрепленный средневековый город, окольцованный крепостными рвами. В глубине города, примерно через три мили от городских ворот, находилась главная площадь. Там высилась ратуша и располагались другие административные здания, включая Зал Совета Коммуны. Здесь же находилась лучшая гостиница города и множество магазинчиков и лавок. Главным украшением площади служили мраморные фонтаны, посвященные трем героям Освобождения: Императору Константину Первому, правителю Свободной Торговой Колонии Францу Максимилиану и лорду Джеку Ланкастеру.

Фонтаны были не простые. Тот, что со скульптурой Императора Константина Первого, изливался родниковой водой, такой чистой и свежей, что в жаркий день она пьянила не хуже дорогого шампанского. Из полунаклоненного кувшина в руках мраморной фигуры Франца Максимилиана текло розовое масло. Лорда Джека скульптор изваял с бочонком в руках. Стоило отвернуть краник, из бочонка текло терпкое и густое красное вино. Зимой вино подогревалось, туда добавлялись специи, и можно было угощаться отменным глинтвейном.

Как раз в направлении бочонка и бросал тоскливые взгляды мэр Коммуны Грегори Даймс. Хоть он и оделся по зимнему сезону, но уже успел изрядно закоченеть в ожидании своей юной подруги Люси. Даймс собирался отвести девушку к Колдунье, ибо Дух счел ее достойной принять воспоминание о Финальной Сопричастности – невероятно важный и торжественный момент в жизни каждого луддита. Но, невзирая на важность и торжественность, Люси безбожно опаздывала.

– Женщины, – бормотал Даймс.

Не устояв перед искушением, он успел от души угоститься глинтвейном, когда, наконец, появилась Люси в меховой накидке и меховой шапочке, под которую забрала густые, с рыжеватым отливом, волосы. Щеки ее разрумянились от холода, ясные глаза блестели, весь облик дышал здоровьем и невинностью, какую Даймс до сих пор наблюдал лишь в среде этих дикарей-машиноненавистников.

– Прости, Грегори…

– Ты опоздала на полтора часа!

– Да, я немного задержалась в мастерской… зачем же так сердиться?

Как и прочих луддитов, Люси отличало полнейшее пренебрежение к точному времени. Это не переставало удивлять, а порой и злить Даймса – человека, пришедшего из Вовне, как называли остальную Империю истинные луддиты. Что поделаешь? Выбора не было, приходилось терпеть и мириться. Все-таки, Даймс уже двадцать лет жил в Коммуне, и последние пять исполнял обязанности мэра.

Луддиты вообще нередко назначали на пост мэра людей, пришедших в Коммуну из Вовне – чисто по прагматическим соображениям. Ибо, несмотря на все усилия, они не могли совершенно отгородиться от внешнего мира, огромного… невероятно опасного.

Для луддитов история закончилась с падением Черного Триумвирата. Что случилось дальше – их вовсе не касалось. Но представьте изолированное общество, совершенно неосведомленное о титанических переменах, сотрясающих Империю, о смене монархов и Верховных Канцлеров, о новейших технических изобретениях. Людей, не подвластных мощи имперской пропаганды, но и не владеющих информацией. Людей, которые с невероятным трудом понимали современный язык. Людей, которые при малейшем серьезном покушении на их мирок из Вовне оказались бы в сомнительном положении индейских племен, встретившихся лицом к лицу с конкистадорами.

Именно поэтому на протяжении длительного времени мэром Коммуны избирался человек, пришедший в Коммуну не так давно из Вовне и доказавший преданность идеалам Коммуны. Этот человек должен был служить своего рода посредником между истинными луддитами и имперскими властями, водить дружбу с местными чиновниками и время от времени принимать делегации ученых-этнографов, а также представителей министерства обороны и Отдела Благонадежности.