А потом посмотрела вниз, и дыхание у нее перехватило. Внизу открылась бездна, черная, фиолетовая, алая и золотая, как пасть зверя, и ни конца, ни края не было этой бездне.

– До чего красиво, – прошептала она завороженно.

От высоты и воздуха закружилась голова, будто она выпила шампанского. Как странно и удивительно – почему она не подумала об этом прежде? Ведь все было так просто, так легко, так изумительно красиво…

Шарлотта сбросила пальто, стянула шарф и перчатки и сложила в кресло рядом с сумочкой. Затем подумала еще короткую секунду, сняла золотые часики, которые подлец Лэнгдон подарил ей на минувшее Рождество, и затолкала в сумочку.

А потом забралась на подоконник.

Такой Кит ее и увидел. Ее стройный силуэт отчетливо вырисовывался на фоне темного ночного неба, а январский ветер, яростно подвывая, трепал ее каштановые кудри.

Незажженная сигарета вывалилась у Кита из уголка рта. Он прикрыл глаза и открыл снова, втайне надеясь, что это галлюцинация, вызванная, очевидно, переутомлением, вроде утреннего фортеля, который выкинули его золотые рыбки, но – увы. Он потер глаза, надавив кончиками пальцев на глазные яблоки, но она никуда не исчезла. Она стояла на подоконнике и собиралась прыгнуть вниз… и что-то навело его на мысли, что она всерьез.

В подобных случаях полагается вступать с самоубийцей в длительный душещипательный диалог, убеждая отказаться от своей вздорной затеи и расписывая преимущества бытия перед небытием, но Кит никогда не был силен в этих психологических штуковинах и уж точно не блистал красноречием. Да и счет времени шел на секунды. Она, фактически, уже падала.

Не рассуждая, он рванулся вперед, схватил девицу и понял, что, возможно, совершил роковую ошибку. Ошеломленная внезапным нападением, она истошно закричала и принялась столь отчаянно и дико вырываться, будто он не спасти ее пытался, а погубить. Влажный от подтаявшего снега мраморный подоконник был невероятно скользким, а чудовищная истерика придала миссис Лэнгдон нечеловеческий прилив сил.

– От… пустите!

На мгновение Кит был весьма близок к тому, чтобы исполнить ее просьбу. Он не сомневался, что она все же прыгнет и утащит его за собой, обрекая на страшную, нелепую и… чрезвычайно ироническую смерть. Совет директоров Корпорации будет биться в экстазе. У них наверняка случится множественный оргазм.

– Ну уж нет, – прошипел Кит сквозь зубы и ударил истеричную девицу по уху. Она выдохнула и обмякла, после чего он сумел оттащить ее от настежь распахнутого окна. Дьявол! Кажется, в запале он не рассчитал удара и отправил эту психопатку в нокаут. Теперь она и впрямь могла подать против него судебный иск. Что за наказание! Стискивая зубы, Кит свирепо тряханул ее. Миссис Лэнгдон открыла глаза. С губ ее сорвался маленький вопль.

– Что? Вы? Это опять вы? Вы что, ненормальный? Почему вы меня преследуете?

– Я? Преследую вас? Очнитесь, наконец! Я думал, вы давно ушли домой! Дайте угадаю. Вы решили срезать путь и выбраться через окно.

Миссис Лэнгдон опять рванулась, но Кит держал свою добычу крепко, будто в тисках.

– Это не ваше дело…

– Ошибаетесь. Все, что происходит в этом здании – мое дело, личное, персональное. Вам, наверное, все равно, пустоголовая вы дрянь, а я ненавижу беспорядок, ненавижу, просто ненавижу! И прекратите орать, не то я вас опять ударю.

Она притихла, поняв, что он не шутит. Холл начал очень быстро заполняться людьми. Сперва материализовались его телохранители, следом – двое охранников этажа и, наконец, поскольку все-таки сработал детектор-оповещатель, и сигнал о внештатной ситуации поступил на центральный пульт управления, прибыли сотрудники специальной оперативной службы Делового Центра.

– Милорд, это учения? – неосмотрительно поинтересовался один из них, в серой униформе, с реанимационным чемоданчиком в руках.

– Нет, не учения, – рявкнул Кит, – будь это учения, вы бы их завалили напрочь, идиоты!

– Мы прибыли через минуту двадцать три секунды, сэр.

– Значит, это слишком долго!

Кит был хорошим руководителем. Далеко не идеальным, но хорошим. Он крайне редко устраивал головомойки сотрудникам потому, что у него заныл левой коренной зуб, или он не выспался, или повздорил с женой, или просто потому, что мог уволить скопом всех этих ленивых недоумков. В подавляющем большинстве случаев разносы устраивались им по делу, и оттого были вдвойне страшны.

– Где шатались вы? – напустился он на охранника этажа.

Тот шарахнулся.

– Милорд, сейчас полночь, у нас пересмена.

Кит уставился на световое табло над лифтами. И верно – ровно полночь, тот таинственный час, когда кареты Золушек превращаются в тыквы, а у охранников случаются пересмены.

– Отлично. Я разберусь с вами. С каждым из вас! Позже. Заберите ее.

В его дальнейшие планы никак не входили заботы о красотке. Загвоздка заключалась в том, что бедняжка вцепилась в него, как утопающий за соломинку. Кит понимал, что так проявляется у нее инстинктивная, шоковая реакция, поскольку он был единственным, хоть чуточку знакомым ей человеком среди собравшейся в холле толпы, но легче ему от этого не становилось, совсем нет. Немного придя в себя, жертва его добросердечия стала горько плакать, задыхаясь и трепеща в его объятиях, как маленький, несчастный, выпавший из гнезда, птенчик.

– Тише, тише, – сказал Кит, поневоле смягчив тон, – прекратите плакать… как вас зовут?

– Шарлотта…

– Да. Успокойтесь. Вам надо пойти с этими людьми, Шарлотта, они помогут.

– Не хочу… я никуда не пойду…

– Перестаньте. Вас никто не обидит. Вам помогут. С вами поговорят. О вас позаботятся. О, черт. Принесите воды.

Ему подали воду. Кит жадно выпил полстакана, вторую половину набрал в рот, ухватил даму за подбородок, запрокинув голову, и выплюнул воду ей в лицо. Она отпрянула, униженная и оплеванная.

– Невоспитанная скотина! Вы меня ударили! По уху! А потом еще и плюнули!

– Дура. Истеричка. Дрянь, – ответил Кит, точно попадая ей в тональность.

Она всхлипнула, побелела и, кажется, собралась упасть в обморок. Ее подхватили под руки и потащили в лифт. На прощанье она поглядела на него ранеными синими глазами с такой горькой обидой, что Кит отчего-то почувствовал себя не в своей тарелке. Он проследил, как створки лифта с музыкальным «дзинь» сомкнулись за ней, перевел дух и, наконец, закурил, но в спину повеяло мертвенным холодом, и сигарета потухла.

– Закройте кто-нибудь треклятое окно! – рявкнул он.

Докурив, он отчитал нерадивых служащих всех вместе и каждого по отдельности, потом вернулся в галерею и распрощался с Серафиной. Потом спустился в Корпоративную штаб-квартиру и зашел в свой кабинет. Выкурил четыре сигареты, пропустил три рюмашки, проглотил две таблетки аспирина Эймса и выпил одну чашку кофе. В перерывах посмотрел стопки документов, поставил на них сиятельные подписи и резолюции. Когда он уже закончил, набросил пальто и собрался забрать сахарницу (чтобы по дороге домой занести в корпоративный отдел Экстренной Доставки, работающий круглосуточно), в дверь просунулась весьма обаятельная, хоть чуть помятая и слегка нетрезвая физиономия.

– Все работаешь, милый мальчик, – протянула физиономия с укором.

– Я уже ухожу. Ты за душенькой?

Ричард кивнул.

– А то поехали с нами. Посидим, пропустим по стаканчику, персик сыграет нам на арфе.

Кит передернулся.

– Уволь, мой сахарный, не сегодня. Мне надо о многом подумать. Вот ты знал, например, что люди голодают.

– Как – голодают? – поразился Торнтон.

– А вот так… им нечего есть.

– Вечно ты со своими дурацкими шуточками. Кстати, что там случилось.

– Где?

– В холле. Серафина сказала мне, там громко кричали.

– Я ничего не слышал. Вечно твоя душенька жена что-то выдумывает. Все, я домой.

– Давай хоть обнимемся, – предложил Торнтон, подумав.

– Ну? Теперь я могу идти?

– Да.

– Веди себя хорошо, Ричард, будь паинькой, не шали.