Дж. Г. Андерсон[1] поднял телефонную трубку.

– Дайте мне портье, пожалуйста, – попросил он.

Ему дали.

– Фиппс? Это мистер Андерсон.

– Ну, ну, ну! – зачастил бодрый голос, ликующе подвывая, словно радостная гончая, взявшая след анисового семени. – Славный старичина Андерсон! Превосходнейший мой стариканчик! Самого вам распрекрасного утра, любезный Дж. Г.! Но это не Фиппс. Фиппс отлучился приложить лед к голове. У него жар. А это Поттер. П, следом О, затем Т, за ним Т, потом Е, а на самом кончике – Р. Поттер.

– Поттер, – проскрежетал мистер Андерсон, словно фамилия задела его за живое. Бросив трубку, он откинулся в кресле и прикрыл глаза: молился, что ли.

Каждый год, когда наступало лето с цветами и пчелами, обращая мысли неуемных американцев к алым слаксам и пестрым спортивным шортам, а мысли их жен – к цельным купальникам, мистер Дж. Г. Андерсон, владелец отеля «Вашингтон» в Бессемере, штат Огайо, обычно уезжал в штат Мэн и посвящал весь свой опыт и талант управлению недавней своей покупкой – гостиницей «Приозерной», что в пяти милях от городка Скивассетт. В этом сезоне в помощь себе он привез, среди прочего штата, обходительного и любимого всеми Сирила Фотерингей-Фиппса, известного под прозвищем Простак, другими словами – того самого молодого человека, который вышел сейчас, чтобы поискать льда для больной головы. Служил Фиппс портье.

Пролетай над гостиницей «Приозерная» смекалистая птичка, она, окинув своим птичьим глазом территорию и затаив дыхание, пронзительно присвистнула бы от восторга, решив, что мистер Андерсон проявил недюжинный здравый смысл, вложив наличные в столь привлекательную собственность.

«Да, местечко недурственное, – одобрила бы птичка. – Красивая у него недвижимость». Озеро, широкое и живописное, стоило, несомненно, любых денег, а вдобавок были еще лужайки, деревья, цветы, теннисные корты, площадки для гольфа, летний театр и раскиданные там-сям уютные бунгало для гостей, предпочитавших уединение. Но одно из этих бунгало, с сожалением заметила бы птичка, сгорело дотла, и, по-видимому, совсем недавно: на его месте торчал обгоревший остов, над которым еще вились легкие клубы дыма.

Солнце светило, озеро поблескивало, деревья шелестели, цветы цвели, и каждый номер в гостинице был сдан, да еще по высокой цене. При таком раскладе мистер Андерсон, казалось, должен бы, пусть и лишившись одного бунгало, пребывать в веселом, беззаботном настроении. Но этим августовским утром он сидел в своем кабинете, нахмурив лоб и сумрачно глядя. Даже в хорошие свои дни он немного походил на статую Эпштейна, изваянную в особо мрачном настроении, а сегодняшний день хорошим отнюдь не был. Дж. Г. провел беспокойную ночь, не в силах отделаться от угнетающей мысли, что ему приходится обитать на одной планете с Мэрвином Поттером и Сирилом Фотерингей-Фиппсом. Если джентльмену и христианину дозволяется не любить двух других джентльменов и христиан, то Дж. Г. Андерсон не любил Мэрвина Поттера и Сирила Фотерингей-Фиппса. Если же вы попытались бы подбодрить его, указав, что на свете существует всего лишь один Мэрвин Поттер и один Сирил Ф.-Ф., он буркнул бы в ответ, что и этих с избытком хватает.

Стук в дверь – эдакая веселенькая, бравурная россыпь – прервал его раздумья. Не успел Андерсон ответить: «Войдите», – как в дверях появилась фигура, при виде которой, будь его совесть хоть чуточку нечиста, он бы опасливо вздрогнул. Сморгнув, он вгляделся снова, но увидел то же, что и в первый раз, – человека в полной полицейской форме, при полицейском поясе и пистолете.

Лицо под кепи было на редкость красивое – худощавое, живое, тонкой и четкой лепки. Глаза, сейчас чуть налитые кровью, вот уже несколько лет приводили женщин в трепет, какого не случалось после смерти Рудольфа Валентино. То был Мэрвин Поттер, всемирно знаменитая звезда экрана, обожаемая всеми, кроме Дж. Г. Андерсона. Уехав из Голливуда, он намеревался блеснуть в спектакле на Бродвее, и последние две недели был постояльцем «Приозерной», хотя мистеру Андерсону казалось, что живет он тут целую вечность. Несчастный хозяин полагал, что из всех моровых язв, какие насылает непостижимое Провидение, чтобы он преждевременно поседел, красавчик-актер – самая тяжкая.

Иная поклонница Мэрвина Поттера, увидев своего идола так близко, сомлела бы от восторга и незамедлительно хлопнулась в обморок или хотя бы, самое малое, вытаращилась на него в блаженном экстазе. Во взгляде мистера Андерсона на экстаз, а уж тем более на блаженство, и намека не было. Держался он холодно и почти сурово.

Мы уже упоминали, что ночь Андерсон провел неспокойную. А почему? Потому что около трех к нему в спальню вторглись этот самый Поттер и Сирил Фотерингей-Фиппс, чтобы, по их словам, преподнести ему маленький дар. В знак уважения. После нескольких любезных слов Поттера, который, видимо, назначил себя церемониймейстером, Сирил Фотерингей-Фиппс вложил в руку Андерсона скользкую и весьма крупную лягушку.

Потом милая парочка удалилась, заливаясь хохотом, словно пьяные послы, которые, вручив верительные грамоты правящему монарху, торопятся пропустить парочку рюмашек до закрытия бара.

Лишь очень и очень снисходительный наниматель отнесся бы невозмутимо к такому поведению мелкого служащего. Фиппс был отличным портье, вежливым, усердным, любезным, но после такой ночной выходки даже безупречное двухлетнее досье не спасло его от молний хозяйского гнева. Юридические закавыки мешали Андерсону претворить в жизнь самое жаркое желание: содрать шкуру с Сирила Ф.-Ф. ржавым ножом и окунуть молодца в кипящее масло, но в границах отпущенных ему возможностей он намеревался покарать наглого портье со всей суровостью.

Постояльца владелец отеля наказывать не может, но мистер Андерсон все-таки одарил актера неприязненным взглядом. И в кабинете воцарился дух Эдгара Аллана По: застонали-завыли ветры, запахло семейным проклятием.

– Доброе утро, – натянуто кинул мистер Андерсон.

– Доброе! – откликнулся Поттер. – Добрее некуда!

Он хлопнулся на стул, позаимствовал сигаретку мистера Андерсона и воткнул себе в петлицу розу, стоявшую на столе. Если в радиусе пятидесяти миль и существовал еще один такой же жизнерадостный человек, как этот беглец из Голливуда, его еще потребовалось бы долго искать.

– Ну что за наш прекраснейший мир! – воскликнул он. – Что, не это не так? А лично я лучших миров и не видывал. Но вы удивляетесь, почему я тут, хотя, конечно же, радуетесь от всей души! Так вот, когда мы сейчас болтали по телефону… Господи, что за чудесное, что за дивное изобретение! Поистине великий ум, не устаю повторять я, когда в разговоре всплывает имя – Александр Грэм Белл. Да, так вот, вспомнил. Я хочу кое о чем вам рассказать. Нет, не про то, что мир прекрасен. Один такой, знаете, секретик. Хочу поделиться. Потому и прискакал.

Тревожная мысль стукнула мистера Андерсона.

– Надеюсь, в вестибюле за стойкой вы сидели не в этом наряде?

– Именно в нем, – заверил счастливчик, выпуская веселое кольцо дыма. – Грандиозный имел успех! Так приятно видеть любовь публики. Испытывал, знаете ли, трепет писателя, раздающего автографы. Вообще-то этот костюм – неотъемлемая часть секрета. Андерсон, бедный мой старый пень, у вас – неприятность. Ночью я спалил свое бунгало. Дотла!

Каменное лицо мистера Андерсона окаменело вовсе, будто высеченное Гатзоном Борглэмом на выступе скалы. Как часто случалось в обществе Поттера, он попытался сообразить, кого он напоминает себе больше всего: Иова? Да, Иова, после того как бедняга потерял всех верблюдов и покрылся нарывами. Хотя что там! Бедам Иова с его бедами не сравниться. Ведь ему приходится общаться с Мэрвином Поттером.

– Мне так и сообщили, – коротко бросил он.