– Привет, – начал он. – День какой, а? Давайте я к вам поближе сяду. Любезный, принесите-ка мяса, вон туда, где этот джентльмен!

Он шмякнулся на стул рядом с Бакстером и продолжил свою речь. Со вчерашнего дня поговорить не с кем!

– Ну и местечко! Одни глухари деревенские. Вы надолго сюда?

– Я неподалеку живу.

– Сочувствую. Я бы тут жить не смог. Приехал по делу и задержусь. Поверьте, всю ночь не спал из-за этой тишины. Только задремлю – птица кричит, я прямо подпрыгнул. Потом кошка заорала. Лежу, жду – вот, сейчас мяукнет, чтоб ее, честное слово! Нет, сельская жизнь не для меня. Может, у вас удобный дом, друзья какие-нибудь, а одному здесь не вынести. Город, видите ли! Один кретин мне сказал, что у них есть кино, я туда кинулся, и что же? Только по четвергам и пятницам. Ну, дыра! Церковь стоит, говорят – норманнская, в общем, старинная. Вообще-то я в церковь не хожу, но тут пошел поглядеть. Там кто-то сказал, что в конце главной улицы – замечательный вид. Пошел, взглянул. Теперь – все, больше видов нету, разве что еще одна церковь. Я до того доскучался, что к методистам пойду, если они тут есть.

Свежий воздух, недостаток сна и гул в зале притупили чувства Бакстера. Ел он в полудреме, едва кивая, но сотрапезник и не нуждался в ответах.

– Что люди делают в таких местах? – продолжал он. – Конечно, если ты тут вырос, это еще ничего. Вроде дальтоника, а? Живешь и не замечаешь. А вот приезжему плохо. Скучно. Устроили бы скачки, земля есть, препятствия – пожалуйста. Так ведь не додумались! Прямо теряешь веру в людей. Если я…

Бакстер дремал. Держа мясо на вилке, он пребывал в том промежуточном состоянии, которым природа в дневное время заменяет обычный сон. Видимо, толстый субъект этого не заметил. Голос его прекрасно убаюкивал.

Вдруг он умолк. Бакстер дернулся и заморгал. Ему показалось, что сотрапезник сказал: «Привет, Фредди!» – а дверь открылась и закрылась.

– Э? – осведомился он.

– Да?

– Что вы сказали?

– Я говорю про…

– Мне послышалось: «Привет, Фредди!»

Субъект посмотрел на него с сочувствием:

– Заснули, наверное. Померещилось. С чего мне говорить «Привет, Фредди!»?

Ответа Бакстер не знал; однако ему казалось, что на границе дремоты, в дверях, мелькнуло знакомое лицо. С другой стороны, зачем хозяйскому сыну ходить в этот «Герб»?

Может быть, так: ему приснился Фредди и померещились эти слова. Откуда субъекту знать аристократов, тем более обращаться с ними столь фамильярно? Да-да, чего только во сне не бывает! Вчера ему снилось, например, что он сидит под стеклом и корчит оттуда рожи лорду Эмсворту, мистеру Питерсу и Биджу, а они пытаются его украсть, принимая за скарабея. Несомненно, и это сон.

Завидев, кто в столовой, Фредди скрылся в спальном номере, где и думал о том, что везде, буквально везде натыкаешься на Бакстера. Думал он и о том, заметил ли его Бакстер, а если заметил, узнал ли, а если узнал, хватило ли у Джонса ума и присутствия духа, чтобы как-то выкрутиться?

– «Положите в сотейник масла или жиру, поставьте его на огонь, а когда масло (жир) растопится, подрумяньте в них лук. Потом положите телятину, обжарьте ее до коричневого цвета, подлейте воды, плотно закройте и тушите на очень слабом огне. Когда мясо станет мягким, подбавьте специй, положите наверх картошку и тушите до тех пор, пока она станет мягкой, но не развалится».

– Вот именно, – сказал мистер Питерc. – Не развалится. Дальше.

– Залейте сметаной и тушите еще пять минут.

– И все?

– Здесь – все.

Мистер Питерc уселся поудобней.

– Тогда давайте про омара.

Эш прочистил горло.

– «Омар с карри, – начал он. – Возьмите омара (2 ср.), 2 чайных ложки лимонного сока, ½ чайной ложки карри в порошке, 2 ст. ложки масла, 1 ст. ложку муки, чашку снятого молока, чашку хлебных крошек, ½ чайной ложки соли, ½ чайной ложки перца».

– Дальше!

– «Разотрите масло с мукой, влейте молоко, прибавьте лимонный сок и карри, посолите, поперчите. Выньте омара из скорлупы и нарежьте кубиками».

– «Кубиками»… Да?

– «Положите в соус».

– Что? Что положить? А, кубики! Да?

– «Заполните панцирь, посыпьте хлебными крошками и пеките, пока не потемнеют, а тогда – подайте на стол (6 порций)».

– Подайте, ха-ха! А кто будет чувствовать через час, что проглотил дикую кошку?

– Не всякий, – отвечал Эш. – Я бы съел две порции и лег спать.

Мистер Питерc приподнялся на локте и на него посмотрел. Шел второй час ночи. Вызвав секретаря, несчастный миллионер отказался слушать роман, предпочтя ему поваренную книгу. Есть люди, которым это разбередило бы память, но Питерc к ним не принадлежал. Сведения о венгерском гуляше и жареных мозгах напоминали, что и он, травоядный, он, орехоядный, жил когда-то в Аркадии.

Вообще-то новый режим уже принес какую-то пользу. Чудес в наши дни не бывает, и нагло ожидать, что человек, столько лет непрестанно глумившийся над своим телом, мгновенно исцелится; но оптимистичный Эш подмечал признаки грядущей победы. Быть может, хозяин и не будет улыбаться, поев омара, но уж с котлетой расправится на славу.

– Хвалю, – сказал мистер Питерc. – Конечно, вы большой нахал, но дело вы делаете. Мне лучше. Сегодня я нащупал на спине какую-то мышцу.

– Это все упражнения, – сказал Эш. – Развивают тело.

– Да уж, по вам заметно. А кем вы были раньше, призовым борцом?

– Нет, я писал детективы.

– Вам бы надо основать тут, в Англии, особый санаторий. А что до детективов, нынешние происшествия дадут вам новый сюжет. Когда крадете скарабея?

– Сейчас, до утра.

– Сейчас? А Бакстер?

– Придется пойти на риск.

– Вот что, – неловко выговорил Питерc, – я тут подумал… ну, в общем, стоит ли? Неделю назад я б не поверил, что буду так говорить, но я к вам привязался. Бог с ним, со скарабеем! Лечите меня, и ладно. О деньгах не беспокойтесь, я их все равно дам.

– Спасибо вам большое, – отвечал растроганный Эш. – Нет, красть мы будем. Я знаю, что для вас значит этот жук, и стащу его, хоть бы пришлось свернуть Бакстеру шею. Может, он и не ждет, устал за десять суток. Да, скорее всего он спит и грезит. Уже скоро два. Подожду минут десять и пойду вниз. А сейчас еще немного почитаю, чтобы вы уснули.

– Вы хороший мальчик, – сказал хозяин.

– Как, готовы? «Свиные отбивные. Возьмите полфунта жирной свинины…»

Лицо страдальца засветилось улыбкой. Когда из подушек послышался храп, уснащая чтение на манер восклицательных знаков, Эш положил книгу, выключил свет и тихо направился к двери. Выйдя, он прислушался – все было тихо. И он пошел вниз.

Джордж Эмерсон сидел у себя в комнате и курил сигарету. Глаза его сверкали, он решился. Когда он смотрел на столик у кровати, сверканье разгорелось фанатическим пламенем. Так выглядел рыцарь перед тем, как выйти на бой с драконом.

Сигарета, напротив, погасла, и он закурил другую, предварительно взглянув на часы. Куря вторую сигарету, он подвел итог размышлениям, в которых немалую роль играла Эйлин Питерc.

Что-то с ней было не так. Заботливый взор любви подмечал невеселые вещи. Утром, на террасе, она казалась резковатой; если б не ее ангельский нрав, можно бы сказать и «грубой». Это неспроста. Это значит, что ей плохо. А бледность, а усталый взор? Да, с ней что-то творится.

Одиннадцать раз обедал Джордж в Бландингском замке и неуклонно огорчался тому, как Эйлин, отклоняя яства, ест жалкие овощные блюда, которые врач разрешил ее страждущему отцу. Всякой жалости есть предел. Мистеру Питерсу Джордж не сочувствовал. А вот от того, что ради старого гада Эйлин морит себя голодом, у него разрывалось сердце.

Быть может, он придавал еде слишком большое значение – что ни говори, сам он ел много; но, на его взгляд, такой рацион неуклонно вел к смерти. Ни одно живое существо так не выживет. Мистер Питерc – не в счет. Молодым людям часто кажется, что дельцы средних лет – вроде машин. Если бы Джорджу сказали, что миллионер питается бензином, он бы не очень удивился. Но Эйлин, прекрасная Эйлин отказывает себе в том, что, вместе с даром речи, отличает человека от скота! Этого он вынести не мог.