Третья тетрадь Стихи о неизвестном солдате 1 Этот воздух пусть будет свидетелем, Дальнобойное сердце его, И в землянках, всеядный и деятельный, Океан без окна – вещество. До чего эти звезды изветливы! Всё им нужно глядеть – для чего? — В осужденье судьи и свидетеля, В океан без окна, вещество… Помнит дождь, неприветливый сеятель, Безымянная манна его, Как лесистые крестики метили Океан или клин боевой. Будут люди, холодные, хилые Убивать, холодать, голодать — И в своей знаменитой могиле Неизвестный положен солдат. Научи меня, ласточка хилая, Разучившаяся летать, Как мне с этой воздушной могилой Без руля и крыла совладать, И за Лермонтова Михаила Я отдам тебе строгий отчет, Как горбатого учит могила И воздушная яма влечет. 2 Шевелящимися виноградинами Угрожают нам эти миры, И висят городами украденными, Золотыми обмолвками, ябедами, Ядовитого холода ягодами Растяжимых созвездий шатры — Золотые созвездий жиры… 3 Аравийское месиво, крошево, Свет размолотых в луч скоростей, И своими косыми подошвами Луч стоит на сетчатке моей. Миллионы убитых задешево Протоптали тропу в пустоте — Доброй ночи, всего им хорошего От лица земляных крепостей. Неподкупное небо окопное, Небо крупных оптовых смертей — За тобой, от тебя, целокупное, Я губами несусь в темноте — За воронки, за насыпи, осыпи, По которым он медлил и мглил, — Развороченных – пасмурный, оспенный И придымленный гений могил. 4 Хорошо умирает пехота, И поет хорошо хор ночной Над улыбкой приплюснутой Швейка, И над птичьим копьем Дон-Кихота, И над рыцарской птичьей плюсной. И дружит с человеком калека — Им обоим найдется работа, И стучит по околицам века Костылей деревянных семейка — Эй, товарищество, – шар земной! 5 Для того ль должен череп развиться Во весь лоб – от виска до виска, Чтоб в его дорогие глазницы Не могли не вливаться войска? Развивается череп от жизни Во весь лоб – от виска до виска, Чистотой своих швов он дразнит себя, Понимающим куполом яснится, Мыслью пенится, сам себе снится — Чаша чаш и отчизна отчизне — Звездным рубчиком шитый чепец — Чепчик счастья – Шекспира отец… 6
Ясность ясеневая, зоркость яворовая Чуть-чуть красная мчится в свой дом, Как бы обмороками затоваривая Оба неба с их тусклым огнем. Нам союзно лишь то, что избыточно, Впереди не провал, а промер, И бороться за воздух прожиточный — Эта слава другим не в пример. И сознанье свое затоваривая Полуобморочным бытием, Я ль без выбора пью это варево, Свою голову ем под огнем? Для чего ж заготовлена тара Обаянья в пространстве пустом, Если белые звезды обратно Чуть-чуть красные мчатся в свой дом? Чуешь, мачеха звездного табора, Ночь, – что будет сейчас и потом? 7 Напрягаются кровью аорты, И звучит по рядам шепотком: – Я рожден в девяносто четвертом… – Я рожден в девяносто втором… И, в кулак зажимая истертый Год рожденья, с гурьбой и гуртом Я шепчу обескровленным ртом: – Я рожден в ночь с второго на третье Января в девяносто одном Ненадежном году, и столетья Окружают меня огнем. * * * Я молю, как жалости и милости, Франция, твоей земли и жимолости, Правды горлинок твоих и кривды карликовых Виноградарей в их разгородках марлевых… В легком декабре твой воздух стриженый Индевеет – денежный, обиженный… Но фиалка и в тюрьме – с ума сойти в безбрежности! — Свищет песенка – насмешница, небрежница, Где бурлила, королей смывая, Улица июльская кривая… А теперь в Париже, в Шартре, в Арле Государит добрый Чаплин Чарли — В океанском котелке с растерянною точностью На шарнирах он куражится с цветочницей… Там, где с розой на груди в двухбашенной испарине Паутины каменеет шаль, Жаль, что карусель воздушно-благодарная Оборачивается, городом дыша, — Наклони свою шею, безбожница С золотыми глазами козы, И кривыми картавыми ножницами Купы скаредных роз раздразни. |
