Письмо к Кирову написано было в конце 1926 года, когда дед был управляющим Кабельной Сетью «Электротока» в Ленинграде. Тогда он еще не знал, что его ждут еще двадцать лет жизни, смерть двоих детей, арест зятя, самая кровопролитная война, тяжелая болезнь. И книга, не довершенная до конца.

Умер Сергей Яковлевич Аллилуев от рака желудка в 1945 году во время Потсдамской конференции.

Бабушка пережила Сергея Яковлевича на шесть лет, умерла скоропостижно от сердечного приступа в марте 1951 года. Ее похоронили рядом с ним и младшей дочерью Надеждой на Новодевичьем кладбище. Но весь рассказ об Ольге Евгеньевне еще впереди, она была неизменным участником всех событий в нашей обширной семье.

Читатель, очевидно, помнит, что я уже обозначил дату рождения старшего сына Сергея Яковлевича и Ольги Евгеньевны Павла: 1894 год. Их первенец родился в Тифлисе, старший Аллилуев работал тогда в железнодорожных мастерских, с головой окунувшись в революционную деятельность. В семейном архиве хранится копия заявления Павла в Московскую контрольную комиссию, написанного в мае 1924 года в связи с исключением его из партии в ходе очередной чистки, «как оторвавшегося от активной партийной жизни и политически безграмотного». Документ обширный, в нем содержится и биография и исповедь человека, сызмальства включенного в дела революционного подполья, а потом и самой революции. Мне кажется, это заявление лучше всего расскажет о самом Павле. Я только постараюсь опустить и подсократить те места, которые по своему содержанию повторяют уже изложенное мною.

Итак, вот этот документ.

Заявление

Комиссия по проверке личного состава ячейки РКП Главных Довольствующих Управлений военного Ведомства под председательством тов. Хохлова постановила: «Аллилуева Павла Сергеевича, как оторвавшегося от активной партийной жизни и политически безграмотного, исключить из РКП».

Считаю это постановление неосновательным и совершенно незаслуженным. Прошу дело обо мне пересмотреть.

Получив от секретаря ячейки ГДУВВ вышеупомянутую выписку из протокола Проверочной Комиссии, я поинтересовался у него, какие формальности надлежит мне соблюсти, дабы обжаловать такое постановление комиссии; на что он мне ответил примерно следующее: «Ты человек, а тебя обозвали верблюдом, докажи, что ты не верблюд, а человек».

Казалось бы, чего проще разрешить эту несложную задачу. Однако, как это мне сейчас рисуется, сделать это не так уж просто, ибо где же видано, чтобы гречневая каша себя не хвалила.

Да, с точки зрения коммунистической этики и морали, задача не из приятных, тем не менее вопрос жизни и смерти (моральной, конечно), и придется биться изо всех сил.

Прежде всего, сама формулировка постановления о моем исключении не совсем точно выражает ту действительную подоплеку, которая явилась решающим моментом – быть мне или не быть в рядах РКП (это мое глубочайшее убеждение, и если я ошибаюсь – тогда окончательно отказываюсь что-либо понимать вообще).

Несколько слов относительно своего социального происхождения, так как на сей предмет у тов. Хохлова были некоторые сомнения – он недоумевал: как так сын рабочего мог получить среднее образование и к тому же в анкете о своем происхождении сообщает, что он крестьянин, а профессию присваивает себе электромонтера-электротехника, т. е. квалифицированного работника. Дабы раз и навсегда рассеять по этому поводу всякие недоумения, как у тов. Хохлова, так и вообще у всех сомневающихся, я позволю себе возможно короче обрисовать обстановку, в которой появился на белый свет, рос, жил и воспитывался. (Считаю это важным отметить, так как, на мой взгляд, пролетарская революционная идеология определяется не только непосредственной работой у станка, но и окружающими объективными условиями.)

Итак, начну с моего отца – Аллилуева Сергея Яковлевича – он по происхождению крестьянин, основная профессия его слесарь, наряду с этим работал в качестве смазчика, кочегара, токаря, монтера, электромонтера, паровозного машиниста, типографского работника, электротехника – короче говоря, – рабочий наивысшей квалификации и несомненно способный человек».

Далее Павел сообщает биографические сведения об отце, о чем я писал выше, о той атмосфере, которая царила в доме подпольщика, ставшем явочной квартирой, о том, что дети постоянно выполняли поручения отца и его товарищей, таких, «как Шелгунов, Калинин, Сталин, Енукидзе, Кржижановский, Смирнов, Шаумян, Савченко, Кавтарадзе, Элиава» и многие другие. Постоянное кочевание семьи приучило детей учиться урывками, пользоваться услугами студентов, курсисток, особенно охочих «до всякого рода либеральной благотворительности». Осев в Питере, «отец имел возможность дать нам среднее образование».

«Мне, как наиболее старшему и отставшему от своих сверстников, пришлось в 1911 году при Петербургском Учебном Округе держать экстерном экзамен за курс реального училища, после чего (сознаюсь, что по настоянию отца, который хотел, чтобы я узнал жизнь рабочего такою, какой она есть в действительности) поступил на электрическую станцию в качестве помощника электромонтера-кабельщика и одновременно в Питерский политехникум на Электротехническое отделение, совмещая, таким образом, службу с дальнейшим завершением своего образования, которое, к сожалению, сделать не удалось по многим обстоятельствам – ушел со 2-го курса. В 1913 году во время забастовки на станции я был избран Уполномоченным от рабочих-кабельщиков и как наиболее грамотный из них составлял требования к Администрации, в которых выдвигались как экономические, так и политические требования. И как уполномоченный от рабочих вел переговоры с администрацией станции и прочее. В результате этой забастовки был арестован и сперва содержался в Охранном отделении, а затем в тюрьме предварительного заключения, но так как бастовавшие рабочие обуславливали прекращение забастовки лишь после моего освобождения, я вскоре был освобожден. В начале 1915 года, прослужив 4 года на электростанции, я был мобилизован и служил рядовым в Авточастях, а затем рядовым же в пехоте. Февральская революция застала меня в Новгороде, где я служил в 177 пехотном запасном полку. В марте 1917 года я записался в Р.С.Д.Р.П. (большевиков). В таком захолустье, как Новгород, партийцев-большевиков было в те далекие времена очень немного, и по своей партийной квалификации они были примерно такого же уровня, как и я, с той лишь разницей, что я был хорошо грамотен, а они плохо или вовсе безграмотными. Исключением среди нас были два-три старых большевика, как то Витковский и Ионов (с Витковским в 20-м году я встречался в XI армии, где он был в то время Начпоармом XI, а Ионов, кажется, до сих пор работает в новгородской организации), которые были по горло завалены пропагандистской работой среди гарнизона и местных рабочих организаций, и вот, в силу изложенных обстоятельств, т. е. отсутствия более подходящего кандидата, я был назначен вторым секретарем Новгородской Организации, выполняя всевозможную канцелярскую работу и все, что по тем временам приходилось делать более-менее интеллигентным партийцам-большевикам.

В мае 1917 года в качестве представителя Новгородской Организации большевиков я был делегирован на областную партийную Конференцию в Питер, происходившую во дворце Кшесинской, где видел и слышал Ильича (как курьез вспоминаю маленькое затруднение, которое волновало меня и второго товарища от нашей организации – дело в том, что в числе прочих вопросов порядка дня Конференции стоял также пункт – «Доклады с мест», а так как ни я, ни мой коллега ораторами не были и докладов никогда не делали, а тем более на такой многолюдной конференции, да еще в присутствии самого тов. Ленина, – мы упали было совсем духом и нервничали чрезвычайно; в конце концов из этого затруднения нас вывела Надежда Константиновна, согласившись принять доклад со всеми цифровыми выкладками у нас в письменном виде).