«Когда король уезжал, — так описывает Амбруаз прощальную сцену на берегу Сирии, — многие провожали его со слезами нежности, молились за него, вспоминая его мужество, его доблесть и великодушие. Они говорили: „Сирия остается беспомощной". Король все еще очень больной, простился с ними, вошел в море и открыл паруса ветру. Он плыл всю ночь при звездах. Утром, когда занялась заря, он обернулся лицом к Сирии и сказал: „О Сирия! Вручаю тебя богу. Если бы дал он мне силы и время, чтобы тебе помочь!"».
73
VI. ЛИЧНАЯ ТРАГЕДИЯ РИЧАРДА ЛЬВИНОЕ СЕРДЦЕ
Из мира, где некогда все казалось великим и простым, Ричард возвращался в мир, сложность которого он хорошо знал с юности. Ему не только было известно, что конец сирийской эпопеи не обеспечит ему триумфа на Западе. Он знал, что в создавшейся крайне напряженной атмосфере фокус потоков политической ненависти, которые в ней бушевали, сосредоточился именно в нем. Перед лицом раненого льва не было в Европе такой лисицы, которая не собиралась бы его лягнуть. Он знал, что император Генрих не прощает ему дружеских отношений и близкого родства с соперником Гогенштауфенов, Генрихом Львом, что он ставит ему в вину признание прав Танкреда на сицилийскую корону — император считал эти права своими; что Леопольд Австрийский обижен на него со времен Аккры; что Раймунд Тулузский готовит ему враждебную встречу в Марселе. Он был осведомлен не только о том, что Иоанн борется против его власти в Англии, а Филипп произвел вторжение в его французские владения, но что этот последний клеветал на него, как мог, объезжая дворы и возводя на него бывалые и небывалые вины, вроде того, что Ричард подослал убийц к герцогу Монферратскому и отравил самого Филиппа, «отчего он оплешивел». Еще худшие россказни вроде обвинения Ричарда в предательстве Святой земли распространял, разъезжая по Германии, лихой воин — епископ Бове.
В общем, берега Западной Европы должны были оказаться негостеприимными для Ричарда. Зная это, он составил сложный план возвращения. В течение некоторого времени он без особого смысла бороздил в разных направлениях море, не решаясь как будто фикси-
74
ровать свой путь. Затем он решил держать его на восточный берег Адриатики, чтобы инкогнито через земли австрийского герцога пробраться во владения Генриха Льва и с его поддержкой произвести высадку в Англии. Несмотря на принятые меры —
«он отпустил густую бороду и длинные волосы, он приспособил одежду и все прочее на манер людей страны»,
Ричард был узнан. Весть о прибытии и крушении у берега его судна распространилась, и его подстерегали.
«На самом быстром коне в сопровождении только одного спутника спешил он по пути к Вене и, прибыв к ней ночью, нашел убежище в небольшой деревне. Когда спутник его отправился закупать съестные припасы, король, утомленный долгой дорогой, лег на постель и уснул. А спутник, пытавшийся разменять деньги, был узнан одним слугою герцога, схвачен и отведен к герцогу».
Под пыткой он вынужден был открыть местопребывание Ричарда, и по его указаниям за ним явились немедленно и взяли его спящим *25. Как всегда неизменный в соблюдении своего достоинства, Ричард настоял на том, что отдаст свой меч только в руки герцога.*. 21 декабря Ричард посажен был в заточение в замок Дюренштейн на высоком берегу Дуная.
«В том году многие паломники, ушедшие с королем из Сирии, вернулись к праздникам рождества в Англию, надеясь найти там короля. И когда их спрашивали о нем, они отвечали: не знаем. Его корабль видели в последний раз в Бриндизи, в Апулии».
Державные политики Европы зашевелились.
«Ценнее золота и серебра была для них»
пришедшая из Австрии весть.
«Знаю, что порадую тебя, — пишет Генрих Филиппу, — враг нашей империи и смутитель твоего царства, возвращаясь домой, по божию изволению потерпел крушение... Ныне возлюбленный сын наш Леопольд... держит его в плену».
Однако Генрих VI не оставил у него Ричарда, но потребовал пленника к себе, ибо, как он выразился,
«невместно королю быть в плену у герцога».
Ричард недолго оставался в Австрии и скоро перевезен был под охрану германского императора.
Об этом плене, который вызвал рой тревожных слухов и легенд, сам король в письме к матери выразился, что его держат в нем «честно» (honeste). В более тщательной, чем прежде, оценке традиции Ричардовой эпопеи рассеялось без остатка красивое сказание, явившееся впервые в «Реймсской хронике» XIII века. Оно
75
рассказывает, будто местопребывание короля долго оставалось неизвестным и друзья и слуги тщетно искали его. Темницу его открыл трувер Блондель, запевший под его окном песню, которая была им сложена когда-то вместе с Ричардом. И когда, допев первый куплет, он услышал, как с вершины башни кто-то отвечает ему вторым, он узнал пленника, стоявшего у окна. Но так как подлинный Блондель не рассказал ничего подобного и вообще до XIII века этот эпизод был неизвестен, то его, очевидно, следует отнести к более позднему творчеству. На самом деле, первые посланцы из Англии встретили Ричарда у Оксен-Фурта, когда его везли на сейм в Шпейер, и с этого момента начались переговоры о его освобождении. Сцена, которая разыгралась в Шпейере, имела результатом лишь то, что сердца многих имперских князей склонились в пользу пленника. С большим достоинством и полною искренностью Ричард отбросил все голословные и объяснил все серьезные обвинения, которыми, ораторствуя с высоты своего трона, осыпал его Генрих: убийство Конрада, козни против жизни Филиппа, унижение Леопольда, поддержка Танкреда и изгнание Комнина.
«Увлеченный страстью, я мог грешить, но совесть моя не запятнана никаким преступлением»
— на эту тему Ричард говорил с такой силой, что Генрих нашел наиболее уместным закончить эту сцену объятиями и провозглашением дружбы, и только до решения вопроса о выкупе и некоторых уступках, которые он собирался выторговать у Ричарда, он отправил его in libera custodia *26. Домашний арест (лат.).* в эльзасский замок Трифель.
«Из него никто не вышел живым»,
— говорила об этом замке молва. Это одна из самых страшных твердынь Гогенштауфенов. Над глубокой речной долиной тремя уступами восходит скала, увитая на нижних склонах виноградниками, а выше одетая темными лесами, полными дичи. Вся вершина ее скована стенами и башнями, а над тройной оградой, поднимаясь выше всего каменного лабиринта, на крутом пике Шарфенберга, упирается в небо центральная башня, хранившая сокровища империи. Сюда заключен был английский король.
Ему дана была известная свобода передвижения. Под почетной охраной пятидесяти рыцарей он мог покидать заточение и охотиться в шарфенбергских лесах.
76
Ему не делали в общем зла.
«Кто может „обидеть пленника или мертвеца?»
— спрашивает сам Ричард в элегии, написанной им в тюрьме. Но можно представить, как чувствовал себя под этой священной охраной неприкосновенности смерти самый живой и беспокойный рыцарь в Европе! На короткий, правда, срок ему довелось узнать и унизительную горечь оков, когда самый хлопотливый из его заочных надзирателей, епископ Бове, посетивший в конце 1193 года Генриха VI, сумел в краткой, но убедительной беседе настроить его против узника. Ричард
«узнал на следующее же утро на собственном теле о прибытии епископа и о его ночных беседах с императором, ибо его нагрузили железом больше, чем мог бы снести конь или осел».
Письма Ричарда к матери, которыми он торопит свое освобождение, свидетельствуют о состоянии ужасного томления, в каком он жил.
«Мы остаемся у императора, пока не выплатим ему 70 тысяч серебряных марок... Берите (для этого выкупа) у церковных прелатов золото и серебро. Подтверждайте клятвенно, что мы все восстановим. Принимайте заложниками детей наших баронов. Как бы не затянулось наше освобождение по вашей медлительности».
