Воронов внимательно прочитал отчет, ставший куда зримее и говоривший ему куда больше, после того как он сам побывал на гонках. Сейчас Воронов как бы вновь ощутил своеобразный кисло-сладкий запах Таллина и запах хвои, настоенной на прогоревшем масле среди сосен, окружавших трассу.

«Чуев? Если верить словам Мишенева, то какой он там, к дьяволу, водитель! Лихач, и только! Стоит задуматься над тем, кто и за чей счет так меценатствует? Кому и для чего нужна знаменитость, поедающая, наверно, половину всего бюджета, отпускаемого на развитие спортивной работы в автохозяйстве?»

Воронов открыл ящик стола и среди бумаг увидел листок, на котором красовался жирный стуковский чертеж: точка, кружок и прямая. Он был прост, этот чертеж, и столь же молчалив. Машинально взяв перо, Алексей зачеркнул крестом пункт отправки и прямую линию следования. Оставалась точка разгрузки. Но точкой разгрузки в мишеневском деле являлся Дальтранс... Налицо было прямое нарушение законов геометрии — прямая замыкалась...

Воронов извлек из своего блокнота шесть фамилий шоферов, на которых за последние два года были составлены акты о недостаче, и с утра решил начать опрос. Троих на месте не оказалось — ушли в рейс и должны были вернуться в разное время. Воронов записал, когда. А пока он отыскал в аккумуляторной мастерской Сергея Егорова. Тот встретил его совсем не ласково.

— Ну и что? Было. С тем делом давно покончено, — Егоров разговаривал, почти не глядя на Воронова. Он макал указательный палец в банку с солидолом и щедро мазал свинцовые клеммы аккумулятора.

— А я и не собираюсь начинать его сызнова, — Воронов старался понять, что кроется за столь открытой враждебностью. Его это даже забавляло. Он был подчеркнуто вежлив. — Я хотел только выяснить, когда вы обнаружили, что сорвана пломба?

— Обнаружил здесь, в гараже. Сразу и актик об этом приготовили.

— Допустим, я неточно сформулировал вопрос. А кто мог, по-вашему, ее сорвать?

— Знал бы — голову свернул! — хмуро сказал Егоров и так посмотрел на Воронова, что тот поверил в реальность угрозы и даже порадовался: как хорошо, что не он срывал пломбу!

— Да, — Воронов почесал в затылке, — тогда с другой стороны зайдем... Нет ли у вас предположения, кто бы мог это сделать?

— Слушайте, товарищ! Неужели вы думаете, что я с большим удовольствием платил свои кровные денежки? А-а! — он махнул рукой. — Дело прошлое...

— Не такое уж и прошлое, — перебил Воронов. — Вот у Мишенева неприятности... И у Хромова были тоже.

— Ну, Хромов свое заплатил... А Мишенев... Разные люди, — неопределенно сказал Егоров. — И вообще, товарищ, зря мы разговор с вами завели. Тогда не разобрались, а сейчас, после давней драки, кулаками махать мне и вовсе неохота. Даже супружница моя о тех денежках плакать перестала!

Егоров крякнул, схватив в охапку черное тело аккумулятора, и, почти оттеснив плечом Воронова с прохода, вышел из мастерской. Аккумуляторщик, похожий на девочку парень в щеголеватом халате, с хитроватой усмешкой взглянул на Воронова:

— Егорыч у нас мужик с характером!

«И без тебя вижу», — Воронов кивнул парню и вышел следом за Егоровым. Долго смотрел, как тот молча, словно и не было никакого разговора, перетаскивал мимо него ящики и нырял по пояс в люк, видно, монтируя провода.

Воронов решил, что продолжать с ним разговор — дело дохлое.

Николая Коржикова нашел в курилке — тот рассказывал веселый анекдот двум своим приятелям. С анекдотной веселостью и отвечал:

— Это когда платить пришлось? Да черт его знает, что произошло! Прежде никогда подобного не случалось, а тут... Приехал — и вот тебе сюрприз. А я тогда точно помню, пропился до тельняшки. Спасибо ребятам — с шапкой пошел, собрал и отдал. Хотел судиться, а потом подумал — себе дороже будет.

— Это у вас был единственный случай или приходилось еще платить?

— Так, по мелочам, — он неопределенно покрутил в воздухе рукой. — А с другой стороны — считай, что и не было...

— Предположить, кто сорвал пломбу и забрался в кузов, в голову не приходило?

— Не приходило, — так же весело согласился Коржиков и, тряхнув своими кудрями, пояснил: — В голову не приходило, что кто-то забраться мог. Когда пломбы не оказалось, я со смехом смотрел — присутствовал, значит, как товар считали. А когда подсчитали — прослезился! — Он опять неопределенно покрутил рукой.

— Спасибо за беседу, — Воронов заглянул в блокнот и спросил: — Где мне Юрия Чернова найти, не знаете?

— Чего его искать? — удивленно воскликнул Коржиков.

— Надо, — раздраженно буркнул Воронов, злясь в душе на весельчака, который так легкомысленно шагает по жизни и невесть еще до чего дошагает.

— Я не об этом, что не надо, — впервые, может быть, серьезно ответил кудрявый Коржиков, — Чернов-то вот он стоит, — и указал рукой на своего собеседника.

Чернов вопросов ждать не стал. Заговорил сам.

— Слышал, чем интересуетесь. Но добавить к Колькиному ничего не могу. Со мной было дважды. Уверен — подонок какой-то промышляет. Третий раз сунется, башку отверну. Ей-ей! Вот потом меня в милиции и допрашивайте.

Он демонстративно отвернулся, как бы ставя точку в этом разговоре.

Когда Воронов, усевшись на бульварной скамье, попытался проанализировать полученную информацию, выходило, что анализировать-то и нечего. Здорово огорчало такое отношение водителей к своим пропажам...

«Неужели они действительно берут, а потом ждут — авось пронесет? Но еще не было случая, чтобы кому-то простили недостачу. Или компенсируют деньгами? Но дефицитный груз хоть и исчезает в товарном количестве, однако, слишком малыми партиями, чтобы можно нажиться на простой разнице в ценах. Главная загвоздка — зачем они это делают? Или, как говорят в Одессе: «Что они с этого имеют?» И потом, это повальное нежелание говорить о прошлом. Словно стесняются. Хотя и по-разному, как показывает опыт, себя ведут. Есть в этом нечто от обреченности. Пожалуй, следует копать в другом месте. Но где? Там, где грузят? А почему бы нет?! Все надо проверять — от и до. Хотя пломбу поставили, и дело с концом! Остальное отправителя не касается. Вот тебе и ларчик — без крышки!»

Звонил Станислав Антонович.

— Товарищ Воронов? Должен вас проинформировать, что поступил сигнал из ГАИ. Мишенева вчера по дороге из Курска задержали с левым грузом. Вел себя вызывающе. Ума не приложим, что с ним делать! Коллектив требует увольнения, администрация — возмещения денег, а он продолжает как ни в чем не бывало...

— С чем задержан? — переспросил Воронов, нарушая мерный поток диспетчерской речи.

— Яблоки. Две тонны яблок вез с отклонением от маршрута. Понимаете, машин у нас позарез, план огромный, и я должен подписывать ему новый маршрутный лист, но рука не поднимается. На меня наорал, сказал, что пойдет к вам. Вы уж меня извините, но как-то нездорово получается... Мишенев стал все время угрожать, прикрываясь вашим именем. Вообще, плюет на все порядки. Мы, конечно, вас уважаем, но должны будем принять и свои меры.

— Какие? — неохотно спросил Воронов.

— В короткий срок потребуем внесения денег через суд. И потом уволим как злостного нарушителя трудовой дисциплины.

— Понимаете, Станислав Антонович, я не в свое оправдание, но здесь дело, по-моему, не такое простое. И не в одном Мишеневе...

Станислав Антонович не понял или не захотел понять.

— Конечно. В том-то вся и загвоздка! Какой пример он подает другим! Коллектив работает с предельным напряжением, план сами знаете...

— Я бы попросил вас не горячиться. Он придет ко мне. Поговорим...

— Извините, товарищ Воронов. Все это похоже на потакание Мишеневу. Боюсь, что вынуждены будем проинформировать о сложившейся обстановке ваше начальство...

— Хотите сказать, Станислав Антонович, что пожалуетесь на меня моему начальству?

— Не скрою от вас, — как можно любезнее произнес Станислав Антонович. — Не столько хочу, сколько обязан это сделать. Хотя я сам с большим уважением отношусь к любому труду, кроме такого, в основе которого лежит критика чужого труда.