— Эй, землячок! — раздался рядом негромкий, ласковый голос Тихона. — В какие края свой крейсер ведешь?

— Тебе-то что за забота? — огрызнулся шкипер.

— Может, привет будет кому послать.

— С того света пошлешь, земеля, — хохотнул шкипер, довольный шуткой.

— С этого хотелось бы успеть.

— Хотела одна дева... Проваливай, проваливай!

Понял Ратников: разговор этот Тихон для него затеял, чтобы хоть знал он самую малость — куда баржа пойдет, если шкипер вдруг скажет. Да нет, не на такого, видать, наскочил. Но все же стало легче на душе: значит, на Тихона можно рассчитывать.

Солнце подбиралось к полудню, обжигало голову, даже мешки накалились, вода у причала не давала никакой прохлады, казалось, вот-вот закипит. Тень передвинулась от сходни под самый борт, уманив за собой конвоиров; они сидели на бревне, потихоньку говорили о чем-то, утираясь большими платками.

Обогнув небольшую косу с мигалкой на выступе, в порт вошел буксир с густо засуриченными бортами, он тащил за собой точно такую же баржу, какая стояла под погрузкой. Буксир развернулся, точно примеривался подойти к причалу, и оттуда долетел хрипловатый голос:

— Сашка, скоро галошу свою загрузишь? Другую пора ставить! Кончай резину тянуть!

— Через полчаса, Семеныч, трос приму! — крикнул в ответ шкипер. — Как сходили?

— Порядок! Так жми на педали!

— Давай, мазурики, давай! — засуетился шкипер, подгоняя пленных. — Слыхали голос пророка? То-то!

«Значит, — соображал Ратников, — эту баржу сейчас отведут от причала, поставят сюда другую. Судя по всему, сразу же начнут загружать. Строить, пересчитывать пленных не будут — некогда. Вот он — момент! Только спокойней, спокойней».

Он подошел к заднему борту машины, немного опередив Тихона, ухватил взглядом его взгляд, взвалил на спину мешок. Поднялся по сходне, чувствуя, что Тихон идет следом, сбросил мешок в трюм и оглянулся. Шкипер курил с конвоирами, над бортом торчал лишь его рыжий затылок. Ратников мигом растащил мешки и, уже лежа в освободившемся проеме, вновь взглянул Тихону в глаза, снизу вверх: «Давай!»

Тихон свалил на него свой мешок, подтащил еще один — на ноги, другой приткнул к голове, оставив небольшое отверстие, сказал чуть слышно: «Бывай», и ушел.

Погрузка закончилась. Шкипер колебался: укрывать трюм брезентом или не укрывать?

— Да зачем, землячок? — услышал Ратников голос Тихона. — У такого неба дождя нарочно не выпросишь. Куда же, скажи, свой крейсер направляешь?

— Если не заткнешься, долговязый, я тебе рот мукой зашпаклюю! — обозлился шкипер. — Только слово еще... А ну, бери на корме брезент, затягивай трюм. Живо! — И уже весело, что есть мочи заорал: — На буксире! Семеныч, готово, заводи трос!

И опять Ратников послал Тихону благодарности: тот рассчитал точно, скажи он, что мешки надо накрыть, и шкипер сделал бы наоборот. Такая натура в нем угадывалась.

Какой-нибудь час спустя буксир с баржей был уже милях в трех от берега, лег на курс и прибавил ход. По голосам Ратников определил: кроме шкипера на барже находится еще немец-охранник, которого шкипер называл Куртом. Значит, путь предстоит неблизкий, раз послали сопровождающего. Только куда он, этот путь, лежит? И что там ждет Ратникова?

Брезент накалился на солнцепеке, от него несло, как из духовки, хотя между ним и мешками оставалось с полметра пространства. Обливаясь потом, Ратников потихоньку растолкал мешки, освободился и осторожно, боясь задеть брезент спиной, пополз ближе к корме, где пробивалась широкая полоса света и откуда слышалось легкое посвистывание. Он увидел плотную спину Курта, стриженный аккуратно затылок, автомат рядом, с наброшенным на кнехт ремнем. Ничего не стоит, подумал, столкнуть этого молодчика за борт, но заорет ведь, сволочь. Нет, трогать его пока не надо, пускай посидит, посвистит.

До вечера Ратников выяснил, что шкипер все время стоит на руле в рубке, Курт иногда ненадолго подменяет его — видимо, у них полный контакт. И все-таки он не представлял, как выпутается из этого положения, пока не заметил, что за кормой у баржи тащится на буксире шлюпка. Но весел в ней не было.

Ему хотелось пить. Никогда прежде жажда так не одолевала его, и он боялся, что не вынесет этой пытки, обнаружит себя. Конечно, у этого рыжего шкипера есть вода, она, наверно, совсем недалеко, в рубке или в кубрике. Стоит, наверно, бачок, за ручку кружка на цепочке прицеплена, и, может, капельки роняются из плохо закрытого краника...

Спустились уже плотные сумерки, в трюме стояла густая темнота. Ратников дождался, когда Курт ушел опять на корму, услышал оттуда легкое его посвистывание и сказал себе: «Пора!» Он на ощупь добрался до конца трюма, разулся, осторожно развязал веревку и раздвинул брезент. Первое, что увидел — обсыпанное звездами глубокое небо, чуть покачивающийся клотиковый огонь на мачте. Сразу же обдало прохладой, запахом моря, слегка закружилась голова.

Курт сидел на прежнем месте. Не торопясь, вспыхивал огонек сигареты в темноте. «И не чувствует беды, поди, — отчего-то подумал вдруг Ратников. — Ничего не поделаешь: война. Сами свалку затеяли...» — И неслышно выскользнул наверх. Успел заметить: впереди, на буксире, тоже горит клотиковый огонь, но отличительных нет, значит, маскируются, побаиваются. Он и сам не чувствовал, как босыми ногами ступал по палубе — так тихо, привидением подбирался сзади к Курту. Казалось, тот уже должен слышать его дыхание или стук сердца. Неужели не слышит?

Ратников ладонью закрыл ему рот, рванул на себя податливую голову, придавил к палубе стриженым затылком. Сначала он хотел было переодеться в его форму, но потом передумал и аккуратно, без единого всплеска спустил тело за борт. Даже сам удивился: был человек — и как в воду канул...

Он взял автомат, проверил и, уже не таясь, во весь рост, босиком, пошел к шкиперу. Распахнул дверь в рубку. На полу тускло светила аккумуляторная лампочка.

— Что, Курт, — не оборачиваясь, сказал шкипер, — скучно одному?

Ратников сразу же наткнулся взглядом на бачок, закрепленный в уголке, у переборки, даже кружка за цепочку прицеплена. Жадно облизнул сухие горячие губы.

— Воды налей!

Шкипер порывисто обернулся, остолбенел на мгновение.

— Воды налей! — повторил Ратников. — И за штурвалом следи! — Он видел, как дрожала кружка в руках у шкипера. Выпил залпом. Тот подал ему еще и вдруг выкрикнул:

— Ты кто такой? Где Курт?

— Курт там. — Ратников кивнул за борт. — Может, и тебе охота? «Давай, давай, мазурики!.. Поворковал я при советской власти за решеткой, почалился. С меня довольно!» Запомнил твои слова...

— Ну это ты, кореш, брось. Меня на бога не возьмешь. Из этих, что ли, из пленных? — Шкипер слегка пришел в себя. — Как же ты здесь очутился?

— Не твое дело. Куда баржа идет?

— На Меловую. К обеду завтра будем, если обойдется: есть слухи, наши часть побережья освободили.

— Кто это — ваши?

— Иди ты! — взвинтился шкипер. — Я, может, больше тебя советский. Ну и что, что сидел? Что? А этими словами мне дело не шей: по-твоему, я перед немцами советскую власть расхваливать должен? Это же конспирация, соображать надо! Ты сам-то хвалил ее, когда в концлагере сидел? То-то... Курта напрасно вот кокнул, — помолчав, прибавил шкипер.

— Жалеешь? — насмешливо спросил Ратников.

— Должок за ним остался... Теперь тю-тю. — Шкипер спохватился, что сказал лишнее, бросил хмуро: — Ну и что же дальше? Пришьешь, что ли? Так на буксире услышат.

— Не услышат, — жестко произнес Ратников. — Шлюпка нужна, с веслами. Вода, продукты.

— Рвануть хочешь?

— Уж к немцам в гости снова не собираюсь. Не за этим расстался с ними.

— А мне потом — вышку! — зло покосился шкипер. — Где Курт, где шлюпка, спросят? Спросят ведь?

— Обязательно, — усмехнулся Ратников. — Боишься? Ничего, почалишься и при другой власти: тебе не привыкать.

— Вот как? — шкипер сверкнул глазами. — Сигнал на буксир подам. Там охрана. Сейчас подам, понял?