— Мне тяжелые предметы поднимать нельзя. Врач больше ста пятидесяти граммов одной рукой поднимать запрещает! — с надменной улыбкой парировал Рудик.

— Сто пятьдесят самого дешевого портвейна? — невозмутимо продолжал мужчина в бурках. — Немного. У нас на реставрации люди и на коньяк свободно зарабатывают.

— А делаете–то что, какая работа у вас? — сразу перейдя на «вы», заинтересовался Крайнев.

— Мы–то? — незнакомец потер рукавицами уши. — Мы реставрируем старину: памятники, дворцы, картины, иконы…

Последние слова насторожили Рудика. Со времени отчисления из института он подумывал о каком–нибудь выгодном деле, чтобы ничего не делать, а деньги получать. Больше всего хотелось найти предприятие, где можно было бы иметь дело с ценными предметами старины, скажем иконами. Что могло быть лучше такого товара? Иконы рвали с руками. У фарцовщиков не сходит с языка тот выгодный бизнес, когда Ударник прямо за углом магазина обменял у иностранцев две старенькие, облупившиеся иконы на почти новые джинсы.

— Но для начала подсобником поработаешь, — говорил неторопливо мужчина тоном наставника. — Лопатой грунт покидаешь, раствор потаскаешь, а там посмотрим, может, на что и сгодишься.

— А где ваша контора? — не удержался Рудик, решив, что попытка не пытка.

— Запиши мне номер своего телефона, как место освободится, сразу позвоню. Я вижу, ты парень спортивный, нам такие нужны…

— Первый разряд по прыжкам в высоту, — не удержался Крайнов, хотя понимал, что спортивную форму давно утратил. Полтора года уже прошло, как он бросил тренировки, и сейчас вряд ли сумеет выполнить норму даже третьего разряда.

***

…Работа в бухгалтерии шла уже полным ходом: сотрудники раскладывали на столах журналы проводок, папки с документами, звенели арифмометры, выдвигались картотеки, Лариса Васильевна громко, на всю комнату, кричала в телефонную трубку, сверяя счета с иногородними поставщиками цемента. В этот момент в дверях, сияя лукавой улыбкой, появилась Галя Колесникова. Привет! Остановилась и вся сияет. Лицо счастливое, с таким лицом рассказов не меньше чем на полчаса, а Галя стоит и даже не шелохнется, хотя прекрасно видит, что все внимание на нее — ждут, что скажет.

Осмотрели ее женщины с ног до головы и притихли. Все сегодня на Гале как обычно: крепдешиновое платье с голубыми цветами, белые прошлогодние туфли на среднем каблучке, волосы распущены до плеч, а лицо такое счастливое, словно справила новую вещь. Заместитель главного бухгалтера Елизавета Петровна, всегда с достоинством воркующая над своей единственной заводской вычислительной машинкой, и та подняла глаза, оторвалась от дела.

Первой не удержалась бухгалтер материальной части Мария Николаевна:

— Наверное, швейную машинку по лотерейному билету выиграла?

Колесникова лукаво покрутила головой: нет!

— Наследство досталось?

— Генка новую теорию открыл?

— Институт свой на два года раньше закончила?

Колесникова крутила головой: нет, нет, нет! А затем, не имея больше сил терпеть, сдерживая улыбку, пританцовывая между рабочими столами, Галя прошла вперед и, чтобы все видели, протянула левую руку. На безымянном пальце поблескивал новенький серебряный перстенек с темно–сиреневым камушком.

— Гена подарил! — не выдержала она наконец и снова лукаво улыбнулась, показывая всем кончик языка: дескать, не вам подарок, а мне.

— Во дает! — только и воскликнула расчетчица Роза, подпрыгнула над стулом и первой бросилась рассматривать подарок.

Галкиного мужа — Генку–очкарика здесь все знают хорошо. И хотя большинство с ним не общались, видели его всего лишь мельком, когда он приходил ее встречать к заводской проходной, но знают о нем все, словно он их сосед или близкий родственник. Знают привычки, вкусы, манеры, и как он говорит, и что любит есть, и какие надевает вещи, и даже как идут дела у него на работе. Знают о нем все, что известно кассиру завода железобетонных изделий Колесниковой Галине.

Прибежит утром запыхавшаяся Роза, успевшая до работы заскочить в соседний универмаг; и скажет:

— Девчата, в продажу выбросили мужские сорочки!

— Это какие?

— Ну, такие, в крупную полоску, чистый хлопок, по девять рублей… Да, вот еще у Галкиного очкарика такая…

Или придет в комнату после обеда Мария Николаевна и громко объявит:

— Эй, хозяйки, в буфете помидорами торгуют!

— Хорошими? — обязательно переспросит Софья Михайловна.

— Так себе, еще не зрелые, желтоватые… Да Галкин Генка такие любит…

Рабочее место Колесниковой не в общей комнате, а в кассе, которая расположена в другом конце коридора. Но заходит она постоянно: то нужно банковские документы сверить, то кассовый отчет составить. А когда нет на месте главного бухгалтера, Галка тут как тут. И сразу начинает рассказывать о своей семейной жизни. Молча весь день не просидишь, а Галка еще и года нет как замужем. Она здесь моложе всех, н каждый считает своим долгом научить ее в семейной жизни уму–разуму. Даже незамужние, Роза и Софья Михайловна, и те дают ценные советы, правда, осторожно, посматривая при этом в сторону остроязычной Ларисы Васильевны.

Сегодня Колесникова радовалась не только этому подарку. Вот уже несколько дней, боясь сглазить, сдерживала она себя, чтобы не рассказать о своей тайне. Сколько раз дотошные женщины заводили разговор о детях, а она старалась отмолчаться, отойти. А когда от ответа уйти не удавалось, говорила:

— Рано мне детей иметь… Нужно институт сначала закончить!

Скажет, а под сердцем тревога: вдруг неспособная к беременности? Сколько женщин бывает бесплодных! Самой же хотелось пеленать маленького, беспомощного, но такого дорогого ребеночка.

Теперь ее распирало счастье, огромное, еле сдерживаемое.

— Ты, Галка, мужу не поддавайся! — время от времени учили женщины. — Мужчины — они эгоисты, в случае чего — давай сдачи!

Так говорили они обычно для красного слопца, скорее, чтобы не промолчать, проявить свою женскую солидарность. Генка всем нравился. Несмотря на многочисленные прогнозы, Галке с мужем повезло: человек попался серьезный, заботливый, а главное — некурящий и непьющий. В прошлом году закончил институт и пятый месяц работает научным сотрудником в лаборатории органической химии. Пошел работать на это предприятие только потому, что там имеется вычислительная машина, на которую он имеет виды, без нее он решить свою гипотезу не может.

Генка уверен и убеждает в этом всех на предприятии, что на поверхностном слое кожи пальцев рук имеются вещества, которые, если правильно рассчитать по заранее разработанной программе, могут дать о человеке широкую информацию. По его мнению, по этим веществам можно установить болезнь на такой ранней стадии ее развития, на которой врачи еще пока установить не могут.

Когда Генка заводит разговор о своей теории, он увлекается, нервничает, если окружающие сомневаются, старается всех убедить в своей правоте. О работе говорит сложными, не всегда понятными непосвященному человеку словами. Такие слова не всегда и выговоришь. Как начнет: правовращающиеся альфастереодермиды, антиподы несут не ретроспективную, а перспективную информацию…

В лаборатории у него есть противники, считающие всю его затею бездоказательной и никудышной, а значит, вычислительной машины ему пока не видать как своих ушей. Тем более кого–то стал критиковать.

— Станет твой Генка профессором, если будет поуступчивее, — сказал как–то Колесниковой главный бухгалтер, обычно не поддерживающий разговоры на неслужебные темы.

В свободное время Генка носится по букинистическим магазинам, разыскивая старинные книжки по хиромантии и оккультным наукам, считая, что в них можно найти разумные мысли. Ведь не зря же до нас люди жили тысячи лет, они тоже кое–что знали…

Галке нравится его ученость, особенно когда приезжают родственники и заводят за столом разговоры. Он вновь и вновь объясняет пути решения теории получения информации из веществ, имеющихся на коже пальцев рук. Но когда разговор затягивается, она из кокетства отмахивается, как бы говоря: ну хватит, — не всем интересно. И Гена замолкает, снимает очки, тщательно протирает стекла, виновато улыбается — что, мол, с женщин взять.