— Я тебе перезвоню, можно?

— Когда? Мне нужно сегодня дать ответ.

— Скоро.

Я повесил трубку и почувствовал Литину грудь, касающуюся моей спины. Она проснулась…

— Ты хочешь пойти в кино в двенадцать ночи?

— С тобой, Алешенька, хоть на край света. С тобой я все хочу.

— В чем ты ходишь зимой?

— В пальто, но оно уже не модное.

— А ты хочешь быть модной?

— Я хочу тебе нравиться.

— У тебя уже была модная юбка… Теперь мы ждем суда…

Лита прижалась к моему плечу:

— Можно я тебя поцелую?

Я не отреагировал.

— Звонила знакомая мамы, она продает дубленку по своей цене.

— Это невероятно. Я очень хочу, если ты не против. Я займу деньги у сестры.

Ее грудь приподнимается и ложится на мою.

— Алеша…

Она ложится всем телом на меня. Потом садится верхом.

— Тебе так не тяжело?

— С такой ношей, как ты, мне очень легко.

Она начинает гладить меня внизу и ласкать. Наши тела возбуждаются, они начинают хотеть друг друга.

К одиннадцати вечера мы приезжаем к памятнику Пушкина. Я остаюсь внизу, а Лита поднимается наверх, мерить дубленку. Она волнуется, подойдет ли она ей. Через пятнадцать минут выпархивает, счастливая, с большим пакетом в руках.

— Просто чудо! Алешенька, я так признательна тебе, она как по мне сшита. Но я хочу, чтобы ты тоже посмотрел и одобрил. А то ты не захочешь зимой ходить со мной рядом.

Я задумался — о зиме. Неужели мы будем ходить, рядом?..

— Я должна завтра рассчитаться, если я беру, — щебечет она.

Мы идем в малый зал на закрытый просмотр. И только там узнаем, что фильм называется «Альфредо, Альфредо», в котором играют Дастин Хофман и Стефания Сандрелли. Итальянская молодая звездочка играет девственницу, которая влюбляется с дикой, необузданной страстью и темпераментом. Когда она целует своего возлюбленного в аптеке, где она работает, то коробки, кремы, склянки вместе с полками валятся на пол. Когда, наконец, на лугу в горах она соблазняет его, от ее дикого крика страсти разбегаются стада овец с пастбища. Она была одержима идеей потерять свою девственность с женихом — до брачной ночи. Пламя, бушующее в ее стройном гибком теле — не давало ей возможности ни есть, ни пить. Одна, но пламенная страсть. Криком она сгоняла стаи птиц с веток и будила горные селения.

В два ночи мы, заряженные и насмеявшиеся, выходим из зала. Лита забывает, конечно, пакет, и в ужасе от моего взгляда, бежит назад. На ее счастье, он оказывается на месте, под креслом. Я сдерживаюсь невероятным усилием воли: та же безмозглость.

— Когда я смотрю на тебя, я забываю обо всем, — говорит в оправдание она.

Я собираюсь везти ее домой.

— Алешенька, я очень хотела померить для тебя дубленку. За нее нужно завтра рассчитаться.

Я молчу. Я не переношу ее ветреность.

— А можно я…

Она вдруг хватает мою руку и целует ее. Наверное, так и с ее сумкой было: она сама забыла, и никто у нее не забирал…

Мы едем на улицу Архитектора Власова. И всю ночь терзаем тела в соитии, стонах, движениях и оргазмах.

Меряет она дубленку только утром — на голое тело. Дубленка шоколадного цвета и, как будто повторяет изгибы ее фигуры. (Она ей поразительно идет).

— Тебе нравится? — Она подходит близко и кладет мои руки себе на талию. Я чувствую запах свежего меха.

— Алешенька?..

— Да, — опоминаюсь я.

— Я рада, — говорит она и сбрасывает ее на пол, прижимаясь бедрами ко мне. Я медленно поднимаю дубленку и кладу ее в кресло.

— Извини, Алешенька. Я хочу тебя…

— Мамуля, большое спасибо за услугу.

— Ада Филипповна говорит, что такой фигуры она еще не видела. Когда ты меня с ней познакомишь?

Я замерзаю — в жаркий август.

— Приезжайте вечером на обед, вместе. Я по тебе соскучилась.

Делать целый день нечего. Я еду один домой. В шесть вечера звонит Лита: она не верит и без ума от счастья, что я познакомлю ее с мамой. И она приедет в наш дом — на обед.

Лита привозит красивые цветы и дарит их маме. Мама влюбляется в нее примерно в первые тридцать секунд, как только видит ее входящей. И не отрывает глаз от нее целый вечер.

После полученной благодарности за покупку мама сказала:

— Вам, наверно, нужны на зиму сапоги, чтобы они подходили к дубленке?

— А откуда вы знаете? — восхитительно наивно спрашивает Лита.

Сраженная окончательно невинностью и наивностью, мама улыбается.

— Мой знакомый — директор обувного магазина на Смоленской. Позвонил сегодня и сказал, что они получили финские сапоги на танкетке. Но не замшевые, а велюровые! Это новая мода. Я подумала, что они вам могут идеально подойти.

— Спасибо большое, я очень благодарна, что вы подумали обо мне.

— Подъезжайте к нему завтра и выберите себе ваш цвет. Я его предупрежу.

— Хорошо, если Алеша не против, я подъеду.

Мама щебетала:

— Лита, мы с Адой Филипповной считаем, что у вас абсолютно великолепная фигура. Я таких не видела!

Лита слегка смущается, посмотрев на меня.

— Лишь бы Алеше не разонравилась, — тихо говорит она.

— А что вы собираетесь делать летом, впереди еще целый август? Алеша никуда не хочет ехать, все ждет звонка от какого-то мужчины…

Следователя — когда будет суд.

— Я еще не знаю, все зависит от… У мамы есть двоюродная тетя, она живет в деревне, и мама хочет, чтобы я поехала молока попила, пожила на свежем воздухе. Алеша, а ты любишь деревню?

— Я никогда в ней не был.

— Это в Рязанской области, деревня Клепики, где недалеко Есенин родился.

И тогда мама подала эту идею, которая зажгла Литу, как свечу.

— А почему бы вам вместе не поехать и не отдохнуть там?

Лита даже подпрыгнула со стула, уронив салфетку.

— Алешенька!.. A-а можно?

Потянула она «а». И посмотрела на меня так, что моя мама улыбнулась.

— Если бы на меня так смотрели — на край света поехала!

— Мама… — сказал я.

— Хорошо, тебе решать.

Потом мы пили чай с вкусными шоколадными конфетами. Из большого шоколадного набора. Я подумал, что подумал бы папа…

Она целуется с мамой на прощание, мы выходим. И первое, что я вижу, — дом. Напротив. Лита как ни в чем не бывало ни на что не обращает внимания. Как будто начисто все забыла. Как будто и не случилось ничего. Всего того, что случилось. Хотя это ее первый приезд сюда. После того что случилось… Я не хочу произносить слово «изнасилование». Мы выезжаем наверх. Я разворачиваюсь к набережной. В папиной машине я везу Литу.

— Алешенька…

— Что теперь ты мне хочешь показать — дубленку?

— Нет, свое тело. И твои…

— Что, следы?..

— И еще какие! Я обожаю их, лишь бы ты их оставлял; и твои зубы, и твои губы, и всего, всего тебя.

Я поворачиваю на Воробьевские горы и еду на Профсоюзную.

Едва мы входим в квартиру, как раздается звонок. Лита идет в ванную.

— Ну, сыночек, таких девушек я еще не видела у тебя. Эта — лучшая!

Я чуть не роняю трубку. Хотя понимаю, что Лита привлекала собой. Странно, она нравилась даже женщинам, обычно они не нравятся друг другу. Возможно, она была вне конкуренции.

Мама произносит в раздумье:

— Интересно, какое впечатление она произвела на папу?

Я быстро прощаюсь, поблагодарив за обед, чтобы не дать времени ее разыгравшейся фантазии. Разыграться еще дальше…

Лита выходит из ванной и как-то необычно смотрит на меня.

— Что опять случилось?

— Алеша… у меня начался цикл.

— Поздравляю.

— Как жаль, — по инерции говорит она, — я думала…

— Что ты думала? Я не знал, что ты думать умеешь.

— Так… ничего.

— Ты хочешь чай?

Мы садимся за стол: чай, вишневое варенье, вафельный торт. Она начинает меня упрашивать:

— Алешенька, поедем отдохнуть на две недели. Там такой воздух, ты устал, тебе нужно отключиться от всего. Ты все время думаешь…

— Я и сейчас думаю.

— Там уникальные грибы: подосиновики, лисички, маслята. Ты же любишь соленья. Я сама буду для тебя солить.