– Мы с тобой на службе, и служба наша не кончается, – вздохнул Теландер. – Мы, члены команды, отвечаем за жизнь экипажа. Осознание ответственности помогает жить. Но даже нам… – капитан запнулся. – Собственно, как раз об этом я и хотел с тобой потолковать, Ингрид. У нас, можно сказать, печальный юбилей. На Земле со времени нашего отлета прошло сто лет.

– Бессмыслица, – покачала головой Линдгрен. – Как можно говорить теперь о каком-то временном соответствии?

– В психологическом плане это вовсе не бессмысленно, – возразил Теландер. – Доберись мы до беты Девы, нам бы предстояла связь с родной планетой. Мы бы тешили себя надеждой, что самые юные из наших близких прошли, к примеру, курс лечения, направленного на продление жизни, и еще живы. И если нам суждено вернуться, мы должны как-то напоминать Земле о себе, чтобы не возвратиться домой совсем чужими. Теперь же… это трудно осознать в любом смысле, начиная с чисто математического… Но те, кого мы покидали в возрасте грудных младенцев, уже глубокие старики и старухи… и это со всей жестокостью напоминает нам о том, что нам никогда больше не увидеть тех, кого мы некогда любили.

– М-м-м… – пробормотала Линдгрен. – Ты прав, наверное. Что-то наподобие состояния, которое испытываешь, глядя на близкого человека, на твоих глазах угасающего от тяжелой, неизлечимой болезни. Когда он умирает, это тебя не удивляет, но, как ни крути, это конец. Проклятье! – вырвалось у Линдгрен, и глаза ее наполнились слезами.

– Ты должна сейчас как можно больше помогать людям, Ингрид, – заботливо проговорил Теландер. – У тебя это лучше получается, чем у меня.

– Ты и сам бы мог многое сделать.

Капитан понурился и покачал головой:

– Лучше не надо. Наоборот, я собираюсь устраниться.

– Что это значит? – не скрывая тревоги, спросила Линдгрен.

– Ничего ужасного, – успокоил ее Теландер. – Просто я занят – дел по горло, меня всюду дергают – то инженеры, то навигаторы, куча всяких непредвиденностей. Короче говоря, великолепное прикрытие для того, чтобы как можно поменьше общаться с экипажем.

– Но ради чего?

– Мы несколько раз советовались с Чарльзом Реймонтом. Он высказал превосходную мысль – на мой взгляд, просто-таки решающую. В такое время, как сейчас, когда царит неуверенность, когда к сердцу то и дело подступает отчаяние, готовое овладеть нами… каждый человек на борту корабля должен чувствовать, что его жизнь – в надежных руках. Безусловно, ни один человек не верит в то, что капитан непогрешим. Но подсознательно каждый рисует тем не менее вокруг его головы воображаемый нимб. А я… я живой человек, у меня свои слабости. Мой организм может не выдержать ежедневного перенапряжения.

Линдгрен съежилась в кресле.

– И чего же хочет от тебя констебль?

– Чтобы я постепенно прекратил общаться с гражданским экипажем, так сказать, неформально. Извинение самое простое – меня нельзя отвлекать от служебных обязанностей, поскольку все мое внимание должно быть уделено тому, чтобы корабль без риска для жизни экипажа преодолевал всяческие туманности и звездные скопления. С таким объяснением все согласятся. А потом… обедать я буду один, в своей каюте, а вместе со всеми – только по большим праздникам. Отдыхать и делать физические упражнения буду тоже в одиночестве, здесь. Навещать меня будут только офицеры высокого ранга, вроде тебя, Ингрид. В общем, хочу окружить себя защитной оболочкой официального этикета. Реймонт со своими помощниками позаботится о том, чтобы ко мне обращались исключительно в подобающей вежливой форме. Короче говоря, твой добрый приятель Ларс Теландер собирается превратиться в Старца.

– Как же это похоже на Реймонта, – проворчала Линдгрен.

– Он убедил меня в том, что это крайне важно и желательно, – сказал капитан.

– А о тебе он подумал? О тебе как о человеке?.. Сомневаюсь!

– Ничего, я переживу. Рубахой-парнем я никогда и не был, если говорить откровенно. И потом, у нас тут столько книг, которые я давно мечтал прочесть, да все не удавалось.

Теландер внимательно смотрел на Линдгрен. В каюте было тепло, и из кондиционера веяло запахом свежескошенного сена, но руки Линдгрен покрылись пупырышками, словно гусиная кожа.

– Ингрид, – негромко проговорил Теландер, – тебе тоже отведена определенная роль. Тебе предстоит больше, чем когда-либо, заниматься решением психологических проблем. Организация, посредничество, успокаивающие беседы… это будет нелегко.

– У меня одной это не получится, – призналась Линдгрен. Губы ее дрожали. – Я не сумею.

– Если должна – всегда сумеешь, – успокоил ее капитан. – На самом деле тебе совершенно не обязательно все взваливать на себя. Можно гибко распределить обязанности. Нужно просто по-умному все спланировать. Не волнуйся, все продумаем… – Он растерялся. Что-то его смущало. Даже покраснел. – И… как раз на эту тему…

– Да? – отозвалась Линдгрен.

Капитана спас звонок в дверь. Он принял из рук верзилы повара поднос с кофе, торжественно водрузил его на столик и принялся разливать кофе в чашки. При этом он – умышленно, по всей видимости, – не поворачивался к Линдгрен лицом.

– У тебя такая должность, – хрипло проговорил Теландер, не оборачиваясь. – Такая новая должность… Теперь у офицеров совершенно особая роль… Конечно, тебе нет нужды так затворничать, как мне… Но все-таки какие-то определенные ограничения в плане… скажем так, доступности…

– Бедняга Ларе! – рассмеялась Линдгрен. – Что ты так мучаешься? Ты хотел сказать, что первому помощнику не к лицу так часто менять любовников, да?

– Нет, я… Я же не об обете безбрачия, упаси боже! Мне-то, конечно, от всякого такого теперь придется воздержаться, но что касается тебя… словом, этап экспериментов для всех нас подходит к концу. У людей завязываются более или менее прочные отношения. Вот бы и тебе тоже.

– Я могу поступить лучше, – сказала Линдгрен. – Я могу остаться одна.

Теландер больше не мог стоять к ней спиной. Он повернулся и подал ей чашку.

– Ну, зачем так! Этого никто не требует… – смущенно пробормотал он.

– Спасибо, – кивнула Линдгрен, принимая чашку, и с удовольствием принюхалась к аромату отменно сваренного кофе. – Ларе, мы же живые люди. Неужели нам обязательно надо превращаться в настоятеля и игуменью? Ну, хочешь, я буду тебе подругой? Ничего в этом нет такого – тем более что капитану нужно время от времени совещаться со старшим помощником наедине.

– А-а-а… Нет. Ты очень любезна, Ингрид, но нет, – пробормотал Теландер и принялся мерить шагами тесное пространство каюты. – Нас так мало, все на виду, как тут сохранишь тайну? Лицемерить я не смогу. И хотя… я с радостью бы согласился сделать тебя подругой жизни, но это невозможно. Ты можешь быть чьей угодно подругой, но для меня ты – ближайший сотрудник. Понимаешь? Эх, Реймонт сумел бы, наверное, лучше объяснить…

Усмешка покинула лицо Линдгрен.

– Не нравится мне все это. Он прямо-таки вертит тобой.

– У него есть опыт поведения в кризисных ситуациях. Аргументы он приводит веские. Можно их подробно обсудить.

– Обсудим. Не сомневаюсь, в его доводах присутствует логика… каковы бы ни были мотивы. – Линдгрен отпила глоток кофе, опустила чашку на блюдце и доверительно сообщила: – За меня можешь не беспокоиться. Мне самой до смерти надоело это ребячество. Ты прав, у нас мало-помалу входит в моду моногамия. Вот только выбор ужасно ограничен. Я и сама уже подумывала прекратить свои похождения. Ольга Собески того же мнения. Я попрошу Като перебраться к ней. Конечно, покой и трезвость необходимы, Ларе, это даст возможность о многом подумать теперь, когда мы добрались до этой скорбной столетней годовщины.

«Леонора Кристин» летела вперед, и бывшая ее цель – Дева – лежала далеко от курса. Но до Стрельца еще было далеко. Только после того как корабль проделает полпути вокруг галактики, волшебная спираль его маршрута направится к центру. Сейчас Туманность Стрельца лежала в стороне. А за ней – полная неизвестность. Астрономы ожидали, что там располагаются разреженные области космоса, где газ и космическая пыль пребывают в микроскопических концентрациях, где звезды древние и редко разбросанные. Но никакой телескоп не смог бы заглянуть за облака туманностей, окутывавших созвездие, а потому никто и не заглядывал в его окуляры.