— Какой твой дедушка?! Он же в Алма-Ате, в эвакуации! Что он знает!

Павел Порфирьевич выкрикнул это, не успев толком подумать. Снова показалось, что отличник — внук Горницких: кто же еще может ему не верить?

Крик Павла Порфирьевича испугал отличника, тот стал торопливо оправдываться:

— Почему в Алма-Ате? Мой дедушка здесь всю блокаду! Он был ремесленником. До войны. Их сразу на Металлический. Зато рабочая карточка.

Понимает: «рабочая карточка»!

Павел Порфирьевич немного опомнился, сообразил, что отличник — вовсе не обязательно внук Горницких. То есть точно не внук. Надо ж было выкрикнуть такую глупость про Алма-Ату — выдать себя! Сначала выдал себя заплесневелым сухариком, а потом еще вдобавок — про Алма-Ату… «Не плесневели»! У них, у Бочаровых, бывали случаи, что и плесневели, но не объяснишь же причин вредному отличнику!

А что объяснишь?

Павел Порфирьевич схватился за левую сторону груди почти под мышкой, где, по его представлениям, находится его сердце. Все правильно: ведь расширено от порока, он как фельдшер понимает. Расширено, устало, каждую минуту может отказать…

— Света, капли… Скорей… Ты знаешь… Когда не верят… Идите, ребята, идите… В другой раз…

Света знала, где капли, потому что у Павла Порфирьевича случались настоящие приступы, и сейчас он почти инстинктивно ухватился за свой порок сердца, как за единственный способ избежать объяснений.

Следопыты вскочили смущенные. Отличник покраснел. Высокая девочка сказала тем же голосом, каким отдавала рапорт:

— Ну, Копылов! Вечно ты! Разберем на совете отряда!

И Света, которая недавно так явно гордилась своими учениками, подхватила:

— Не умеешь себя вести, Копылов. Жалко, твой дедушка тебя не воспитал как следует. А то слушаешь рассказы, которые не понимаешь!

Следопыты поспешно ушли, а Павел Порфирьевич все еще держался за грудь на всякий случай. Да сердце и вправду покалывало…

Очень хотелось Павлу Порфирьевичу, чтобы въедливый отличник получил как следует. Ну что такое совет отряда! Надо, чтобы Света вызвала родителей и чтобы дома… Жалко, нынче редко в каких семьях порют детей. Разложить бы его, очкастого! Хорошее средство. Павла Порфирьевича пороли — и отец, и набожный дедушка. Дедушка, берясь за ремень, чего-то повторял из писания про порку — смысл тот, что полезное дело. Видно, и вправду полезное, потому что вырос же Павел Порфирьевич человеком. А кем вырастет этот отличник, этот Копылов? Кем вырастет, если уже сейчас, вместо того, чтобы слушать и воспитываться на примере, задает старшим ехидные вопросы, старается поймать на слове!

Павел Порфирьевич выпил двойную дозу капель и опустил руку.

Света волновалась вокруг него:

— Как ты, дедун? Ну что? Да не переживай ты!

— Не могу не переживать. Характер такой: все близко к сердцу. Это кто равнодушные, тем все равно, а мне — все близко к сердцу… Ничего, уже лучше. Ты бы родителей вызвала этого Копылова, пусть бы дома…

— Обязательно, дедун! Конечно, вызову! Пусть поговорят с ним про уважение к старшим!

Мет, не понимает его Света. Но не объяснить. Саму-то ее пальцем ни разу… Ну пусть хоть поговорят… А вдруг, вместо того, чтобы воспитывать внука, явится сюда дед Копылов? Придет спросить, почему в феврале сорок второго у Бочаровых плесневели несъеденные корки?

РАССКАЗ

Может быть, живут люди, которые никому не завидуют. Хотя уверен — немного таких. Большинство — скрывают. Потому что нам с детства вдолбили накрепко, что зависть — нехорошее чувство.

Ну а я завидую таким, которые живут интересно. С приключениями. То есть быть знаменитым тоже хорошо, когда узнают и шепчутся за спиной, но приключенческую жизнь я не променяю ни на какую знаменитость. Сейчас приключение — такая же редкость, как какой-нибудь истребленный кит. Потому что не всякая опасность — приключение. Я имею право говорить, потому что отслужил в десанте. Когда опасность запланирована — она уже не приключение. Приключение — это такое!… Ну короче, это такое, что вдруг, чего не ждал минуту назад, секунду! Не ждал — а вот отреагируй, найди выход из безвыходного!

Ну понятно, после армии во весь рост проблема выбора: куда пойти и все такое. Каждый день являться к одному и тому же станку — это не для меня. Еще хуже: пять лет подряд к девяти утра в институт — та же школа, те же экзамены. Да и после киснуть всю жизнь в какой-нибудь инженерской канцелярии. Думал об угрозыске — наших ребят туда берут. Но поговорил с одним опером, тот мне объяснил популярно, что самбо он за шесть лет не пустил в ход ни разу, а зато каждый день обойти, например, четыре дома, триста квартир, и в каждой спросить: «Вы не видели такого-то числа маленькую женщину в зеленой вязаной шапочке на синих волосах?»

Поэтому я для начала устроился шофером на «скорую». Этому тоже учат в десанте: резкой езде. В такси ребята имеют капусты побольше, но зато когда на «скорой» идешь с сиреной под красный свет — все врассыпную! То есть и в «скорой» многие рулят как на старом троллейбусе, тошно смотреть, ну а я выдавал класс. Некоторые врачи отказывались со мной ездить, но нашлась одна, попросила, чтобы мы с ней постоянно одной бригадой. Дело прошлое: врезалась в меня как кошка, но я на нее — ноль внимания.

Санитаров в бригаде нет, а таскать носилки я, как шофер, не обязан. Даже наоборот, предусмотрено и запрещено: вдруг потом усталые руки нечетко сработают на руле! Но я все-таки таскал иногда: физподготовка позволяет, найти мужиков у соседей всегда проблема, а перед женщинами совестно. Перед той же врачихой.

Раз поднялся ночью за инфарктником и слышу, в соседней комнате кто-то скребется как кошка, только сильней, — не бывает таких кошек. Девушка там мне навстречу в одной рубашке — нас же не стесняются, особенно по ночам, — увидела, что я этим царапаньем интересуюсь, и кивает мне с такой насмешкой, как маленькому:

— Не бойтесь, он не выскочит, заперто хорошо.

А я не могу стерпеть, чтобы мне в глаза, будто боюсь! Особенно, когда такой кадр. И я ей — тоже с насмешкой:

— А я, девушка, никакого кобеля не боюсь, хоть самого Баскервильского.

По телевизору только что показывали «Шерлока Холмса». Я так говорю, потому что кому ж еще скрестись в квартире как не собаке, хотя вообще-то от тупых собачьих когтей звук другой.

— А он не кобель!

Произносит слово это — «кобель» — не краснея.

— Не кобель, а лев.

Врет, конечно. Я не могу такой насмешки стерпеть, чтобы меня, как маленького, львом пугали! Ну короче, сразу руку протянул к защелке на двери, чтобы посмотреть, кого там прячут. Но она перехватила — хорошая реакция! И кисть сильная, не догадаешься по ее виду.

И была секунда, когда она мою руку перехватила, а я ее притиснул к той самой двери, за которой будто бы страшный зверь; притиснул, а она ж в одной рубашке — но не смутилась ни на грамм.

С инфарктом, за которым приехали, оказался ее отец. Я его помог снести, а она дооделась и тоже в машину. Все законно: как хорошая дочь. Но после той секунды, когда она мою руку перехватила, а я ее притиснул к двери, — после той секунды я знал, что она не с ним, а со мной. Ну и с ним, конечно, но только частично. И врачиха моя почуяла сразу, не хотела сажать в машину, хотя обычно мы родственников берем, если просятся. Не хотела сажать, но разве Нору остановишь! Зовут ее Норой. Села с отцом — не оторвать. Ну я выдал класс — только покрышки скрипели на поворотах.

Зовут ее Норой, чтобы звучало для арены: отец ее циркач, и вообще целая династия — пять поколений Барсовых. Отец ее работал на катушках: эквилибр высшего класса — шесть катушек и одна на другую и все шатаются. Или восемь. Я сам уже не увидел, только по рассказам, потому что отработался он: умер в больнице, в которую я его домчал. На восьмой день в реанимации.

Я не хочу сказать, что не было у нас с Норой ухаживаний и всего такого. Был минимум, но в цирке все не так, там подход с другой стороны: есть номер, семейное дело, и сразу смотрят, годится ли новый человек к этому делу. Если не годится, то ни у какого Ромео нет шансов, потому что не отделить, где кончается семья и начинается работа: невозможно же, чтобы жена круглый год на гастролях, а муж каждый день аккуратно к девяти в свою контору — а встречаться только во время отпуска… Ну короче, я оказался годен к делу, а Норе, когда она осталась одна без отца, срочно нужен был мужчина в дом, в это самое дело. Вот на такую стратегическую ситуацию и наложите сверху любовь, роман и все что хотите.