Они падали и падали, летели и летели, кувыркались и кувыркались, но лапок не разжимали — и, наконец, плюхнулись!

Удивительное дело, кто-то как будто знал, что они вот-вот упадут, и позаботился, чтобы не было больно. Мыши приземлились на охапку травы. «Апчхи! Ааааа-пчхя!» Ух… Кипрей, ромашка, клевер, мягкие ёлочки хвоща и что-то незнакомое, до того душистое, что Тинка зажмурилась от удовольствия и прошептала: «Как мёд… как мёд…». Под травой пружинил мох, и хотя Тим и Тина ничего пока не понимали, да и испуг ещё не прошёл, но они уже догадались: начались те самые приключения, от которых смелые не отказываются. А кто струсит, будет потом жалеть и мучиться — кто знает, какие чудеса могли бы с ним произойти?

Тут-то их и ухватили огромные тёплые руки.

— Наконец-то! Я ждал вас! Мыши — друзья нашего племени, — сказал кто-то большой, поднося их к самому рту.

«Съест, — разом подумали Тимка и Тинка. — Это же… ой-ой-ой… кажется, это человек! Ну всё. Мы попались». «С людьми одной дорожкой не ходи», — учила их бабушка. И сейчас они больше всего на свете хотели бы сидеть в своей норе и никогда, ни за что не отправляться на поиски каких-то дурацких сундуков. Только было уже поздно.

Но человек, похоже, не собирался их есть. Он смотрел на них. Тимка чувствовал его взгляд, хотя сам взглянуть в лицо огромному существу не решался. Он рассматривал руки, которые держали их будто в тёплой лодочке. Руки были короткопалые, не очень чистые. На запястье одной из них — костяной браслет. На другой — след от большой занозы, две царапины. Лапки у Тимки тоже были в царапинах и занозах, и он почему-то успокоился. Захотелось даже свернуться калачиком и полежать немного в тепле этих рук. И чтобы они его гладили.

— Тимка! Смотри, он плакал!

Мышонок взглянул на лицо поймавшего их человека. Оно было смешное. Смуглое, ушастое, пыльное. Так выглядел бы каждый, кто с утра не умывался, а потом целый день шёл по бездорожью. Сильней всего притягивали взгляд две чистые полоски, которые тянулись от глаз к подбородку.

— Он плакал!

— Я не плакал, мыши, — серьёзно сказал человек, и брат с сестрой вдруг увидели, что он ещё не очень взрослый. — Вы пришли. Хорошо. Я ждал.

Не очень взрослый человек держал их в тёплых ладошках и говорил по-мышиному. Это был человеческий мальчик! Тим собрал всю свою смелость, чтобы спросить его, как мужчина мужчину:

— А ты нас не съешь?

— Прабабушек не едят, — серьёзно ответил тот.

Тут Тина не выдержала и засмеялась, но не потому, что ей было смешно, а потому, что она устала ничего не понимать. Она так смеялась, что потом даже заплакала. И изо всех сил дёрнула Тимку за хвост:

— Куда мы попали? Что с нами будет? Как мы теперь отсюда выберемся?

— Тиночка, мышик! Не бойся! — Тим редко говорил ласковые слова, но сейчас он чувствовал, что сестра совсем растерялась, и не знал, чем ей помочь.

— И почему он говорит, что прабабушек не едят? Я совсем запуталась — это мы его прабабушки? Или он — наша прабабушка?

— Почему вы боитесь? — заговорил наконец мальчик. — Я не понимаю, чего вы боитесь.

— Чего-чего… Не чего, а кого — тебя! — пробормотала Тинка сквозь зубы, совсем тихо, но он услышал и рассмеялся.

— Меня? Мыши, вы боитесь меня? Да вы, наверное, не мыши!

— Это мы не мыши?! Это мы тебе не мыши?! Сам ты мышь! — выпалил Тимка, не очень понимая, что говорит, потому что от негодования все слова у него перепутались.

— Я мышь, — спокойно согласился мальчик. — Я мышь и брат мышей. Мой род и ваш род никогда не были врагами. Мои отцы никогда не трогали ваших отцов, мои матери не проклинали ваших матерей. — Голос его стал торжественным. — Весёлые, острозубые, быстрые и отважные — такие вы, и мы учились этому у вас. Вы те, кто мал и довольствуется малым, но сила ваша велика. Хотел бы и я таким стать. Кстати, моё имя — Эй, — сказал мальчик.

Мыши перевели дыхание.

— Привет, Эй! Я — Тинка, он — Тим, и ты нас не съешь.

— Хорошо, что вы поняли. Мы благодарны мышам. Если бы не вы, нас бы не было.

— Как это? И почему ты сказал, что прабабушек не едят?

— Разве вы не знаете легенду нашего рода? — Эй, кажется, снова хотел рассмеяться, но слово «легенда» звучало так серьёзно, что ему пришлось сдержаться. — Историю о том, как наши люди пришли на землю? Я знаю её со времён, когда пил молоко. Матери пели нам перед сном… зимой, в пещере.

Эй закрыл глаза и тихонько запел:

Он замолчал.

— А дальше? — спросила Тинка. Страх совсем прошёл.

Если человеческий ребёнок так поёт про мышь… что ж, значит, он и вправду немного мышь.

— Дальше — самое важное. Эй уселся на травяную подстилку, скрестил ноги, боком прислонился к тёплому от солнца камню. Тимка с Тинкой выбрались из его ладоней, пробежали вверх по руке, перебрались на камень, как на большой солнечный остров, и смогли, наконец, немного оглядеться.

«Река и сосны», — подсказывало мышатам чутьё, и оно их не обмануло. Лес полукругом стоял у солнечной поляны, на краю которой они с Эем разговаривали. Реки было не видно, но она чувствовалась где-то ниже и, если хорошо-хорошо прислушаться, было слышно: она неглубокая и быстрая.

— Когда-то земля была пуста, — рассказывал Эй. — И людей не было. Только грязь была. Вся земля была грязью, потому что над ней не светило солнце. Толстые облака лежали почти на земле, так низко, что деревья даже не могли вырасти. Только из грязи выбьются — сразу макушкой упираются в облака. Бежала тогда по облакам огромная белая мышь. Облака у неё под ногами были как пушистый снег, над головой — синее-синее небо и яркое солнце. Мышь искала место в облаках, где бы ей вырыть норку, и нашла — как раз над нашими землями. Стала рыть. Прорыла облако насквозь и провалилась на землю.

— Ой! Разбилась?! — взвизгнула Тинка. Она слушала, прикрыв глаза, и как будто сон наяву видела. Цветной сон: белое, жёлтое, синее… словно это она ходит по белому полю, облака под лапами пушатся, подпрыгивают, подрагивают, а она роет норку в мягком свежем облаке — и вдруг падает…

— Невысоко было, не ушиблась, — рассказывал мальчик. Шлёпнулась в грязь, испачкалась с ног до головы и стала чёрная, только уши остались белыми. Посмотрела вокруг — земля. Хорошая земля, большая, но грязная. И темно кругом — облаками всё небо затянуто. Сорвала мышь сразу три низких, кривых дерева, сделала метёлку, подняла её над головой и разогнала облака. Солнце высушило землю. Выпрямились деревья, пробились из земли цветы — раньше грязь их не пускала. Зазеленела трава. Год всё вокруг цветёт, два — цветёт, три — но чует мышь, чего-то не хватает. Взяла она свою метёлку, разделила её снова на три дерева, каждое дерево посадила в землю и что-то ему тихонечко сказала. Укоренились деревья, покрылись листвой, зацвели, а потом созрели на них разноцветные яблоки.

А Тинка всё дремала на солнышке и снова видела яркие картинки. Три дерева с неё ростом — это деревья такие маленькие или она такая большая? И все они в яблоках, а яблоки… каких только нет! Одни побольше, другие поменьше, жёлтые, красные, фиолетовые, синие, зелёные и белые, чёрные и оранжевые… Вот трёхцветное яблоко, вот яблоко с иголками, яблоко с плавниками — разве так бывает? Яблоко с длинными ушами, яблоко с крепким клювом, яблоко с пышным полосатым хвостом… Яблоко с рогами, яблоко с пятачком. А это яблоко как будто разворачивает бабочкины крылья…

— Очень странные яблоки, — сонным голосом сказала Тина. — Очень-очень странные. Особенно с рогами.

— Созрели яблоки на первом дереве — оно на берегу росло, начали падать, — рассказывал Эй. Одни яблоки упали в воду, стали рыбами и уплыли. Другие попали на берег — превратились в птиц и разлетелись. Яблоки со второго дерева упали, превратились в зверей и разбежались в разные стороны.