И вот пять дней назад на моё имя пришло короткое письмо, где меня извещали, что я внесён в списки претендентов и должен в указанное время на указанной площадке сесть в специально присланный челнок, который заберёт всех желающих с этой планеты. Правда, вполне может оказаться, что я буду единственным. Самим фактом прибытия к челноку я подтверждаю своё намерение, а неявка приравнивается к расторжению контракта и невозможности повторить заявление в ближайшие три года. Всё кратко и ясно.
Так что сейчас я трясся в басе, в последний раз впитывая проносящиеся за окном знакомые и надоевшие пейзажи, вдруг ставшие родными, стараясь запомнить их такими навсегда.
До этого мне не приходилось бывать на речной станции, поэтому я подошёл к киоску, где пожилой мужчина торговал местными газетами и спросил:
— Скажите, где швартуются ховеры?
Мужчина подозрительно осмотрел меня и решил, что я достоин ответа.
— Вон там, где турникеты. Только сначала тебе придётся купить билет в кассе, а кассы у нас в здании через площадь.
— Мне не нужен билет.
— Конечно, каждый так и норовит пролезть на ховер. Только там всегда дежурит полицейский, так что ничего, парень, у тебя не выйдет.
Я ничего не ответил, поблагодарил его и пошёл прями к турникетам.
Действительно, когда я прошёл мимо считывателя, ничего не приложив к его глазку, меня тут же дёрнул за рукав один из дежурных.
— Эй, ты билет покупать собираешься?
— У меня вот это, — я протянул дежурному письмо-предписание.
Тот долго морщился, вчитываясь в текст, потом долго пытался понять, что же такое он прочитал, а когда понял, то отшатнулся от меня, как от заразного.
— Ты это, к старшему подойди, — он махнул рукой в сторону пристани, торопливо сунув листок мне обратно.
Я уже сам увидел пристань, с маячившими вдоль неё тремя некогда белыми ховерами, оборудованными салоном на тридцать человек и открытой верхней палубой. Мне очень захотелось оказаться там, наверху, полюбоваться степенной Астой, а она здесь почти два километра шириной.
Прямо возле сходней прогуливался бородатый мужчина в мундире и форменной фуражке, к которому я и направился. Он сразу понял смысл показанной ему бумаги, видимо, ему уже приходилось видеть такие.
— Собрался в Академию, малыш? — он внимательно смотрел мне в глаза.
— Да, — твердо, насколько мог ответил я.
— Серьёзное решение, малыш. Не мне тебя отговаривать, думаю, ты сам всё взвесил и обдумал. Насколько понимаю, ты хочешь попасть на посадочную площадку к приходу челнока?
— Да, и мне важно не опоздать. Челнок простоит только до вечера.
— Это понятно… тебе нужно на «Азалию». Пойдём, я провожу тебя, — и он зашагал, не оглядываясь, вперёд.
«Азалией» оказался крайний левый ховер, самый новый и чистый из всех. Бородатый человек что-то тихо сказал вахтенному, потом махнул мне рукой, и мы поднялись на ту самую верхнюю палубу, где мне так хотелось оказаться.
— Ну, малыш, желаю удачи, — он хлопнул меня по плечу и ушёл.
Впервые в жизни я находился в дороге. Ощущение оказалось странным, приятным, возбуждающим и уже заранее утомительным. Мне хотелось быть уже там, возле челнока, а не тащиться по реке несколько часов. Впрочем, слово «тащиться» к ховеру совсем не подходило, он мог нестись над спокойной водой очень и очень быстро, быстрее можно было добраться только на авиетке, но на неё моё предписание не распространялось, а денег, как я уже упоминал, у меня не было совсем.
Не успел я освоиться, как на палубу поднялся молодой человек, лет двадцати пяти.
— Ты, что ли, Стоянов? Покажи-ка свою бумагу! Ага, Стоянов Клим, тыр-пыр, туда-сюда… В Академию, говоришь, собрался? Молодец! — неожиданно завершил он свою тираду.
— Это почему? — переспросил я, ожидая подвоха.
— Да потому, что в этом болоте ты единственный, кто решил уйти в нормальный мир, к нормальной жизни. За последние пять лет никто с нашей планеты не пытался завербоваться. Мне вот решимости не хватило, я только иллюзию свободы себе создаю, когда управляю «Азалией». Вроде как вся река — моя. А ты — молодец.
— В Академии со свободой тоже не очень…
— Это ты зря. Да, ты должен отработать на Федерацию, но никто при этом не мешает тебе заниматься своими делами, а твои пожелания по месту работы или жизни рано или поздно примут к сведению. И вообще, Клим — кстати, меня зовут Ярек — лучше жить в огромном мире, чем на захудалой планетке. Типа, здесь у тебя большой выбор будущего…
Не переставая говорить, Ярек привязывал какие-то тросы, натянул тент, защёлкнул цепочку на проходе.
— Смотри, замёрзнешь, спускайся в салон. А потом я тебе рубку покажу, ладно?
— Конечно! Я бы очень хотел посмотреть…
— Ну и отлично. Увидимся!
Настроение резко улучшилось, я посматривал вокруг уже с воодушевлением, предвкушая новые впечатления.
Ховер задрожал, приподнялся над водой, боком отполз от причала и по широкой дуге начал движение к фарватеру, постепенно набирая скорость. Мы двигались всё быстрее, ветер начал свистеть в леерах, заполнять лёгкие, как под давлением, и я почувствовал себя почти счастливым. Впрочем, воздух над рекой оставался прохладным, несмотря на то, что солнце поднялось уже высоко, так что я очень скоро замёрз и спустился вниз.
Пассажиров в салоне было совсем немного, две семьи с детьми расположились у передней обзорной галереи, да несколько рабочих, по виду явно лесники, дремали в удобных креслах. Обычная картина, у нас люди не любят часто перемещаться, предпочитая осёдлый образ жизни.
Высмотрев себе подходящее кресло в сторонке, я устроился поудобнее и принялся наблюдать пейзаж. Не скажу, что видел реку впервые, но до этого мне довелось любоваться её просторами только с берега, а сейчас я двигался по самой реке. Точнее, над рекой, но всё равно, ощущал себя немного моряком. Мне нравилось теперешнее отрешённое состояние. О доме я уже забыл, он ушёл в прошлое, чтобы никогда больше не появляться, а о будущем думать не хотелось, будущее навевало страх. Что там в Академии, как сложится — всё скрывал туман неопределённости, зыбкой многовариантности. Что толку думать о том, на что ты в данную минуту повлиять никак не можешь?
Через несколько минут в салон заглянул Ярек. Увидев меня, он помахал рукой и весело сказал:
— Уже устроился? Пойдём в рубку!
Я подхватил сумку и направился следом за Яреком.
Рубка поразила меня своим простором и количеством приборов. Немудрено, ховер мог перемещаться по реке практически в автономном режиме, отслеживая изменения ситуации и совершая соответствующие манёвры. Участие человека сводилось к функции контроля. Широкое лобовое стекло справа и слева ограничивали небольшие крылья мостика, откуда можно было руководить швартовкой и точными манёврами, а два штурманских кресла утопали в нагромождениях панелей с тумблерами, клавишами и сенсорными зонами. Перед каждым креслом из пола торчала рукоять управления, как в самолёте. Штурвалов я не заметил, да и в самом деле, ховер скорее относился к низколетящим самолётам, чем к судам.
— Нравится? — спросил Ярек.
— Нравится. Это всё твоё?
— Да, я один из владельцев и по совместительству капитан этой посудины.
— Здорово…
— Да уж, это не в поле ковыряться. Да не переживай, тебе предстоит прожить жизнь ещё интереснее, уж поверь мне, — заметив, как я погрустнел, добавил Ярек. — Пройдёт совсем немного времени, и ты будешь со смехом вспоминать, как удивлялся обычному ховеру. Представь, через несколько часов ты уже в челноке поднимешься на орбиту, а чуть позже отправишься вообще чёрт знает куда, где там эта Академия находится?
— Они не разглашают место. Потом, в конце обучения, курсантов переселяют на обжитые планеты, а вначале…
— А как ты хотел? Не побарахтавшись в выгребной яме, не оценить прелести ванны с благовониями, — сказал Ярек и сам засмеялся своей шутке. — Есть хочешь? Не отказывайся, вижу, что хочешь. Не тушуйся, у нас претендентов принято угощать бесплатно.
