– Нет, мистер Питт, – ответила она тихо, – вы не знали Сэмюэла, иначе вам никогда не пришлось бы спрашивать об этом. Муж был человеком абсолютной честности. Если бы он располагал доказательствами того, что Аарон Годмен не виноват, то немедленно обнародовал бы их, невзирая на свой пиетет к закону и судебным властям, заботу о добром имени какого-либо адвоката или судьи или даже беспокойство о своей собственной репутации. Если бы у него были подобные доказательства, он обязательно поставил бы о них в известность все общество. Вероятно, он подозревал что-то или кого-то, но теперь его нет, он ушел, и мы никогда не узнаем, что же это было за подозрение.
– Если только не пойдем по следам этого кого-то, – ответил Питт. – Если возникнет такая необходимость, я возьму это на себя.
– Спасибо, мистер Питт, – Джунипер заставила себя улыбнуться, – вы были очень любезны и деликатны, и я всей душой верю, что вы поведете дело наилучшим образом.
– Я, конечно, постараюсь, – ответил инспектор.
Он уже осознавал, что его расследование может ей не понравиться. В любом случае будет трудно выяснить, что же нового обнаружил Сэмюэл Стаффорд спустя столько лет после закрытия дела и что внушило кому-то такой сильный ужас, что тот счел необходимым убить судью. Питт смотрел на красивое правильное лицо Джунипер, на ее темные брови и вдруг в первый раз после того, как увидел ее в театральной ложе, заметил в ее глазах спокойствие; так она смотрела на сцену до трагедии с ее мужем. Томас даже ощутил некоторое чувство вины – ведь она в него поверила, а он сейчас сомневался в своей способности оправдать ее доверие.
Быстро распрощавшись с Джунипер, Питт покинул ее дом, дошел до остановки омнибусов и поехал в восточную часть города, к зданию суда, где служил Адольфус Прайс, советник суда Ее Величества. Оно располагалось неподалеку от Олд-Бейли. Обитое дубовыми панелями помещение конторы было заполнено суетливыми клерками и младшими служащими, чьи пальцы были испачканы в чернилах, а лица выражали озабоченность. К Питту, взирая на него поверх пенсне в золотой оправе, приблизился пожилой джентльмен величественного вида с седыми бакенбардами.
– Чем можем быть вам полезны, сэр? – вопросил он. – Или мистер… э…
– Питт. Инспектор Томас Питт с Боу-стрит. Я здесь в связи со смертью скончавшегося вчера судьи Стаффорда.
– Ужасная новость, – клерк покачал головой, – и очень внезапная. Нам было невдомек, что бедный джентльмен сильно болел. Такой удар… И в театре! Не очень подходящее место, чтобы покинуть сию долину слез, Господи помилуй. Но то, чего нельзя изменить, до́лжно переносить с твердостью. Очень большое несчастье. Однако… – Он осторожно кашлянул. – Каким образом наша судебная контора может быть связана с сим печальным событием? Мистер Стаффорд был членом Апелляционного суда, а не адвокатуры, и в последнее время мы не обращались к нему ни с какими вопросами, в этом я совершенно уверен. Знать об этом входит в мои обязанности.
Питт решил переменить тактику.
– Но в прошлом вы имели с ним отношения?
Брови клерка удивленно взлетели вверх.
– Ну разумеется. Мы рассматриваем дела до поступления их в большинство судов, в том числе Олд-Бейли и Апелляционный. И, полагаю, так поступает каждая уважающая себя адвокатская контора в Лондоне.
– Я имею в виду дело Аарона Годмена.
Внезапно в конторе повисла тишина, словно дюжина скрипевших до того перьев внезапно остановилась; младший служащий, щелкавший на счетах, замер на месте.
– Аарон Годмен? Аарон Годмен!.. О господи, но ведь это было несколько лет назад – по крайней мере, лет пять… Но вы, конечно, совершенно правы. Наш мистер Прайс был обвинителем и доказал его виновность. Дело пошло на апелляцию – полагаю, на рассмотрение мистеру Стаффорду и другим. Обычно в заседании Апелляционного суда принимает участие пять человек, но вам об этом, разумеется, хорошо известно.
Юнец со счетами продолжил свое занятие, перья снова заскрипели, но среди клерков явно чувствовалось всеобщее стремление не упустить ни слова из разговора; все прислушивались, хотя никто не повернул головы и даже не взглянул на Питта.
– А вы случайно не помните, кто входил в число этих пяти?
– Не случайно, сэр, просто запомнил. Это сам мистер Стаффорд, мистер Игнациус Ливси, мистер Морли Сэдлер, мистер Эдгар Бутройд и мистер Грэнвил Освин. Да, верно. Я слышал, мистер Сэдлер ушел в отставку, а мистер Бутройд перешел в одну из палат Банковского суда. Но ведь это дело, конечно, уже не представляет интереса? Помнится, в апелляции было отказано. И не было – и нет до сих пор – никаких оснований для пересмотра приговора. Господи помилуй, ну конечно нет. Ведь суд проходил в обстановке строгого соблюдения законности, и каких-либо новых доказательств и свидетельств просто не может быть.
– Вы имеете в виду повод для пересмотра дела?
– Именно так.
– Я слышал, что мистер Стаффорд все еще интересовался этим случаем и за последние несколько дней перед смертью успел переговорить с несколькими главными свидетелями, проходившими по тому делу.
Перья клерков опять остановились, ушки у всех были на макушке.
– Неужели? Я об этом ничего не слышал. – Вид у пожилого джентльмена был совершенно потрясенный. – Понятия не имею, что бы это могло значить. Но, как бы то ни было, интересов нашей конторы это не затрагивает, мистер… э, мистер Питт, правильно? Именно так, мистер Питт. Мы выступали тогда в качестве обвинителей, а не защищали. Защиту вели, насколько мне помнится, мистер Бартон Джеймс из Финнегана, а также Джеймс и Милхэр с Феттер-лейн… – Он нахмурился. – Очень странно, что мистер Стаффорд опять занялся этим делом. Если бы действительно появилось какое-нибудь новое свидетельство, мистер Джеймс обязательно бы к нему обратился – если, конечно, оно представляет хоть какую-то ценность.
– Дело в том, что мисс Маколи, сестра Годмена, апеллировала непосредственно к мистеру Стаффорду.
– Понимаю, понимаю. Господи помилуй, какая все-таки упрямая молодая женщина… И совершенно заблуждающаяся. – Клерк с осуждением покачал головой. – К сожалению. Актриса, полагаю? Очень жаль. Хорошо, сэр, чем мы можем быть вам полезны?
– Могу я видеть мистера Прайса, если он в присутствии? Вчера вечером он был в театре, а днем к нему приходил мистер Стаффорд. Вероятно, мистер Прайс может сообщить нам то, что пролило бы свет на смерть мистера Стаффорда.
– Да, конечно. Он был лучшим другом их семьи, и, возможно, мистер Стаффорд поделился с ним беспокойством о своем здоровье. У мистера Прайса сейчас клиент, но не думаю, что надолго. Если соблаговолите присесть, сэр, я сообщу ему о вашем приходе.
С этими словами пожилой клерк едва заметно, словно аршин проглотил, поклонился – похожий на черного ворона, который хотел что-то клюнуть, но раздумал. Питт наблюдал, как он идет между столов, шкафов и высоких стульев, на которых, согнувшись над гроссбухами, сидели клерки, усердно скрипевшие перьями. Никто из них даже головы не поднял, чтобы посмотреть вслед идущему.
Прошло почти четверть часа, прежде чем клерк вернулся с сообщением о том, что мистер Прайс освободился, и повел Питта в кабинет, обставленный тяжелой мебелью, где на полках в резных дубовых шкафах стояло множество томов по юриспруденции, а огонь, горевший в камине, мягкими бликами играл на полированном дереве. Окна с почти задвинутыми занавесями выходили на маленький тенистый двор. Единственное росшее здесь дерево было уже ярко расцвечено осенью, а газон нуждался в стрижке.
Солнечный свет падал сквозь стекла на обитый кожей письменный стол строго официального вида, на чернильницы из оникса и хрусталя, вставку для пера, печати, книжный нож, тонкие подсвечники и песок для промокания чернил. На краю полированного стола лежало досье, стянутое резиновой лентой.
Адольфус Прайс показался Питту взволнованным. Одет он был по последней моде: черный фрачный сюртук, брюки в тонкую полоску и очень элегантно скроенный жилет. Движения его были изящны от природы, и он хорошо держался, что придавало одежде еще более дорогой вид, чем это, возможно, было на самом деле.
