Роми снова разинула, рот от удивления, но тут же себя одернула. Опомнись! – сказала она себе. Перед тобой сидит хищник, а ты уже готова купиться на красивые слова, искренность которых надо еще трижды проверить.

– Скажите, – небрежно поинтересовалась она, – вы собираетесь реконструировать весь поселок?

– Я выиграл грант французского правительства на реконструкцию исторических памятников, – сообщил ей Клод. – Кроме того, у меня есть и кое-какие свои сбережения пусть и не такие большие, как хотелось бы. – Разумеется, речь идет о комплексной реконструкции.

Глаза Роми округлились.

– Впечатляет, – восхищенно покачала она головой. – Местные жители будут на вас молиться!

– Боюсь, что уже начали хотя еще ничего толком не сделано. Если честно такое отношение ко мне начинает меня смущать. – По сути я всего лишь исправляю то, что натворил мой отец, а люди между тем, таки норовят всучить мне подарки, по виду напоминаю средневековый оброк.

– И что это за подарки? – полюбопытствовала Роми.

– Мой холодильник забит под завязку тушками цыплят и яйцами, и я уже начал раздавать эту снедь всем, кто подвернется под руку. – Но это самый простой вариант а, вот что прикажете делать с корзиной спаржи? – спросил он.

Съесть на пару с красавицей Сильви зловредно подумала Роми, но вслух проворковала:

– Вы могли бы открыть торговлю на местном рынке. – И она хихикнула, представив себе элегантного денди Клода де Лароша в роли базарного торговца.

– А у меня не возникло ничего оригинальнее, чем передать спаржу в приют для сирот, – произнес Клод с непроницаемым, как у игрока в покер, лицом. – Что вы мне посоветуете?

Роми напустила на себя суровый вид, хотя в душе давно уже наслаждалась общением с этим остроумным, веселым, обаятельным и легким на ответ человеком.

– Сомневаюсь, что спаржа так уж необходима в приюте, – сказала она. – А вот яйца и цыплячьи тушки пошлите детишкам непременно.

Она нежно улыбнулась Клоду, совершенно обезоруженная обаянием этого мужчины, но тут же вспомнила, что перед ней сидит враг в маске друга и она должна разоблачить его.

– В связи с предстоящими расходами вам, наверное, придется взвинтить арендную плату для жителей поселка? – деловито спросила она.

– Совсем наоборот, – покачал головой Ла-рош. – Я вынужден до завершения реконструкции освободить жителей от всех платежей. Во-первых, нельзя требовать молока с тощей коровы, а во-вторых, и это для меня основное, поселок довел до упадка мой отец, а потому я считаю, для себя долгом чести исправить положение своими силами и средствами.

Все это звучало слишком красиво, чтобы быть правдой, и Роми приободрилась. Самое главное заключалось в том, чтобы не поддаваться сентиментальности, к которой она была склонна по природе своей. Надо было заставить Клода выложить все карты, а уже затем хладнокровно отвергнуть его притязания на теперь уже ее недвижимость.

– Расскажите мне поподробнее о своих планах, – сладко улыбнувшись, попросила она. – Вы так меня заинтриговали, что я вся прямо-таки сгораю от любопытства!

Очевидно, она переиграла, потому что в глазах сидящего напротив нее мужчины на мгновение мелькнула усмешка.

– Те, кто завидует моему наследству, вряд ли подозревают, как это дьявольски сложно – быть ответственным за судьбы нескольких сотен людей, проживающих в этом поселке. Чтобы осуществить все свои планы, мне необходимо обновить церковь, реконструировать и расширить рынок, привести в порядок крыши, сточные канавы, дымоходы, мостовые...

– Но это же адский труд! Я уж не говорю о деньгах, – с невольным сочувствием воскликнула Роми. – И охота вам тратить годы своей жизни на такую тяжелую рутинную работу? Неужели вам не хотелось бы заняться чем-нибудь более увлекательным?

– А для меня это и есть самое увлекательное дело на свете, – горячо ответил Клод и поймал девушку за руку. – Видите ли, Роми, как бы высокопарно это ни звучало, но я действительно хочу оставить здесь по себе добрую память и след, который не сотрется в веках!

Роми посмотрела на Клода с неподдельным восхищением, а прикосновение его руки так взволновало ее, что сердце девушки сладко заныло. Все это было удивительно некстати.

– А вы не боитесь в горячке переустройства нарушить историческое своеобразие Ла-Роша? – громко спросила она, осторожно высвободив свою руку из пальцев Клода.

Он снисходительно улыбнулся.

– Ничуть. Да и вообще, реставрация поселка – ерунда по сравнению с...

Он сделал паузу.

– По сравнению с чем? – не выдержав, спросила Роми.

– По сравнению с возрождением души, – сказал он загадочно.

– Это как сказать, – усмехнулась Роми. – Вы, наверное, сами недостаточно отчетливо представляете, сколько препятствий придется преодолеть для того, чтобы отреставрировать поселок.

Клод покачал головой.

– Что касается Ла-Роша, за него можете не беспокоиться, – твердо сказал он. – Его уникальная красота будет сохранена. Кстати, как вы относитесь к красоте?

– Не все то золото, что блестит, – неохотно откликнулась Роми, вспомнив ирландца Питера. – Но это скорее касается людей и никак не относится к предметам искусства или памятникам старины.

– Я рад найти в вас единомышленника. Хочу, чтобы поселок Ла-Рош простоял еще шесть веков, но для этого в него надо вдохнуть новую жизнь. Для местных жителей это будет целая революция со всеми ее издержками, для меня – нескончаемая головная боль, но дело того стоит. На карту поставлена репутация нашего рода. Что вы по этому поводу думаете?

Роми несколько удивилась, что его интересует ее мнение. Из слов Клода вытекало, что он человек честный и благородный. Но не могла же ее мать сознательно оболгать невинного человека?

– Очень много высоких слов, – призналась она. – Не находите?

– Обстановка располагает! Сияние солнца, аромат цветов, круассан с шоколадом, красивая женщина напротив...

Красивый и сексуальный мужчина рядом с ней, мысленно добавила Роми. С чего это вдруг он назвал меня красивой? Чем дальше, тем больше выдает себя. Лицемер!

– Не боитесь утонуть в пышных словесах? – спросила она сухо.

– С большей охотой утонул бы в ваших огромных глазах...

Роми покраснела, не найдя подходящего ответа. Особая пикантность ситуации заключалась в том, что желания их совпадали с той разницей, что он всего лишь развлекался и говорил ничего не значащие комплименты, а она действительно уже начинала терять голову в присутствии мужчины, который, скорее всего, хотел использовать ее. Потупив глаза, она поковыряла ложечкой мармелад в блюдце, как вдруг в голову ей пришел простой, можно сказать, элементарный вопрос, который как рентгеном высвечивал истинные намерения этого человека.

– А что будет со Старой Кондитерской? – спросила она. – Она включена в ваш генеральный план реконструкции?

Клод развел руками.

– Поймите меня правильно. Эти три коттеджа единственные во всем поселке находятся не в моей собственности, а потому я не могу включить их в план.

Роми почувствовала разочарование. Было бы лучше, если бы Клод де Ларош разыграл роль филантропа до самого конца, даже если потом все это оказалось бы не более чем болтовней. Но он предпочел сразу перевести разговор на деловую почву. Что ж, это было его законное право.

Она пригубила кофе из чашки, молча дожевала круассан и только после этого задала главный вопрос, ради которого, собственно, и затеяла всю эту беседу:

– Так вы хотели бы купить у меня коттеджи? – На лице Клода не дрогнула ни одна мышца, и Роми невольно восхитилась его выдержкой. – Именно об этом вы вели переговоры с моей матерью до ее... – Она запнулась и закончила: – До ее отъезда?

– Скажем так: я готов был откупить их у нее за разумную цену, пока они не пришли в негодность из-за полного отсутствия ухода с ее стороны, – сказал он, глядя в сторону. – Я знал, что София нуждается в деньгах, а Старая Кондитерская – памятник архитектуры XVI столетия, часть истории здешнего края. В самой Кондитерской прежде продавали свежий хлеб, пирожные; дом, расположенный рядом, до сих пор называется Пекарней, а следующий – Печным домом: в нем, насколько мне известно, сохранились подлинные орудия хлебопекарного производства того времени. Я надеялся помимо реставрации самих зданий возродить в Ла-Роше традиции кондитерского производства, но София ответила отказом, а теперь коттеджи принадлежат вам, Роми. Голос его звучал ровно, но рука, наливавшая кофе, задрожала, и он, заметив это, резко поставил чашку на стол, даже не наполнив ее до конца.