Вьетнамскую литературу X—XII вв. следует охарактеризовать как раннесредневековую с преобладанием жанров внелитературной функциональной предназначенности и в значительной своей части как несветскую.
В X—XII вв. — на раннем этапе средневековой вьетнамской литературы — еще только зарождались те ценные, самобытные ростки, которые получили развитие в последующие столетия.
*ГЛАВА 4.*
ЯПОНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
ЛИТЕРАТУРА III—VIII ВЕКОВ(Глускина А.Е)
Становление японской литературы, насколько можно судить по письменным памятникам, происходит в VII—VIII вв., но истоки ее уходят далеко в глубь истории, в недра народного песенного творчества, которое берет свое начало по меньшей мере в III в. н. э. Таким образом, возникновению японской письменной словесности предшествует многовековое развитие фольклора.
Фольклор, естественно, не исчезает и позже, в пору формирования литературы; продолжая оставаться ее богатейшим источником и почвой, он заметно сужает сферу своего бытования, круг образов и тем. Письменная литература не только использует опыт фольклора, но и осваивает традиции соседних более развитых культур, китайской и корейской. Китайские источники свидетельствуют о знакомстве и общении с Японией еще в I в. до н. э. Однако регулярные связи и освоение опыта китайской культуры относятся в Японии к значительно более позднему времени. Народное же поэтическое творчество обязано было своим появлением прежде всего законам внутреннего развития и выросло на своей собственной почве.
Наиболее достоверные исторические сведения о Японии (мы находим их в японских, китайских и корейских источниках) восходят к V в., т. е. к позднему этапу разложения родового строя, когда уже сильное развитие получили земледелие и отчасти ремесла.
Японские роды́ (удзи) уже были в это время сложной организацией, во главе которой стоял родовой старейшина, он же военачальник и вождь, жрец и руководитель полевых земледельческих работ. Родовые общины, которые строились по принципу кровного родства, постепенно увеличивались за счет побежденных родов и переселенцев с материка. Единство рода укреплялось единством родового культа, авторитетом единого родового божества (удзигами). Родовой старейшина определял сроки посева и жатвы, ведал древнейшими обрядами, сложившимися вокруг земледельческого культа. Песня играла большую роль в жизни древнего японского общества. Она сопровождала труд, обряд, досуг, была тесно связана с жизнью и бытом.
Древнейшее народное верование — котода-ма-но синко («вера в душу слова», т. е. вера в магическую силу слова) — играло первостепенную роль в земледельческой обрядности и в сопровождавших ее песнях и многое определило в развитии самобытных черт японской поэзии в ее характере, содержании, стиле, легло в основу японской поэтики и эстетических представлений.
Это была синкретическая стадия в развитии поэзии, когда она еще не получила права на самостоятельное существование как особый вид литературного творчества. Лишь много позднее в среде родовой аристократии поэзия постепенно начала приобретать характер автономного искусства.
Судить об этом древнем периоде в истории японской литературы позволяют материалы, сохранившиеся в первых письменных памятниках Японии, датированных VIII в.: это «Кодзики» — «Записи древних дел» (712), историческая хроника «Нихонги» — «Анналы Японии» (720) историко-географические и этно-топографические записи «Фудоки» — «Записи о землях и нравах» (713—733) и первый собственно литературный памятник письменной поэзии «Манъёсю» — «Собрание мириад листьев» (вторая половина VIII в.). Все эти памятники содержат материалы, относящиеся и к более раннему времени, которые порой уводят далеко за пределы феодальной эпохи. И хотя первоначальные списки данных памятников не сохранились и они восстановлены уже по поздним спискам, тем не менее само содержание памятников, их язык, не считая отдельных интерполяций, не оставляют сомнений в их принадлежности к VIII в., а частично и к более отдаленным временам.
Собственной письменности в то время у японцев не было. Тексты памятников записаны по-китайски. Однако китайские иероглифы частично использованы как фонетические знаки для передачи японской речи при записи песен, а также для передачи собственных имен и географических названий. Различные способы транскрипции японских слов китайскими иероглифами, сложная и своеобразная система фонетического использования иероглифов, широко известная в истории японской письменности, получили в свое время особое название — манъёгана, т. е. «слоговая азбука Манъёсю» (по имени памятника, где она была таким образом использована).
К VIII в., когда были созданы все эти памятники, Япония представляла собой централизованное государство со столицей Нара; во главе государства стоял общеплеменной вождь или вождь общеплеменного союза, называемый в японских исторических хрониках императором. Взамен примитивно-патриархальных форм учреждается новая социально-экономическая система: административный и общественный порядок строится в основном по китайским образцам. К тому времени взамен старого права уже действует кодекс Тайхорё (701) — законодательство, охватывавшее и регламентировавшее все стороны государственной и общественной жизни. Была создана и особая система школьного образования, в основе которой лежала подготовка государственных чиновников с целью укрепления существовавшего государственного порядка (хотя эта система не могла в Японии преодолеть силу аристократических привилегий при назначении на должность). Изучение китайской литературы и пропаганда буддизма были основой этой системы. Интенсивно перенимались нравы и обычаи китайского двора. На материале китайской письменности вырабатывалась фонетическая слоговая азбука — кана.
К этому времени культурные связи с материком приняли регулярный и официальный характер. Именно в VIII в. из Японии систематически направлялись специальные посольства в Китай, ко двору Тан, и в Корею. Тесный контакт с древними княжествами Кореи оказал немалое влияние на многие стороны жизни древней Японии, на ее язык, развитие духовной и материальной культуры, тем более что в VIII в. на японской земле существовали целые поселения корейцев в западной части острова Хонсю. Корейские и китайские переселенцы, а также странствующие буддийские монахи, приезжавшие из Китая и Кореи, играли заметную роль в культурной и литературной жизни страны и способствовали всякого рода нововведениям. Археологические находки, старинные храмы-музеи, знаменитая сокровищница Сёсоин в Нара рассказывают о связях Японии не только с культурой Китая и Кореи, но и с культурами и цивилизациями других стран и народов, в частности Индии. Исследования предметов прикладного искусства и древнего рисунка позволяют предполагать, что японским мастерам, по-видимому, были известны также какие-то художественные памятники Средней Азии, арабских стран и даже Греции. Образы, встречающиеся в литературных памятниках: чужеземные растения, птицы, животные, не свойственные местной флоре и фауне, — также свидетельствуют о различных источниках, питавших древнюю литературу Японии.
Большое значение в этот период приобрел буддизм, пришедший в Японию в VI в. Однако наряду с активной пропагандой нового вероучения и его процветанием в эпоху Нара в японском быту сохранялся религиозно-магический ритуал синтоизма с его многобожием и всякого рода обрядами. Обожествление сил природы, и в частности культ солнца, а также культ предков, лежащие в основе синтоистской религиозной системы, по-прежнему занимали господствующее положение; по-прежнему распространялись этические нормы конфуцианских учений. Продолжали бытовать старинные суеверия и приметы, были популярны гадания и заговоры, древние запреты, вера в магию слов и т. п., имели широкое хождение и приносимые из Китая даосские легенды об эликсире бессмертия и других волшебных средствах, возвращающих молодость и продлевающих жизнь. Таким образом, внешние признаки культурного обновления сочетались с пережитками древнейшего бытового уклада, с нищетой и беспомощностью древнего земледельца, обремененного разного рода повинностями и непосильными оброками, за счет которых создавались блеск и роскошь императорской столицы.
