Я приглашаю вас вместе со мной отправиться в далекое прошлое. Нас поведут нетленные генетические нити, связывающие с нашими предками, и мы сможем совершить дальнее путешествие во времени в доисторические времена, в мир льдов и снегов, скал, лишенных растительности, и бесконечных равнин, где нас ждет встреча с семью замечательными женщинами — семью дочерьми Евы.

Урсула родилась в мире, который имел очень мало общего с нашим. Сорок пять тысяч лет назад на Земле было гораздо холоднее, чем сейчас, и похолодание все усиливалось по мере того, как надвигались тысячелетия великого ледникового периода. Урсула появилась на свет в неглубокой пещере, у подножия той горы, которая впоследствии стала называться Парнасом, рядом с местом, где позднее возник древнегреческий город Дельфы. Из пещеры открывался прекрасный вид на расстилающуюся на тысячу футов широкую равнину, уходившую на двадцать миль на юг, к морю. Сейчас эту равнину покрывает темная зелень древних оливковых деревьев; тогда же ландшафт был совсем иным — редкие, невысокие деревца, жмущиеся к склонам гор, да поросшие травой луга. Береговая линия в те времена отстояла дальше от пещеры на много миль, в наши дни море приблизилось. Уровень моря в то время был ниже, поскольку значительная часть океанских вод была скована льдом на полюсах, а долины крупнейших горных хребтов были заполнены громадными ледниками. Падение температуры воздуха продолжалось еще двадцать пять тысяч лет, этот период похолодания был частью климатического цикла, общей продолжительностью не менее четырехсот тысяч лет,— этот цикл не прекратился и сейчас.

Конечно, Урсуле были абсолютно безразличны эти долгосрочные прогнозы. Для нее и ее общины, состоящей примерно из двадцати пяти человек, имело значение лишь то, что происходило в настоящий момент. Урсула была вторым ребенком у своей матери. Первого малыша, когда ему было всего два года, утащил леопард, совершивший набег во время ночного привала. Это трагическое событие не было, однако, редкостью в том мире. Многие дети и даже взрослые становились добычей львов, леопардов и гиен. Для матери Урсулы потеря ребенка была ударом и серьезным потрясением, хотя, с другой стороны, она означала для нее возможность новой беременности. На время, пока женщина кормила сына грудью, менструации у нее прекращались, не было овуляций, и она не могла снова зачать. Такова была вынужденная эволюционная адаптация, необходимая, чтобы от рождения одного ребенка до другого проходили значительные промежутки времени. Только после того, как первый ребенок вставал на ноги и начинал достаточно уверенно ходить, чтобы, не отставая, следовать за взрослыми во время дальних сезонных переходов, у его матери появлялась физиологическая возможность зачать нового ребенка. Интервал между рождениями детей составлял три, а то и четыре года. Но тут ситуация сложилась по-иному — через год после того, как несчастная женщина потеряла сына, она родила Урсулу.

Произошло это в марте, дни становились длиннее, то было благоприятное время года — мать Урсулы всегда с нетерпением ждала весны. Побережье зимой было сырым и скудным. Там не было пещер, где можно было бы надежно укрыться, и ей приходилось ютиться в убогом шалаше из кольев и звериных шкур. Жилище было убогое, и сказать, что жить в нем было трудно и неудобно, значило бы выразиться слишком мягко. Но спускаться на зиму к побережью приходилось: в горах было слишком холодно, а главное — животные, от которых зависела их жизнь, уходили в низины, где зимой легче было добыть корм. Мелкая и крупная дичь заполняла равнину, но добыть ее стоило большого труда. Матери Урсулы нравились могучие бизоны, большие стада которых паслись в это время года на равнине. Охота на бизонов на открытой местности была слишком опасна. Это были осторожные и довольно агрессивные животные, тем более что зимой они и сами были голодны. В прошлом году на зимней охоте община потеряла двух молодых мужчин, их насмерть затоптало разъяренное стадо. Потеря была ощутимой, с тех пор люди решили не охотиться на бизонов зимой. Для маленькой общины гибель двух охотников была серьезной потерей: на каждого охотника ложилась дополнительная забота кормить осиротевших женщин и их детей. Но община могла выжить только при таком условии.

Когда охота на бизонов была неудачной, то единственной доступной пищей для зимующих было собирательство (в ход шло все, что попадалось на глаза и могло быть употреблено в пищу). Собирательство было тяжким, удручающим занятием и небезопасным. Приходилось ходить с утра до ночи, зорко оглядывая окрестности и внимательно выискивая остатки трапезы хищников. Иногда случалось добить раненого оленя, устроив засаду в лесу выше по склону. Если повезет, то в ясный день можно было увидеть в небе кружащих над пирующими львами хищных птиц.

Каменное скребло, вставленное в деревянную рукоять служило для обработки шкур

Но и в этом случае, прибежав на место, люди часто довольствовались тем, что слушали жуткий «хохот» опередивших их гиен, обгладывающих тушу. Чтобы справиться со стаей гиен, требовалось не меньше пяти человек — они с диким шумом устремлялись к туше и разгоняли огрызающихся гиен. Двое из группы принимались торопливо срезать с костей недоеденное мясо, а остальные отражали атаки пронзительно орущих гиен, пытавшихся вернуть утраченные позиции. Люди отпугивали гиен дикими криками, резкими движениями и брошенными камнями до тех пор, пока не заканчивалась разделка туши. Разделывали очень экономно — брали в пищу не только мякоть, но и кости, богатые костным мозгом. Отходить от скелета приходилось торопливо, снова бросая камни в гиен и вопя как можно громче, пока опасность не минует. Тут была и еще одна хитрость: на костях животного оставляли немного мяса, а то, что удавалось срезать, прятали под шкурой. В этом случае гиены возвращались к скелету доедать то, что оставалось. Тяжкая, опасная работа. Гиены агрессивны и ужасны с их устрашающим «хохотом» и такими мерзкими мордами, с которых капала слюна. Чтобы не умереть с голоду, приходилось добывать пропитание. Весной община торопилась распрощаться с топкими, болотистыми равнинами и вернуться в горы, где их ждали менее безопасные пещеры и где можно было, по крайней мере, как следует поохотиться.

Как только над головой появлялись первые стрижи, прилетевшие домой из Африки, люди собирали пожитки, сворачивали лагерь и отправлялись на север, к горам. Надо было постараться оказаться там раньше, чем бизоны направятся к летним пастбищам на Парнасе. Опередив бизонов, можно было подстеречь их, когда они будут проходить через узкую теснину с отвесными стенами. Но и это было совсем не просто. Если даже на открытом пространстве существовал риск, что испуганные животные затопчут насмерть, то представьте, насколько опасней становилось стадо, когда протискивалось сквозь узкий проход шириной каких-нибудь десять метров. Обычно среди охотников начинались споры, как лучше подобраться к стаду. Так было всякий раз. Одни предполагали перекрыть ущелье, направить вожака в боковой распадок, а там забить его камнями и копьями. Слабым местом этого дерзкого проекта было то, что у некоторых бизонов, которые каким-то образом догадывались о подвохе, имелась скверная привычка: загнанные в угол, они разворачивались и мчались с опущенной головой прямо на охотников. Люди при виде несущейся на всех парах тонны мускулов и рогов не выдерживали и бросались под защиту скал. Беглец, возбужденно фыркая, весь в поту, присоединялся к остальным бизонам, тут паника охватывала все стадо, и оно на всем скаку направлялось к ущелью. Сторонники менее опасного метода возражали против такой прямой атаки, указывая на чрезмерный риск, доказывали, что гораздо проще дождаться, пока основное стадо пройдет по ущелью, и отрезать дорогу отставшим. Может, героическим такой способ охоты не назовешь, зато срабатывал он наверняка.