– Котляревского! Идем к Котляревскому! – выкрикнул Дикун.
И казаки хлынули в правление. Но атамана там уже не было.
– Идемте к нему до дому! Поглядим, как живет пан наказной! Пусть гостей принимает! – И толпа, выкатившись из крепости, обрастая по пути казаками, приехавшими на ярмарку, устремилась к дому наказного.
Затрещали выбитые ворота, гомон наполнил двор. Зазвенели стекла. Казаки обыскали все подворье, но Котляревского нигде не было. Не нашли никого и из семьи атамана.
– Дэ ж он, бисов сын?
– Да чего вы его тут шукаете! Тут же его нэма! – крикнул кто-то из вновь вбежавших во двор.
– А ты шо, Андрий, знаешь, дэ атаман?
– Втик! Сам видел… С ним Кордовский и Баляба.
– От так атаман! Шо кот шкодливый.
– Какой он к черту атаман. Он мне такой атаман, как тебе султан турецкий батько!
– А ну, ходимте на круг! Кошевого и старшин себе выберем! – предложил один из казаков.
– На круг! – и толпа устремилась в крепость.
Заполнив майдан, стуча об землю пиками и пищалями, стали казаки кругом, как стояли еще деды их на Сечи, закричали:
– Кого кошевым выберемо?
Несколько казаков выкрикнуло:
– Дикуна! Дикуна!
– Молодой еще! – заартачились станичники. – Не желаем! Чуприну кошевым!
– Не хотим Чуприну! – закричали другие казаки. – Дикуна хотим!
– Чуприну!
– Дикуна!
Выбрав время, когда толпа на какую-то минуту приумолкла, Собакарь предложил:
– Ни того, ни другого! Повременим с кошевым. Дело терпит!
Толпа опять зашумела.
– Правильно! Зачем нам кошевой!
– Та хиба ж не знаешь? Нашему Луки и черт с руки!
Казаки рассмеялись. Кто-то снова выкрикнул.
– Собакарь дело сказал. Пока повременим с кошевым!
– Давайте тильки старшин выберемо!
– Ладно, хай будет по-вашему!
– Дикуна войсковым есаулом!
– Оце добре, по его зубам!
– А он шо, тебя кусал?
– Войсковым есаулом Федора! – дружно поддержали все. – Пусть командует до кошевого над нами!
– Доверяем!
– Шмалько войсковым пушкарем! Он пушкарь добрый!
– Согласны!
– А кого полковником на меновой двор?
– Как кого? Собакаря! Справедливей его неду!
– А соль не пропьет?
– Та нет, он горилки в рот не берет.
– Пока не подносят.
– Собакаря полковником! Собакаря!
– Какого черта новые старшины в круг не выходят?
– Выходите в круг! Кажитесь товариству!
Когда вновь избранные старшины, скинув шапки, вышли в круг и, кланяясь на все стороны, стали благодарить за доверие, какой-то старый казак набирал пригоршни пыли и посыпал им головы.
– Так, так, – смеялась толпа, – хай не зазнаются, а то разом скинем… Хай помнят запорожский обычай!
Неподалеку от дороги, ведущей из Екатеринодара на Кореновскую, расположен один из хуторов полковника Кордовского. Сколько ни окидывай взглядом широкую степь – кругом земли пана полковника: тридцать десятин под яровыми, а все остальное – выпасы. Для такого хозяйства выпасов много требуется. Лошадей у наказного больше сотни пар, коров три десятка, отара овец да полторы сотни ульев…
На хуторе, кроме управляющего и старого пасечника, пять работников. С ними вместе живет и Митрий. Так и приписали его под этим именем в войске.
За два года узнал Митрий жизнь казачью, осмелел, исчезла прежняя робость, с которой стоял когда-то перед Степаном Матвеевичем.
Известие о бунте дошло до хутора не сразу. Рассказали о нем возвращавшиеся с ярмарки казачки. Ехали они в станицу без мужей.
– Мы чоловиков там оставили, годи им за спидници держаться.
Как-то в полдень, укрывшись под навесом, Митрий чинил сбрую. Кожа воняла дегтем и конским потом. Она была твердой, как железо, и швайка с трудом прокалывала ее.
На хуторе в этот час находились управляющий, пасечник да Митрий. Остальные работники были в степи.
Под навес пришел дед пасечник – маленький, щуплый, в соломенном бриле. Присел рядом и, глядя в пыльную степь, стал жаловаться на засуху, на плохой взяток.
– Не с чего моим кормилицам сладкий сок брать, все цветики сохнут, – вздыхал дед. – Прямо беда!
– И как ты, дед Афанасий, пчел не боишься? Старый пасечник добродушно рассмеялся:
– А чего их бояться? Пчела доброго человека не тронет. А кто к улью со злой думкой идет, того она духом чует… Пчела тварь божья… – Старик пожевал беззубым ртом и продолжал: – Рассказывал мне еще мой дед такую присказку. Поспорили раз лошадь, бык и корова, кто из них больше трудится? Каждый говорит – «я». И решили они: «Пусть будет судьей сам Господь». Пошли к богу. Выслушал он их и так отвечает: «Больше маленькой пчелы никто не трудится. Вас человек кормит, а она и себе пропитание добывает и человеку дает». Вот она какая, эта самая пчелка!
Откуда-то из степи, в облаке пыли, вынырнуло десятка два конных казаков.
– Эй, дедусь, у вас воды напиться можно? – спросил бойкий казачок.
– Пейте! Вода в колодце не меряная.
Старик, а за ним и Митрий подошли к казакам. Спешившись, они по очереди подходили к бадье. Кони жадно тянулись к колоде с водой. Из хаты вышел управляющий.
– Куда путь-дорогу держите?
Тот же казачок, что просил напиться, отер рукавом потрескавшиеся губы, ответил:
– Чи разве не слыхали, какую кутерьму подняли казаки, которые из похода вернулись? Ось и мы к ним до гурта едем…
– Гуртом и батьку добре бить, – подсказал пасечник.
– А у нас, дедусь, батьки нет. Чи Котляревский и наши куренные нам батьки? Они с нас шкуру дерут. От мы теперь и едем правду добуваты.
– Ну, коли вы за правду, то дай вам бог удачи… Был бы и я помоложе, тоже б с вами пошел.
– Не тужи, дедусь, мы и без тебя не сплошаем. Есть у нас в руках сабли.
– А ты вроде не старый, а чего тут, в степу, огинаешься? – спросил Митрия один из казаков. – Или, может, своей жизнью доволен? Или не казак?
Несколько человек обернулись к Митрию.
– Нет, уже казак, – хмуро ответил он.
– Три дня без году, – ехидно хихикнул управляющий. Митрий метнул на него косой взгляд и, вздохнув, пошел под навес.
– Шо на человека лаешь, як пес? За что его обидел? – напали на управляющего казаки. – Душа твоя холопская!
Управляющий торопливо скрылся в хате. Казаки сели на коней.
– Прощай, дедусь!
– Эй, парень! – крикнул Митрию казачок с перебитым носом. – Надумаешь, приходи до нашего табора! – И, стегнув коней, казаки зарысили по дороге на Екатеринодар…
Митрий долго сидел под навесом, задумчиво глядя на колышущуюся в знойном мареве степную даль. Воля! Сколько лет он мечтал о ней, мечтал о свободной, вольной земле. И что же? Тут тоже вольная волюшка закована в тяжкие цепи. И здесь люди маются в тяжелом труде, добывая себе кусок горького хлеба, а богатеи их трудом набивают себе мошну.
Может быть, только теперь выйдет воля-волюшка на свет белый, сбросит оковы, даст людям счастливую долю…
Над ухом вдруг раздался резкий голос управляющего:
– Чего ж это ты, казак москальский, баклуши бьешь? Иль в паны вышел? Да я тебя, басурмана такого…
Митрий поднял мрачное, задумчивое лицо.
– Почто лаешься?
– Почто, почто! Да я тебе сейчас, матери твоей черт, как поднесу!
Словно какая-то посторонняя сила вдруг подняла Митрия с земли и толкнула к управляющему. Костлявый кулак словно сам собой ткнулся в птичье, остроносое лицо атаманского прислужника. Тот отлетел в сторону и шлепнулся в горячую дорожную пыль…
В этом ударе Митрий излил всю свою обиду, весь гнев.
– Пошел вон, барский кобелина! Скройся с глаз, пока живой! – зычным голосом крикнул Митрий.
Управляющий торопливо скрылся в своей хате, вытирая рукавом окровавленное лицо.
В тот же вечер Митрий оседлал панского коня и ускакал в Екатеринодар..
Старые дубы, омытые прошедшим к вечеру коротким ливнем, таинственно шелестели листвой. Дождь смыл кровь у войскового правления. Неожиданно налетевшая гроза на время разогнала ярмарку.
