- Самых достойных? Ты хотел сказать - самых богатых, Каджа. Все эти люди, лица которых мне незнакомы, купили себе место за этим столом. Вот только не знаю, в чью мошну потекло их золото - я думал, к Рувалю, а теперь вижу, что и в твою, раз уж они удостоились и твоего покровительства. Но, отец, разве толстосумами славится Маладжика? Разве мы золотом завоевали себе имя и славу? Нет, мечом! И мне захотелось, чтобы нынче, когда в этом зале, где пировали когда-то Заиб и Зураб, собралось столько толстых кошельков, эти кошельки уравновесились бы мечами! Так, глядишь, мы избежим гнева предков, которым не может нравиться то, что они видят, отец.
Тагир замолчал, резко оборвав свою речь. Снова повисла гробовая тишина. Паша был мрачен; по виску шимрана Гийяза стекала чуть заметная струйка пота. Алем понял, что он не знал о самовольстве принца Тагира - ему передали, что их приглашает сам паша. Но ибхалы - о, ибхалы не ведали неловкости или страха. В упоении слушали они речи своего принца. "Своего принца", - мысленно повторил Алем, и прежде, чем мысль эта успела оформиться до конца, принц Тагир вдруг вскочил на стол, наступив сапогом прямо в блюдо с фруктами. Каджа, сидящий рядом, отпрянул, вскинув на брата негодующий взгляд, Руваль громко и похабно выругался. А Тагир, будто ничего не замечая, поднял ковш с вином и пошёл по столам, переступая через богатые яства, мимо оторопевших сановников, топча их пищу так же, как только что топтал их достоинство. Дойдя до конца ряда, Тагир оказался лицом к лицу с Гийяз-беем, перед толпой ибхалов, не сводивших с него глаз. И тогда он поднял ковш высоко над головой и опрокинул, выливая ибхалам под ноги, и вино брызнуло во все стороны, пачкая пол и стены. точно свежепролитая кровь.
- Да ну их к демонам, в самом деле! - рявкнул Тагир. - Вы мои гости, вы пришли ко мне - разделите со мной мясо и хмель! Согласны?
- ДАААААААА!
Снова то самое "Да", что кричали они утром на плацу. И снова Алем кричал вместе со всеми, захваченный бурей неистовой, бездумной силы, источаемой этим непонятным человеком. Тагир пьяно улыбнулся и бросил ковш: золото гулко зазвенело об пол. Он раскинул руки, и ибхалы хлынули в зал, спихивая со скамей оторопевших толстосумов, запуская пальцы в чужие миски с пловом, опрокидывая на бороды вино из чужих кубков. Их господин повелел пировать - они подчинялись воле своего господина.
Алем, однако, быстро опомнился и взял себя в руки. Он сел с краю скамьи, бок о бок с каким-то потливым беем, и улыбнулся ему так вежливо, как сумел, но бей всё равно залился кровью и запыхтел, точно печь, закатив глаза и шипя от негодования. Алем не стал отбирать у него еду - вял баранью ногу с общего подноса, и принялся наблюдать за тем, что будет дальше.
А дальше, к его удивлению, всё улеглось. Сулейн-пааша решил не устраивать своему несносному сыну взбучку на людях, милостиво позволил шимпрану Гийязу сесть за ряд от него, вновь зазвучала музыка, и пир продолжался как ни в чём ни бывало. ТолькоРруваль-бей супился и сердито ревел, точно бык, да неодобрительно сводил тонкие брови Каджа-бей. А Тагир хохотал, пел, кидал кости через плечо и пил, пил, пил так много, что Алем только диву давался, как помещается столько вина в одном-единственном человеке. За окном уже забрезжил рассвет, когда Тагир снова вскочил, но двор был уже слишком пьян и разгорячён всеобщей попойкой, чтобы встревожиться в ожидании новой выходки сумасбродного принца.
- Скучно! - заявил Тагир и перепрыгнул через скамью. Ещё пара таких прыжков, и он оказался у дверей, а за ним, точно прикованные невидимыми цепями, подянулись ибхалы. Ни один из них не напился настолько, чтобы не смочь подняться - они собрались в мгновение ока, прока остальные гости осоловело моргали на них со своих скамей, а многие и из-под скамей.
Сулейн-паша был единственным, кто попытался урезонить принца:
- Сын мой, куда ты? Светает, ночь кончилась...
- Ночь кончится, когда я скажу, - заявил Тагир, и его рука сгребла Алема за плечи.
Как они оказались рядом? Алем не знал. Должно быть. его подняа и потянула та же сила, что и прочих ибхалов. И только слепой случай поставил их рядом, заставив принца одарить именно его этим жестом панибратского расположения - Алем знал совершенно точно, что случай, Тагир не смотрел на него в тот миг и не узнавал. Он повлёк Алема вперёд, и Алем пошёл, а за ними гурьбой потянулись остальные. И ещё несколько часов они шатались по пустым улицам сонной Маладжики, кричали песни и пили вино.
Но принц Тагир, даже если и впрямь происходил от божественных близнецов, сам всё-таки богом не был. Проорав последний куплет очередной песни, столь похабной, что Алем, ввиду своей целомудренности, даже смутно не мог понять её содержания, принц Тагир победно вскинул над головой бутыль с вином и под торжествующий рёв ибхалов рухнул замертво. Алем еле успел подхватить его: принц спал беспробудным сном мертвецки пьяного человека.
Следовало, вероятно, позвать Гийяз-бея, но сейчас его было бы затруднительно найти. Поэтому он не стал тратить времени попусту, закинул руку Тагира себе на шею и поволок его назад во дворец. Он помнил - слишком хорошо, к своему несчастью, - где расположена опочивальня принца. Их возвращение не вызвало ожидаемого Алемом удивления и негодования - похоже, явление принца Тагира под утро в подобном виде не было во дворце в диковинку. Алем сгрузил его на кровать, и вокруг тотчас засуетились рабы, разоблачая принца. Алем повернулся, чтобы уйти, и вдруг услышал в спину протяжное:
- Кудаааа?... Лежааать...
Принц, скорее всего, говорил во сне, или попросту бредил, но это прозвучало как прямой приказ, и ослушаться Алем не посмел. Он дождался, пока рабы закончат укладывать хозяина, а когда опочивальня опустела, лёг на пол у его высокой кровати. Ковры были мягкие, и тут было даже удобней, чем на его лежанке в конюшне. Вино шумело у Алема в голове, он закрыл глаза и провалился в сон.
Проснулся он затемно, от того, что кто-то тормошил его за плечо.
- Эй, ты, - испуганный шепотом сказал раб, таращась Алему в лицо. - Наш владыка Сулейн-паша требует к себе принца Тагира. Принц не пойдёт?
Алем, мгновенно проснувшись, обернулся. Тагир лежал в той самой позе, в которой его уложили слуги, и заливисто храпел на всю опочивальню, являя полное равнодушие к отцовскому гневу. Алем лихорадочно прикинул, как поступить. Сулейн-паша неглуп, вчера при всех он не стал попрекать сына за дерзкую выходку на пиру, но теперь, несомненно, принца ждёт нешуточная взбучка. Возрастёт ли гнев паши, если Тагир не явится сейчас на зов? Всенепременнейше. Всенепременнейше возрастёт.
"И поделом ему, - подумала какая-то часть Алема, мстительная, низкая и малодушная его часть. - Пусть его тоже следует вздрючат! От него не убудет".
Эта часть его ещё не успела смолкнуть, когда Алем вскочил на ноги и сказал испуганному рабу:
- Принц пойдёт. Дай нам одну минуту.
Раб закивал и скрылся за дверью. Судя по облегчению, с которым он выдохнул, побудка принца Тагира после очередной попойки была деянием, которого его слуги всячески старались избегать. Алем догадывался, почему. Но выбора не оставалось.
Он попробовал потормошить принца, но тот даже не перестал храпеть. Алем на миг растерялся. Если бы кто-то из мальчишек, воспитываемых ибхалами, проявил подобную леность, он умер бы раньше, чем успел проснуться. Но, что греха таить, даже сынам войны случалось напиваться, и хотя они умели довольно легко перебарывать хмель, и никого из них Алем никогда не видел в таком скотском состоянии, существовало одно безотказное средство, чтобы вернуть им бодрость.
Алем подхватил Тагира под мышки и, стащив с кровати, поволок к фонтанчику, журчавшему в углу опочивальни. Потом поставил сиятельного принца на колени, схватил за волосы, сунул его голову в каменную чашу и погрузил в воду по самый затылок.
Как и следовало ожидать. это подействовало. Храп обратился бульканьем, и сиятельный принц судорожно задёргал руками и ногами, содрогаясь от шока. Но Алем не выпустил его, упорно продолжал держать под водой, наслаждаясь пусть минутной, но властью над этим человеком. а ещё - осознанием своего физического превосходства над ним. Когда он разжал руку, Тагир повалился навзничь, хватая ртом воздух и тряся мокрой головой. А когда снова смог говорить, из его уст изрыгнулся поток такой страшной брани, что Алем даже слегка оробел. Мутный взгляд принца остановился на нём, не узнавая, и Алем, взяв белотканное полотенце, протянул его принцу с самым серьёзным видом.
