Когда караван, насчитывавший пять верблюдов, двадцать мулов и дюжину коней, вытек из ворот и углубился в пустыню, Алем понял, что ибхалы, которые и сами по себе были подарком, приставлены в каравану в качестве охраны. Из дюжины коней трое были великолепные чистокровные охринцы: вороной, чалый и пегий со звездой во лбу. Их Шардун-паша тоже отправил в дар, и смотреть за ними на время пути приставили Алема. Кони оказались нервные, необъезженные, они никогда не бывали в бою, и звяканье множества ятаганов вокруг их пугало. Вечером на стоянке, когда настало время их поить и чистить, Алем огляделся, не наблюдает ли кто за ним, и снял свой ятаган. Пегий конь сразу же успокоился, и даже позволил похлопать себя по холке, а следом, почуяв перемену в его настроении, притихли и двое других. Алем с ними быстро поладил. Ему нравились лошади, а он нравился им.

Лагерь, образованный во время привала, напомнил Алему город. Принц Тагир вёз с собой свиту и множество слуг, и всё это были такие же наглые, крикливые, вечно суетящиеся люди, на которых Алем вдоволь насмотрелся в Ильбиане. Они разбили шатры, самый роскошный из которых, из чистого шёлка с золотыми шнурами, отвели, разумеется, принцу. Самого принца Тагира Алем видел лишь издали и плохо разглядел - заметил только курчавые чёрные волосы, спадавшие волной, слишком длинные для воина, и ещё размашистую поступь, во время которой принц слишком сильно махал руками. Это не произвело на Алема приятного впечатления - но кто сказал, что новый хозяин должен непременно нравиться ему? Дело Алема - служить войне и молиться Аваррат. Этим он и занялся, удивляясь про себя, как получается у этих крикливых и суетливых людей править миром.

В шёлковом шатре пировали до глубокой ночи. Крики, пение, пьяный смех не стихали, далеко разносясь по округе во тьме, сгущавшейся за границами лагеря. Алем стоял на посту у загона с охринцами, кутаясь в свой старый шерстяной бурнус и глядя, как порывы ночного ветра гоняют перекати-поле. Огни факелов, обозначавших границу лагеря, трепетали на ветру, кидали отблески на неподвижные лица караульных. Те ибхалы, чья очередь ещё не пришла, спали вполвалку на голой земле - так, как привыкли спать. Шимран Гийяз-бей оказался в числе приглашённых на кутёж, устроенный принцем Тагиром, и Алем гадал, нравится ли ему то, в чём он вынужден принимать участие. Вот Далибеку наверняка бы понравилось. Но он пока только шим-ибхал, и единственное его отличие от Алема в эту ночь - в том, что он караулит кухонную утварь, а не коней.

Мало-помалу шум пира затих. Алем разглядывал звёздное небо, слушал сонное похрапывание лошадей. Звук шагов, раздавшийся позади, его ухо выхватило из ночных шорохов без малейшего труда. Человек шёл крадучись, а значит - замыслил недоброе. Алем обвил ладонью рукоять ятагана, легко, без напряжения развернулся, наполовину вытягивая из ножен клинок. Он не успел увидеть лица человека - только его согнувшуюся фигуру и руку, метнувшуюся вперёд. Алем отшатнулся, следуя за инстинктом, и если бы в руке нападавшего оказался кинжал, Алем был бы спасен. Но это был не кинжал.

Это был перец.

В лицо словно плеснули расплавленным маслом. Тысяча ядовитых змей впилась клыками в глаза: Алем глухо вскрикнул, зажмурился, вслепую взмахнув ятаганом. В этот миг он был лёгкой добычей, до позорного лёгкой - но ему, похоже, не желали смерти. Человек, так подло его ослепивший, отскочил прочь, и Алем услышал, как стучат перекладины запора на загоне. Он собирается увести лошадей! Увести или...

Алем замер. Он ничего не видел, жгучая боль не давала открыть глаза. Значит, глаза ему не нужны: зрение - далеко не единственная сила ибхала. Алем весь обратился в слух и запах: вот лошади, они уже проснулись, встревожились и запахли страхом; а вот неизвестный вор, он торопится и шумно топает ногами, возясь с запором. Алем расслабил веки, обнажил до конца ятаган, шагнул вперёд и, протянув руку, ухватил вора за шиворот.

Вор завопил, тотчас подавившись собственным криком. И Алем не выдержал - улыбнулся. Этот голос он бы всюду узнал.

Он швырнул вора наземь прежде, чем тот опомнился и успел обнажить оружие. Сам упал на одно колено с ним рядом, придавив ногой ножны. Схватил трепыхающегося врага за руку, дёрнул её в сторону, прижимая запястье к земле. Занёс над головой меч.

- Стой! - завопил Далибек - шепотом завопил, и улыбка, раздвинувшая губы Алема, превратилась в оскал. - Что ты делаешь?!

- Отрубаю руку вору, - отозвался Алем. - Так поступают со всеми ворами.

- Не-ет! Подожди! Ты неправильно понял! Это же я, Далибек!

- Далибек? - удивился Алем, не ослабив хватки. - Надо же, это и правда твой голос. Но я не уверен. Я ведь тебя не вижу.

- Это я, я! Клянусь именем Аваррат!

- Нет, - подумав, качнул головой Алем. - Я полагаю, ты лжёшь. Далибек - шим-ибхал, славный воин, недавно украсивший свой шлем львиным хвостом. Зачем ему среди ночи прокрадываться к загону, где стоят кони его господина, трусливо сыпать перец в глаза сторожу, красть лошадей? Далибек никогда бы так не поступил.

- Я не крал их, дурья твоя башка. Просто хотел их выпустить... чтобы они попаслись.

- Попаслись? Среди ночи? Пока их конюх вычищает перец из глаз? Странные и глупые речи ты ведёшь, вор. Далибек бы не был так глуп.

- Ну ладно, ладно, - прошипел тот, и Алем хоть и не видел, но кожей чувствовал его ненавидящий взгляд. - Я хотел их выпустить, чтобы они разбежались. А виноват оказался бы ты. Согласись, это хороший план.

- План плохой, Далибек, если это действительно ты. План омерзительный. И знаешь, почему? Потому что пока ты запихивал мне в сапоги жаб и затуплял об камень мой ятаган перед боем, этим ты вредил мне одному. Но сейчас, пытаясь навредить мне, ты посягнул на то, чем владеет наш хозяин. А это преступление против заповедей Аваррат.

- Да он всё равно не верит в Аваррат! Ни он, ни его сын-язычник. Ты слышал, как они там пировали? Настоящая оргия! Разве это достойно?

- Может, и нет. Но это не оправдывает воровства. Ты говоришь, что ты Далибек? Что ж, значит, шим-ибхал Далибек - вор. Так что вини себя.

Алем снова поднял ятаган. И почти уже опустил его, а Далибек, забыв об опасности, которой так глупо себя подверг, уже почти закричал в полный голос, когда за их спинами кто-то спросил:

- Что здесь происходит?

Кто-то большой и сильный. Зрелый муж - не шестнадцатилетний юнец, только что получивший (или не получивший) львиный хвост на острие шлема. Маладжикийских воинов, которые сопровождали караван, Алем не знал - он никогда с ними не встречался, и их голоса были ему незнакомы. Но это наверняка один из них, скорее всего, шимран - столько силы, спокойствия и сознания власти звучало в этом голосе. От шимрана пахло вином, но сегодня от всех старших пахло вином, ведь они побывали в шатре у принца. Далибек что-то залепетал, но Алем лишь крепче сжал его дёрнувшуюся руку, всё так же держа ятаган над головой.

- Ничего особенного, шимран-бей, - сказал он, повернув лицо в сторону говорившего. - Я поймал вора и хочу его наказать, как велит Аваррат.

- Трудно же, должно быть, ловить воров с закрытыми глазами. Или сторожить лошадей поставили слепого? Открой глаза, ибхал.

Алем с трудом разлепил веки. Жжение усилилось, так что он скрипнул зубами, пытаясь не зажмуриться снова. Он по-прежнему не видел ничего - мутные пятна, месиво из клочков тьмы и красных огней. Жёсткие пальцы взяли его подбородок, вздёрнув голову вверх, словно шимран хотел заставить его посмотреть в глаза. И Алем постарался, он очень старался. Но ничего не вышло.

Шимран издал короткий смешок и отпустил его.

- Вижу, вы оба друг друга стоите. Оставь его, ибхал. Сулейну-паше без надобности однорукие рабы.

Далибек радостно вскрикнул, и, воспользовавшись моментом, вырвался наконец из хватки Алема. Алем не стал его удерживать - не на глазах старшего. Шимран уже шёл прочь, песок шуршал у него под ногами.

- Ты за это заплатишь, - выплюнул Далибек, тоже разворачиваясь, чтобы уйти.