Гэрриет никак не могла решить, что делать со свитером.

- Как ты думаешь, заправить его в джинсы или оставить так? - спросила она у Самми.

- Нет, так он болтается, как балахон, тебя совсем не видно, - сказала Самми. - Заправь-ка, я посмотрю… А так еще хуже. Пусть уж лучше висит. Классно выглядишь! - добавила она с великодушием истинной подруги, которая уверена, что сама выглядит в сто раз лучше.

Сегодня на ней были черные вельветовые брюки в обтяжку и черная кофточка с глубоким вырезом: роскошные белые груди слегка приподнимались над ним, как мороженое над вафельным стаканчиком. Ногти на ее руках и ногах были покрыты черным лаком, а в свежевыкрашенных - на сей раз под красное дерево - волосах красовалась черная роза.

Господи, да со мной и разговаривать-то никто не захочет, подумала Гэрриет, когда, выйдя из туалета и пройдя несколько шагов, они оказались прямо в зале. Все кругом знакомились и кокетничали друг с другом. Среди девушек встречались настоящие красавицы, трудно было поверить, что такие не могут найти себе парней. Видно, им просто захотелось чего-нибудь новенького, решила Гэрриет.

Самми уже зазывно поглядывала на красивого белобрысого немца в синем костюме.

- Спасибо, с удовольствием, лучше всего чинзано, - говорила она, трепеща длинными зелеными ресницами.

Пока немец продирался сквозь толпу, чтобы добыть для Самми чинзано, с другой стороны к ней притерся какой-то худосочный юноша.

- Я работаю в кино, - начал он, что было очевидной туфтой.

- Да? - обернулась Самми. - Какое совпадение. Я тоже.

Гэрриет совершенно забыла, как заигрывать с мужчинами. Она все время пыталась встретиться с кем-нибудь взглядом, но в последний момент сама не выдерживала и отводила глаза. Не бросай меня! - мысленно молила она Самми, но та никого и ничего не замечала, как Севенокс при виде суки, и не собиралась отвлекаться от намеченной цели.

- Разумеется, слышала, - говорила она белобрысому немцу. - Я всю жизнь мечтала попасть в Бейрют… ну да, в Бейрут.

Хуже всего, что Гэрриет не могла даже сбежать: у нее не было денег на такси.

К исходу восьмого чинзано Самми заметно продвинулась вперед в отношениях со своим немцем и вдобавок пленила еще одного - маленького толстенького немчика в очках, приятеля белобрысого. Маленький поблескивал очками и глуповато ухмылялся.

- Гэрриет, иди к нам, - позвала Самми. - Вот, познакомься с Клаусом.

Маленький, все так же ухмыляясь, шагнул к Гэрриет.

- Гэрриет жутко умная, вот увидишь, как с ней интересно, - добавила Самми.

Гэрриет, цепенея до идиотизма, с трудом выдавила из себя, что в последние дни сильно похолодало, не правда ли.

- Правда, зато северные холода дарят нам северных красавиц, - галантно вывернулся Клаус, после чего сообщил Гэрриет, что приехал в Йоркшир на конференцию по текстилю и что после Рождества он похудел уже на десять килограммов. Насчет последнего Гэрриет не совсем поняла, хорошо это или плохо.

- Он просто душечка, правда? - сказала Самми и оттащила Гэрриет в сторону.

- Они хотят пригласить нас в “Черный тюльпан”, - громким шепотом заговорила она. - Это шикарный ресторан, там кормят и можно потанцевать. Говорят, там играет классная группа.

- Но мы же вернемся страшно поздно… - неуверенно начала Гэрриет.

- Да ты что! - Выпитое чинзано прибавило Самми напористости. - Я еще ни разу не была в таком заведении. Может, это мой единственный шанс!

Придется ехать, подумала Гэрриет. Нельзя же быть такой предательницей.

“Черный тюльпан” оказался даже хуже “Свободного вечера”. Перекатывая по тарелке переспелую грушу, Гэрриет чувствовала, как ее улыбка становится все более натянутой.

- Сначала я ограничил углеводы, - говорил толстенький Клаус.

Самми с белобрысым не переставая оглаживали друг друга под столом. Оба были уже готовы, и Гэрриет, к своему ужасу, понимала, что ни один из них уже не сможет отвезти ее домой.

- Потом я отказался от хлеба и картошки, - бубнил Клаус.

Неужто он был еще толще? - думала Гэрриет, танцуя с Клаусом, вернее, с Клаусовым брюшком. Ей вдруг отчаянно захотелось домой, к Кори и детям. А вдруг Уильям проснется? Миссис Боттомли не услышит, ее пушкой не разбудишь. Если Кори в довершение всего придется вставать и кормить Уильяма - он просто озвереет. Интересно, долго ли ему пришлось отбиваться от этого женского “Ежемесячника”?

- Саманта, спорим на Денежку, я сейчас угадаю твои мысли? - говорил белобрысый.

- О, мои мысли стоят много денежек! - отвечала Самми, и все начинали безудержно хохотать.

- Потом я исключил пирожные и вообще сладкое, - продолжал Клаус.

- “Меня вино не веселит, и градус душу мне не жжет”, - подвывал певец у микрофона.

Похоже на то, мысленно согласилась Гэрриет.

Самми наклонилась вперед, и маленький Клаус жадным взглядом впился в ее груди.

- Так что, поедем кататься? - спросил он.

- Нет! - решительно выпалила Гэрриет. - То есть, - поправилась она, - вы, конечно, можете ехать, но не могли бы вы сначала завезти меня домой?

- Нет, сначала мы все поедем с Генрихом, поднимемся к нему в номер и чего-нибудь выпьем! - вставая, объявила Самми. Она не очень твердо держалась на ногах.

- Нет-нет, - Гэрриет замотала головой. - Мне надо домой. Уильям может проснуться.

Попрепиравшись немного, Самми махнула на нее рукой.

- Ладно, посадим тебя в мотор, - сказала она. - Вообще-то в такое время такси тут не найдешь, но местный гробовщик по вечерам подрабатывает извозом.

Пока машина неслась сквозь беззвездную ночь, Гэрриет безуспешно боролась со слезами. Она предпочла бы сейчас оказаться дневной клиенткой своего таксиста: все равно для нее все было кончено. Она больше не интересна мужчинам, и она никогда не найдет отца для Уильяма.

Не успела она вставить ключ в замочную скважину, как Севенокс, который обычно дрых где-нибудь на кровати без задних ног и ничего не чуял, сперва свирепо облаял ее, а потом, поняв, что это она, взвыл от восторга и начал кругами носиться по дому, вероятно, ища, что бы ей принести.

- Севеноксик, тише, я тебя умоляю, - просила Гэрриет.

А когда она, еле волоча ноги, поднялась наверх, из ванны вышел Кори, в одном набедренном полотенце. Его мокрые черные волосы были зачесаны назад, на теле еще держались остатки прошлогоднего загара.

- Что “Ежемесячник”? - спросила Гэрриет. - Долго они тут сидели?

- Долго не то слово, - сказал Кори. - Журналистки месячные! В конце концов мне пришлось вышвырнуть их за дверь. Я слышал раньше, что перед месячными должна болеть голова, но не думал, что так сильно.

У Гэрриет не было сил даже улыбнуться.

- Извини, что так вышло, - сказала она.

Севенокс, вихляя задом, забежал в комнату Кори и уже поставил передние лапы на кровать.

- Забери его немедленно, - рявкнул Кори, - а не то я его вышвырну, как этих ежемесячниц! Выл не переставая все время, пока тебя не было. - Заметив ее покрасневшие глаза, он тотчас умерил гнев. - А кстати, где ты была?

- Ездила с Самми в тот бар - “Свободный вечер”. Там мы познакомились с двумя немцами. Один высокий и красивый, другой маленький и толстенький. Красивый облюбовал Самми, маленький тоже, но ему пришлось довольствоваться мной. Я пыталась от них отколоться и найти себе кого-нибудь помоложе, да не вышло. Не приглянулась никому. - И, всхлипнув, она бросилась в свою комнату.

Когда она откинула покрывало и забралась в постель, выяснилось, что ее электрическое одеяло включено, а к подушке прищпилена записка.

“Дорогая Гэрриет! - говорилось в ней. - Что бы Он там ни говорил, ты лучше всех - мы точно это знаем. Он, кстати, тоже. Целуем.

Тритон, Амброзия, Севенокс”.

Гэрриет засмеялась, и вся ее сегодняшняя трагедия вдруг показалась не такой уж страшной. Лежа в постели с открытыми глазами, она думала о Кори. Ей мерещилось, будто она, маленькая девочка, пытается составить картинку из разнокалиберных квадратов и треугольников. Она знает, что на картинке должен получиться Кори, - но треугольники никак не укладываются в свободные места.