Потом священник несколько часов дремал, привалившись к теплому боку попрыгунчика и просыпаясь только для того, чтобы подбросить хвороста в огонь. Ночь вокруг звенела криками и шорохами; когда чуть слышное шарканье чьих-нибудь огромных лап раздавалось рядом с укрытием, Иеро сразу же пробуждался от дремы и нашаривал в темноте копье. Хищники, однако, не решались ломиться сквозь преграду из веток и предпочитали бродить вокруг — их явно отпугивал огонь, а также незнакомый запах человека и его скакуна.

В результате Иеро так и не удалось выспаться — и, как оказалось, к лучшему; утрать он бдительность хоть на минуту, и вторая атака вполне могла увенчаться успехом.

Священника насторожил какой-то странный звук, то становившийся громче — так, что журчание протекающей рядом речки делалось совершенно неслышным,— то, наоборот, замиравший вдали. Звук приходил откуда-то сверху и был похож на негромкое хлопанье паруса на корабле, что повторялось с необычайной быстротой и ритмичностью. Этот вкрадчивый шорох настолько гармонировал с непрекращающимся рокотом джунглей, что Иеро удавалось различать его лишь тогда, когда весь остальной шум на ка-кие-то мгновения смолкал. Попрыгунчик же, даже если и заметил странный звук, определенно не придал ему никакого значения. Забившись в угол, он сонно таращился в огонь, пережевывая свою вечную жвачку.

Перед самым рассветом Иеро вдруг услышал хлопки совсем рядом; почти инстинктивно он подбросил еще несколько веток в догорающий костер.

Звук неожиданно превратился в оглушающий рокот, и биение огромных крыльев подняло небольшой ураган на маленьком клочке земли, где скорчились человек и попрыгунчик. В свете ярко разгоревшегося пламени Иеро наконец-то смог разглядеть, кто на этот раз вторгся в его убежище, и глаза его расширились от ужаса.

Прямо над ним нависло искаженное демоническое лицо — остроконечные, покрытые слюной клыки, горящие глаза-лампы, поросячье рыло вместо носа и треугольные, словно вырезанные из жесткой лоснящейся кожи, уши-локаторы. Сморщенное голое тельце этого ночного призрака поддерживала в воздухе пара огромных кожистых крыльев. Словно в насмешку, голова чудовища, по своим размерам и форме напоминавшая небольшой винный бочонок, была посажена на маленькое и костлявое туловище.

Острые челюсти щелкнули перед лицом Иеро, и, моментально отпрянув, он поднял копье. Летучая тварь рванулась ему наперерез, ветер от ее гигантских крыльев заставил пламя в костре взметнуться еще выше. Обезумевший от страха попрыгунчик жалобно пищал в углу. Но на этот раз священник был начеку.

Его копье описало короткую стремительную дугу и, несмотря на поразительную увертливость монстра, впилось ему в плечо, там, где одно из крыльев соединялось с уродливым телом. Вскрикнув на невероятно высокой ноте, ночной призрак конвульсивно забил крыльями и через мгновение сгинул в темноте каньона. Обернувшись на восток, Иеро заметил на небе тоненькую светлую полоску — длинная ночь закончилась.

Уперев копье в землю, священник медленно опустился на колени, вознося благодарственную молитву за спасение от сил тьмы, молясь за будущее всех достойных людей, каждой наделенной разумом и добротой твари Божьей, за красоту и свежесть благословленной Господом земли. Он просил Бога укрепить его дух для новых испытаний и не оставлять своей милостью тех, кто ему так дорог. Наконец, осенив себя последним крестным знамением, Иеро устроился на холодном камне и уснул, как только его голова коснулась земли.

Сеги, с первыми лучами солнца забывший все свои ночные страхи, насторожил длинные уши и потянулся к свисавшим со стены молодым зеленым побегам. Наступила его очередь нести караул.

Иеро проснулся с головной болью. Нет, он не чувствовал себя больным, а лишь немного разбитым и заторможенным. Некоторое время, сидя под накрапывающим мелким дождем, он размышлял, не сырая ли погода явилась причиной его мигрени, и наконец решил, что дождь тут ни при чем; день был вовсе не холодный, скорее наоборот. Раньше ему случалось ночевать и не под такими ливнями, но головной боли или иных недугов он не ощущал. Возможно, какие-нибудь гнилостные испарения поднялись утром над рекой и отравили его сон. Невероятное дело! За тридцать с лишним лет своей жизни он привык к тому, что здоровье не является поводом для тревоги. В сравнении с древними временами, такая ситуация была совершенно обычной; в мире после Смерти болели сравнительно мало. Разумеется, кое-где еще сохранились очаги всяческой заразы, результат применения бактериологического оружия, но посещать такие районы было строжайше запрещено, да по своей воле туда никто не рвался; наоборот, все старались избегать запретных мест. Так что за всю свою жизнь Иеро пару раз подхватывал простуду, но, кроме этого, не болел ничем. А сейчас виски у него словно сжимает обруч… Нет, это было невероятно!

Священник раздраженно помотал головой, будто стараясь вытрясти внезапно одолевшую немочь. В висках по-прежнему ныло. Может быть, он чувствовал не мигрень, а так, легкое недомогание, но с непривычки расстроился — надо же, собственный организм ополчился против него! Если ломота не пройдет сама собой, придется что-то делать… Ему не могло прийти в голову, что боль вызвана внешней причиной, той силой, что на протяжении многих дней упорно тащила его сюда. Такое предположение казалось просто невероятным.

С трудом запихивая в себя завтрак, Иеро мрачно размышлял о событиях прошлой ночи и о том, куда ему в следующий раз пристроить Сеги. Пожалуй, сегодня им повезло, но кто знает, что случится завтра? С другой стороны, можно путешествовать в темное время суток — хоппер, конечно, выдержит, но заниматься такими экспериментами в незнакомой местности, где полно хищников,— наверняка рыть себе могилу. Священник вспомнил о крылатом кошмаре, навестившем его прошлой ночью, и тут же сделал еще одну мысленную пометку в памяти. Если не считать гигантских чаек, у которых он в свое время отбил Лучар, прежде никто и никогда не пытался напасть на него с воздуха. Но птицы на побережье, скорее всего, находились под телепатическим контролем шамана белых дикарей, а эта тварь действовала по собственной инициативе. Да, теперь ему придется стать еще осторожнее!

Седлая прыгуна, Иеро искоса поглядывал на лежащий впереди узкий зев ущелья, но, кроме каких-то маленьких птичек, гонявшихся за насекомыми в мутноватом утреннем тумане, там не просматривалось ровным счетом ничего. Хор ночных голосов давно утих, и только изредка чей-нибудь далекий вопль или рык напоминали о том, что обладатели голодных желудков никуда не исчезли и ждут ночи в своих берлогах. Птички благозвучно чирикали, и, вместе с едва заметным плеском льющейся воды, то были единственные звуки, нарушавшие тишину ущелья.

Однако Иеро внимательно оглядывался по сторонам, когда разобрал баррикаду и выпустил Сеги наружу. Сейчас лишь вывороченные с корнем кусты напоминали о летающем чудище, решившем полакомиться всадником и его скакуном. Священник уселся в седло, и прыгун послушно припустил вперед по сужавшемуся ущелью. В конце его виднелись высокие деревья, и можно было надеяться, что склон там более пологий и удобный для восхождения.

Много часов спустя Иеро уже так углубился в лабиринт оврагов и лесных дебрей, что, совершенно потеряв ориентацию, продолжал ехать наобум. Боль в голове постепенно усиливалась, но он не обращал на это внимания. Постороннему зрителю сейчас могло показаться, что всадник выглядит как-то странно; отсутствующее выражение глаз говорило о предельной концентрации, словно он отчаянно пытался объяснить — или внушить себе — некую мысль.

Зато его скакун явно беспокоился. Дождь перестал, зато густой, как сметана, туман окутал путников сплошной серовато-белой массой, и пробираться сквозь него приходилось почти на ощупь. Огромные, покрытые мхом валуны важно выплывали из белесоватой дымки и проваливались чуда же, когда попрыгунчик проносился мимо. Деревья по