¹³ В течение 30-х годов XX века CNT делилась между самыми крайними противниками существующего общества, возглавляемого FAI и синдикалистами во главе с Анхело Пестаньей, который допускал определенное сотрудничество с обществом. Противоречия длились до 1936 года, когда на конгрессе CNT в Сарагосе синдикалисты снова вошли в CNT, хотя Пестанья остался вне его.

Заговоры и пожары мая 1931 года предупредили правительство об опасностях, которые, по всей видимости, подстерегают его и справа и слева. Естественно, министры не знали подробностей планов монархистов. И к анархистам они не относились с той серьезностью, которую те заслуживали. Поджоги церквей были сочтены их чистой провокацией. Состоявшиеся в июне выборы доказали, что большинство народа поддерживает режим. Выборы исходили из приблизительных подсчетов: один член кортесов представлял примерно 50 000 мужчин-избирателей. Без сомнения, это были самые честные выборы, когда-либо происходившие в Испании. В результате избрали 116 социалистов, 60 радикальных социалистов и 30 членов Республиканской партии действия Асаньи (и те и другие, поддавшись уговорам Асаньи, сочли себя либералами); 90 радикальных последователей Лерру и 22 прогрессиста, сторонника Алькалы Саморы. Кроме того, были избраны 43 члена каталонской «Эскерры» и 16 – галисийских националистов из партии Касареса Кироги. Предполагалось, что все они в целом будут голосовать совместно с правительством. Против них правые могли выставить только 60 членов. Большинство – представители партий среднего класса, склонных предоставить республике шанс. Было только 19 членов «Renovación Española» («Обновленная Испания»), легальной монархистской партии, которые только в прошлом месяце на тайной встрече достигли соглашения между собой. Правительство чувствовало себя в безопасности. Даже ряд бурных забастовок, организованных в июле и августе CNT, не поколебал это чувство уверенности. Тем не менее во время всеобщей забастовки в Сан-Себастьяне погибло три человека. Правительству пришлось также пустить в ход артиллерию, чтобы разогнать всеобщую забастовку в Севилье, где было убито тридцать человек и более двухсот ранено. То была крупная политическая акция. Правительство так и оценило ее и посчитало такие действия оправданными. Тем не менее с тех пор как Ларго Кабальеро стал министром труда и UGT полностью поддержало правительство, насильственных действий со стороны рабочего класса избежать было невозможно.

К осени комитет новоизбранных кортесов подготовил вариант Конституции. И тут правительство допустило грубую оплошность. Было связано слишком много надежд с тем, что новый режим воздержится от подготовки текста Конституции. И это стало серьезной ошибкой – Конституция республики представляла собой в высшей степени противоречивый политический документ, полный эмоциональной и уклончивой фразеологии, содержащий много статей, совершенно неприемлемых для большинства влиятельных, обладавших властью испанцев. Либералы 1931 года повторили ошибку многих своих предшественников XIX века. С их точки зрения, новый режим должен был выражать только их собственные политические взгляды. Так, набросок Конституции начинался словами: «Испания представляет собой демократическую республику тружеников всех классов, организованных в режиме на основе свободы и справедливости». Правительство «исходит из народа», и все граждане признаются равными. Страна отказывается от войны как средства национальной политики. Не признаются никакие аристократические титулы и звания. И мужчины и женщины могут голосовать с 23 лет.

Даже эти положения были достаточно противоречивыми, а последовавшие за ними статьи, относящиеся к религии, вызвали неподдельную бурю негодования. Выплаты государства священникам приостанавливались на два года, хотя их заработная плата была частью компенсации, которая выплачивалась церкви за конфискацию земель в 1837 году. Все религиозные ордена были обязаны зарегистрироваться в министерстве юстиции. Если принималось решение, что они представляют собой опасность для государства, их распускали¹. Ордена, которые требовали дополнительных обетов, кроме трех канонических, распускались в любом случае. Это был просто способ отделаться от иезуитов, которые обычно требовали клятвы на верность папе. Ни один орден не имел права на собственность большую, чем это нужно для существования, а также заниматься коммерцией. Все они должны были ежегодно представлять государству декларации о доходах. Образование предполагалось строить на основе «идеалов человеческой солидарности». То есть религиозному образованию был положен конец. Полагалось получать официальное разрешение «на все публичные манифестации религиозного характера», такие, как пасхальные и рождественские шествия. Допускались разводы.

Включение таких подчеркнуто антиклерикальных статей в текст Конституции Испанской республики оказалось политической глупостью. Осуществление таких условий было бы под силу лишь более счастливой и справедливой Испании. Можно понять, что Асанья, который добился смягчения самых жестких требований, вволю настрадался от братьев-августинцев в школе мрачного Эскориала. Тем не менее было бы куда умнее отложить этот полный разгон церкви до лучших времен. Стоило бы дождаться, пока место августинских и иезуитских учебных заведений займут светские школы такого же уровня. Ибо при всех своих недостатках монашеские ордена содержали в стране лучшие, и практически единственные, средние школы. Даже либеральная пресса осудила эти меры. Но Асанья гремел в кортесах: «Не говорите мне, что это противоречит свободе. Речь идет об общественном здоровье». Впоследствии все испанские католики, если они хотели критиковать образовательную или религиозную политику, оказывались в положении, требующем вообще отвергать Конституцию республики.

Дебаты в кортесах по поводу этих клерикальных статей вызвали первый из многочисленных правительственных кризисов Второй республики. Премьер-министр Алькала Самора и министр внутренних дел Мигель Маура, оба католики, подали в отставку. Спикер кортесов социал-реформист Бестейро, временно занимавший пост президента Испании, обратился к Асанье с призывом сформировать другое правительство. Поскольку в ходе дебатов о религиозных проблемах Асанья возглавлял правительственные партии, выбор пал, естественно, на него. Его выдвижение несказанно разгневало радикала Лерру, который вместе со своими девятью десятками сторонников перешел в оппозицию. Но и после этого правительство осталось резко антиклерикальным, ибо в него вошли новые либералы, единомышленники Асаньи и социалисты. Тем не менее Алькала Самора согласился стать первым президентом республики. Без сомнения, его соблазнили и солидный должностной оклад и высокое звание. Так что нельзя утверждать, что католики были полностью отстранены от управления государством.

Конституция наконец была принята кортесами в конце 1931 года. Правительству осталось лишь выпустить немалое количество законодательных актов, которые введут в действие статьи Конституции. Первым делом министры занялись «Законом о защите республики». Конституция провозглашала, что в случае чрезвычайного положения на тридцать дней отменяются все свободы. Новый закон давал право министру внутренних дел запрещать все публичные собрания. Это положение подверглось атаке со стороны правых, которые посчитали, что оно прокладывает путь к диктатуре. Но в последний день 1931 года произошел кровавый инцидент, который привлек внимание всей страны.

В далеком пустынном районе Эстремадуры располагалось небольшое пуэбло Кастельбланко, где жили 900 человек. Условия жизни ничем не отличались от всего этого региона. Тут особо не голодали. О насилии не знали. Тем не менее местное отделение CNT обратилось за разрешением провести митинг. В нем было отказано. Анархисты решили настоять на своем. На защиту власти явилась гражданская гвардия.