Гэри Селдон ценил в традициях Империи строгость и самообладание, утонченность и изысканность манер, тонкое обаяние, интеллигентность, талант… даже романтическое очарование, наконец. Его родной Геликон был всего лишь третьеразрядной сельскохозяйственной планеткой, но и там понимали разницу между шелком и домотканой холстиной.

— И что говорят наши политики? — Юго присел на краешек стола, стараясь не вдавить случайно кнопки контрольной панели, вделанные в дерево. Чашка кофе, которую он принес, была только предлогом — на самом деле Юго пришел набраться сплетен и слухов высшего общества. Гэри с улыбкой подумал: «Люди находят удовольствие в некоторых сторонах существования иерархии, и не важно, сознают это они сами или нет».

— Они надеются на новомодное движение за возрождение морали — вроде подновленных старых имперских традиций. Которое, как говорят, должно подстегнуть Зоны.

— Хм-м-м… И как ты думаешь — сработает?

— Этого хватит ненадолго.

Идеология — слишком непрочный цемент. Даже религиозного пыла недостаточно, чтобы надолго скрепить Империю в единое целое. И та, и другая силы способны повлиять на настроения в Империи, но обе они не устоят против гораздо более мощного, основополагающего фактора — экономики.

— А что поговаривают о войне в Зоне Ориона?

— О ней никто даже не упомянул.

— Как ты думаешь, правильно ли мы позиционируем войну в наших уравнениях? — У Юго был настоящий дар — он очень часто без малейших намеков угадывал то, что больше всего беспокоило Гэри Селдона.

— Нет. В истории войне уделяется слишком много внимания. Безусловно, война нередко выступает на первый план — и это не удивительно, ведь никто не станет читать прекрасные стихи, когда рядом гремят выстрелы. Но дело в том, что выстрелы в войне — далеко не главное. Проходит время, и война начинает вплотную затрагивать интересы тех, кто обычно обеспечивает нормальную жизнь. Рабочие, инженеры, мелкие торговцы не получают от войны никакой прибыли. Так, но почему же тогда войны разгораются и поныне, невзирая на противодействие всей экономической машины Империи?

— Войны — это мелочь. Но мы с тобой упускаем что-то крайне важное — я чувствую.

Юго даже немного обиделся:

— При обосновании моделей мы учитываем практически все исторические сведения, которые добывает Дорс. И они вполне надежны.

— Я в этом и не сомневаюсь. Однако…

— Послушай, у нас под рукой целых двенадцать тысячелетий подлинных исторических событий. Наша модель построена на них!

— У меня такое ощущение, что то, что мы упускаем, — не незначительная подробность.

Большинство крушений государств происходило по вполне объяснимым и понятным причинам. В древности, во времена становления Империи, повсеместно зарождались и вскоре исчезали мелкие суверенные державы. И в судьбах их было очень много сходства.

Раз за разом звездные королевства рушились под гнетом чрезмерных налогов. Чаще всего эти налоги уходили на содержание наемных армий, купленных для защиты от соседних держав либо для поддержания независимости от крепнущей Империи. Но какими бы ни были причины избыточного налогообложения, этот подход всегда приводил к одному и тому же: крупные города планеты пустели, жители переселялись в «тихую сельскую местность», скрываясь от сборщиков налогов.

Но по какой причине они делали это так стихийно, произвольно, но слаженно?

— Люди! — внезапно сказал Гэри. — Вот что мы упускаем.

— В смысле?! Ты же сам доказал, что индивидуальность ничего не значит для истории — помнишь, редукционистская теорема сведения высшего к низшему?

— И я по-прежнему так считаю: отдельный человек для истории — ничто. Но люди — это совсем другое дело. Наши парные уравнения объясняют их поведение в массе, однако мы пока не знаем, что именно ими движет.

— Все заложено в самих данных, которые мы анализируем.

— Может, да, а может, и нет. Что, если бы мы были гигантскими пауками, а не потомками приматов? Как ты думаешь, была бы тогда психоистория точно такой же, как сейчас, или другой, а?

Юго нахмурился.

— Ну, ладно… Если данные для анализа останутся прежними…

— Данные по торговле, войнам, демографической статистике? Ты полагаешь, это не имело бы значения, если бы мы изучали не людей, а гигантских паукообразных?

Юго покачал головой, на лице его появилось угрюмое, мрачное выражение — он не желал признавать, что из-за какой-то мелочи многолетняя работа может оказаться бессмысленной и бесполезной.

— Да нет, без этого никак не обойтись…

— Вот ты, Юго, пришел сюда, чтобы разузнать, о чем богатые и знатные болтают на своих вечеринках. И как, скажи, пожалуйста, это отражено в наших уравнениях?

Юго недовольно скривился.

— При чем здесь я? Я не имею никакого значения.

— Это кто так считает?

— Ну, история…

— История написана победителями — и это правда. Но каким образом великим генералам удается заставить людей маршировать через замерзающую грязь — когда они не желают маршировать?!

— Этого никто не знает.

— А нам нужно знать. Вернее — это нужно для уравнений.

— Но как мы узнаем?

— Спроси что полегче.

— Обратимся к историкам?

Гэри рассмеялся. Он полностью разделял презрительное отношение своей жены, Дорс, к большинству ее коллег. Последнее время при изучении прошлого историки чаще руководствовались личными предпочтениями, чем историческими фактами.

Когда-то Гэри думал, что история складывается лишь из бесконечного копания в стародавних, заплесневевших файлах. К тому же, если бы Дорс показала ему, как отыскивать нужные сведения — то ли в старинных закодированных ферритовых цилиндрах, то ли в полимерных блоках или спиралях, — тогда у него появилась бы прочная основа для исторической математики. Разве Дорс и ее коллеги не добавляли всякий раз по кирпичику знаний к непрерывно растущему зданию истории?

Однако в нынешние времена у историков вошло в моду переделывать прошлое, представлять его в том или ином — какой больше нравится — виде. Появились целые группы историков, выступавших против античности, против «их» истории в противоположность «нашей». И вот, откуда ни возьмись, во множестве стали возникать нужные дополнения и исправления. Так называемые «спиралоцентристы» отстаивали мнение, что действие исторических сил распространяется вдоль ветвей галактической спирали, от центра к периферии. А просто «центристы» утверждали, что истинный источник всех тенденций, направлений, течений, какие только есть в истории, и даже эволюции вообще — это Центр Галактики. «Технократы» противостояли «натуралистам», которые полагали, что врожденные человеческие качества претерпевают неестественные изменения.

В мириадах фактов и мелких подробностей специалист мог увидеть, как тенденции и веяния современной политики зеркально отражаются в прошлом. Но настоящее все время менялось, разрушение и преобразование продолжались непрерывно. И казалось, что этот процесс невозможно рассматривать вне истории как таковой — а ведь это на редкость ненадежная основа, особенно если учесть, сколько чудовищных пробелов встречается в исторических хрониках. Для Гэри Селдона история представлялась скорее предпосылкой, чем основой. Неоспоримого, безусловного прошлого не существует.

Если что и сдерживало центробежные силы относительности в истории, так это довольно широкие рамки всеобщего согласия: «позвольте мне придерживаться своего мнения, и я позволю вам остаться при вашем». Как бы то ни было, большинство людей считали, что Империя — это благо. Что долгие периоды спокойной жизни — это золотые века Империи, потому как перемены всегда обходятся недешево. И когда нужно выбирать среди множества претендентов, каждый из которых настаивает на первостепенной важности именно своей родословной, нужно выяснить, кто и что сделал для человечества.

Но на этом согласие заканчивалось. Не существовало общепринятого мнения относительно того, к чему идет человечество — или, в частности, Империя. Гэри даже подозревал, что даже сам этот вопрос отступал на задний план и превращался в перепалку историков, потому что большинство их просто боялись заглядывать в будущее. Они чувствовали в глубине души, что там, впереди, за горизонтом, Империю может поджидать не просто очередной спад-подъем. Там может скрываться и полное крушение.