Ковачу пришлось долго рассказывать о своих отношениях с учительницей, пока он не сумел убедить жену в том, что говорит правду. Наконец он заметил, что Ева как-то размякла, и очень обрадовался этой перемене. Но следы печали на ее лице так и не исчезли.

— Прости меня, — тихо промолвила она.

— Ты же видишь, я приехал...

За ужином оба пребывали в хорошем настроении. Убедившись, что супруги наконец-то помирились, засияла от счастья и теща. Они оживленно беседовали обо всем, за исключением собственного будущего. Ева сообщила, что работает в отделе технической документации проектного института, а по вечерам берет уроки черчения — она намеревается поступить в институт, на вечернее отделение. Коллектив у них в отделе подобрался хороший, и она трудится с удовольствием.

С волнением слушая рассказ жены, Ковач ломал себе голову над тем, есть ли у нее кто-нибудь. В конце концов он не выдержал и спросил об этом.

— Никого у меня нет, — ответила Ева. — В тот день я была так раздражена... А с тем парнем, твоим солдатом, я начала флиртовать, чтобы досадить тебе. Не знаю, бывал ли ты в таком состоянии, когда душа и тело находятся в разладе и ты не в силах примирить их. Я просто ненавижу себя за тот случай...

Ночь они провели вместе. И любили друг друга с такой страстью, которой, казалось, никогда раньше не испытывали. Однако о будущем не говорили, чему Ковач был несказанно рад. И все-таки, несмотря на их обоюдную тактичность, пришло время, когда молчать стало невозможно.

Первым заговорил Ковач. Он обнял Еву и спросил:

— Поедешь со мной?

— Я тебя очень люблю, но обратно не вернусь: я не хочу, чтобы ты оставался военным.

— Ева, дорогая, давай постараемся понять друг друга, давай найдем оптимальное решение...

— Не продолжай... — заплакала она. — Я очень страдаю без тебя, невыносимо страдаю, но если вернусь обратно, мне конец... Если бы была война, я бы слова не сказала, ждала бы твоего возвращения, и все, однако постоянно ждать тебя сейчас, в мирное время, не хочу...

— А если я попытаюсь добиться перевода в Будапешт?

— Попытайся... — согласилась она после долгого молчания.

На рассвете, когда муж начал собираться в дорогу, Ева спросила:

— А что с тем парнем?

— Да, понимаешь, в новогоднюю ночь его избили.

— Кто избил?

— Какие-то хулиганы.

Ева с недоверием посмотрела на мужа:

— А ты к этому никак не причастен?

— Я? Как ты могла подумать такое! Не скрою, были мгновения, когда меня так и подмывало отомстить ему, но я же не подлец.

— И здорово его избили?

— Ну, если учесть, что хулиганов было человек шесть, не меньше...

Как только лейтенант в своих воспоминаниях дошел до этого эпизода, ему снова стало жаль Эндре.

В этот момент Бакош немного опустил окно, и Ковач оглянулся.

— Пусть обдует свежим воздухом, — объяснил ему майор и провел рукой по своим русым волосам.

— Что у вас нового, товарищ лейтенант? — спросил Ковача подполковник Лонтаи.

— Ничего особенного. На следующей неделе заканчиваются сборы, разъедутся по домам офицеры запаса и мы вздохнем посвободнее.

— Петер командует группой офицеров запаса, — пояснил Бакош Лонтаи.

— Как прошли сборы?

— На этот раз нам достались хорошо подготовленные офицеры, большая часть из них до пятьдесят шестого года были кадровыми военными. Если не считать отдельных случаев, нарушений дисциплины не было.

— А как они восприняли сообщение о событиях во Вьетнаме?

— С возмущением. И никак не могли понять, почему страны социалистического лагеря терпят подобные гнусности мирового империализма.

Миклош сдвинул брови и проговорили

— Они многого не понимают.

— Откровенно говоря, этого и я не понимаю, — признался Ковач.

Миклош взглянул на Бакоша:

— Разве вы не разъяснили своим офицерам современное международное положение?

— Я только вчера получил указание на этот счет. На следующей неделе у нас пройдут партийные собрания. Однако думаю, что и после них наши люди не сразу разберутся в обстановке. Знаете, сколько добровольцев в полку изъявили желание поехать воевать во Вьетнам?

— Не знаю, — признался Лонтаи.

— Семьдесят процентов всего личного состава.

— А Эндре Варьяша в их числе не было?

— Нет. Его служба в армии не вдохновляет, — ответил Ковач. — И вообще, он человек довольно странный.

— Что вы имеете в виду?

— Не понимаю я его отца: пишет романы о современной жизни, а собственного сына воспитать как следует не сумел. А вчера в министерстве я случайно слышал, что от него и дочь ушла. Говорят, старик сошелся с одной из своих приятельниц. Красивая женщина, ничего не скажешь! Я с ней как-то встретился и успел разглядеть. Что ж, и я на старости лет не прочь был бы заполучить такую красивую молодку...

Миклош улыбнулся:

— Ты секретарь партбюро, а заглядываешься на красоток.

— В супружеской верности я действительно клялся, но я же не слепой.

— Верность... Скоро и я, вероятно, буду клясться в верности...

— Ты что, жениться собрался?

— Кажется, собрался.

— И на ком же?

— На дочери Гезы Варьяша. — И, поймав на себе удивленный взгляд Бакоша, Миклош шутливо добавил: — Но если ты и на мою невесту будешь пристально смотреть, я тебе глаза выколю.

Завтракали офицеры в ресторане в Веспреме.

Бакош отвел лейтенанта Ковача немного в сторону и спросил:

— Ну, удалось уладить семейный конфликт, молодой человек?

— Нет, не удалось. Жена продолжает настаивать, чтобы я демобилизовался.

— Ну а ты?

— А вы бы, товарищ майор, окажись на моем месте, демобилизовались?

— И не подумал бы, хотя уверен, что моя жена от меня такого никогда не потребует. Ну и что же вы решили?

— Ничего. Мы любим друг друга, но уступить никто не желает.

— Хочешь, я с ней поговорю?

— Не думаю, что это даст какой-нибудь результат.

— Не понимаю, — задумчиво произнес майор, — вроде бы умная женщина, а...

— Неглупая, это верно, только она не хочет жить в провинции. Что правда, то правда... — Ковач поправил очки на переносице и спросил: — Что же мне теперь делать?

— Ты ее очень любишь?

— Очень. Если бы я служил в Будапеште, она бы успокоилась...

— В Будапеште... — Бакош почесал в затылке: — В столице не нужны офицеры, по крайней мере, лейтенанты. Ты очень расстроен?

— Ну разумеется.

— Знаешь что, Петер, напиши-ка ты ей письмо, попроси набраться терпения, а я постараюсь как-нибудь помочь тебе.

Когда, пообедав, офицеры снова сели в машину, Миклош спросил у Ковача:

— Как зовут того младшего сержанта, который, как предполагают, организовал избиение Варьяша?

— Леринц Бегьеш. Только я не думаю, чтобы он имел какое-нибудь отношение к этому избиению.

— А Рашо не говорил с тобой? — поинтересовался Бакош у лейтенанта.

— Нет. А что?

— Какое-то отношение к этому Бегьеш все-таки имел. Рашо напал на след, а уж если ему в руки попадет ниточка, он ее ни за что не выпустит, пока не размотает весь клубок.

— Если это окажется правдой, я, конечно, разочаруюсь в Бегьеше. Ведь до сих пор я не замечал у него в характере ни жестокости, ни мстительности, ни других каких-либо отрицательных черт.

— И все же мне в этом деле что-то не нравится, — опять засомневался Миклош. — Я разговаривал с Варьяшем, когда он лежал в больнице, и тот сознался, что на новогоднем вечере оскорбил командира отделения.

— Об этом Варьяш и Рашо говорил, — подтвердил Бакош.

— Тогда почему же младший сержант не доложил об этом командованию? — начал размышлять вслух Миклош. — Видимо, у Бегьеша были причины это скрывать?

— А разве нельзя предположить, что он просто-напросто не захотел, чтобы у Варьяша были из-за него неприятности? — спросил Ковач.

— Предположить, конечно, можно, но поведение Бегьеша мне все равно не нравится, — заявил Миклош и рассказал о том, что произошло с Жокой. — Не обижайтесь, товарищ лейтенант, но поведение вашего младшего командира свидетельствует не о строгости, а скорее о его жестокости. Я не знаю случая, чтобы сержант не отпустил своего подчиненного попрощаться с приехавшей к нему сестрой...