– Улонили мишку на пол,
Отолвали мишке лапу…
– Молодец, – хвалит меня стоящий рядом старичок.
– Мишка – мой блат, – важно сообщаю я.
– Помолчи, Наташа, – говорит мама, – сейчас будем переходить.
Вспыхивает зеленый глаз светофора, мы с толпой прохожих переходим улицу и идем к нашему дому. Белый снег скрипит под ногами, издали доносятся веселые ребячьи голоса – возле нашего дома для ребят залили каток, и мальчишки с длинными палками, которые называются «клюшки», носятся на коньках по белому полю. Среди них мой одиннадцатилетний брат Миша – я твердо уверена, что он и есть Мишка, которому в стихотворении Агнии Барто оторвали лапу. Он бьет клюшкой по черной круглой штуковине – она, я и это недавно узнала, называется «шайбой». Шайба, отлетев в сторону, с глухим стуком отскакивает от зеленого бортика поля. Ребята о чем-то спорят, потом игра возобновляется. Мы с мамой стоим и смотрим на скользящего по льду Мишу.
– Я ждал тебя.
Я оборачиваюсь – рядом с нами почти вплотную стоит высокий худощавый человек. Это дядя Артур, который один раз возил маму, меня и Мишу на своей машине в зоопарк. Он улыбается мне, но что-то в его улыбке мне не нравится. Отвернувшись, я, вновь начинаю следить за Мишей.
– Зачем ты сюда пришел, Артур? – спрашивает мама. – Я поговорю с Володей, честно. Сегодня или завтра, мне нужно только выбрать момент, понимаешь? Я и сама хочу побыстрее закончить, но не могу же говорить с ним при детях. Чуточку подожди, понимаешь?
– Нет, – сердится дядя Артур, – я сыт твоими обещаниями. Сейчас! Можешь поговорить, пока Миша здесь играет. Девочка маленькая, что она понимает? Сейчас, слышишь? Или я сам поговорю с Владимиром и все ему объясню.
У мамы почему-то становится такой же голос, как тогда, когда ее вызвали по телефону забрать меня из детского сада – у нас, пятерых ребят из группы, при медосмотре в волосах нашли вшей. Помню, как она вбежала в изолятор, прижимая руки к груди и повторяя: «Я же все время мою ей голову, откуда? Стыд-то какой – ужас!» Сама я никакого особого стыда не ощущала, наоборот, мы, пятеро «завшивевших», сидели в изоляторе и пыжились от сознания собственной важности. Однако интонации в голосе мамы хорошо мне запомнились, и теперь она говорит точь-в-точь также:
– Нет-нет! Что ты, Артур, что ты, я сама! Я объясню ему все по-хорошему, чтобы было нормально, без скандалов, понимаешь?
Дядя Артур щелкает зажигалкой, прикуривает, а когда на кончике сигареты образуется пепел, щелчком сбрасывает его в снег.
– Ладно, иди. Иди, чего ты ждешь! – прикрикивает он так, что я вздрагиваю от неожиданности. – Иди! Я буду ждать в машине три, – смотрит на часы, – нет, два часа. Если ты за это время с ним не переговоришь, я поднимусь к вам, ты поняла меня? Я ведь тоже не железный, Аида, я тоже не могу!
Чувствую, как вздрагивает рука мамы, за которую я держусь.
– Да-да, хорошо. Пойдем, Наташа.
Мне не хочется домой, поэтому я начинаю упрямиться:
– Хочу еще смотлеть, как Миша иглает! Гулять хочу!
– Еще твоих капризов мне сейчас не хватало! Быстро! – невзирая на мое сопротивление, мама ведет меня, хныкающую и стопорящую движение калошами о снег, к нашему подъезду. – Сейчас нашлепаю, не будешь нормально идти, – грозит она.
Лифт, скрежеща и поскрипывая, довозит нас до седьмого этажа. Возле нашей двери ноздри мои щекочет просачивающийся из квартиры терпкий сладковатый запах. Забыв о прежнем своем желании еще погулять, я нетерпеливо дергаю дверную ручку и в восторге кричу:
– Плов с кишмишем! Плов с кишмишем!
Конечно же, это папа, вернувшийся с работы первым, поставил на плиту подогреть кастрюлю с пловом. Накануне, когда его готовили, я вертелась на кухне и смотрела, как в подсолнечном масле на сковороде жарится изюм без косточек – кишмиш. После того, как сухие изюминки набухают, их кидают в кастрюлю с наполовину проваренным рисом и тушат на маленьком огне. Когда мы едим плов, мама обычно следит, чтобы я не вытаскивала изюминки, а ела их вместе с рисом. Иногда, правда, она может задуматься, устремив глаза куда-то в сторону, и тогда мне удается выудить весь кишмиш, после чего я, отодвинув тарелку, невинно заявляю «больше не хочу» и вылезаю из-за стола. Интересно, задумается сегодня мама за столом или нет? Я нетерпеливо дергаю ее за подол шубки.
– Ма, отклывай, сколее! Плов!
Наконец, отыскав в сумке ключи, она открывает дверь, и я вихрем врываюсь в прихожую. Папа, выйдя из кухни с перекинутым через плечо кухонным полотенцем, подхватывает меня на руки и поднимает к потолку.
– Это кто пришел? Это моя Наташка пришла сладкий плов кушать.
Он звучно чмокает меня в нос и слегка подбрасывает. Я в восторге болтаю в воздухе ногами, и калоши слетают с валенок. Мама стаскивает с себя сапоги и, не поднимая головы, говорит:
– Поставь ребенка, Володя, вы сейчас все тут перебьете.
Наконец – наконец! – моя шубка висит на вешалке, мои руки вымыты с мылом, и мы сидим на кухне. Папа большим половником накладывает нам плов и возвращается к плите, чтобы заварить чай. Я искоса поглядываю на мамину тарелку – там, у самого края, лежит изюминка-великанша, истекающая маслом. Обидно, почему она не досталась мне? Решившись на отчаянный шаг, я хватаю великаншу и поспешно отправляю себе в рот – нужно скорей ее съесть, иначе мама заставит положить обратно, а потом будет долго объяснять, что ей не жалко, но из чужих тарелок таскать некрасиво. Если же изюминка будет съедена, то говори, не говори – назад не вернешь.
Однако изюминка съедена, а мама все молчит и неподвижно смотрит прямо перед собой. Совсем осмелев, я беру ложку неправильно – ведь держать ее, зажав в кулаке, гораздо удобнее – и начинаю выковыривать из плова изюминки да еще помогаю ложке пальцами. Папа, заварив чай, выглядывает в окно – оттуда видна площадка, где ребята играют в хоккей.
– Мишка все носится. Позвать? Или пусть потом поест?
Мама торопливо вскидывает голову.
– Нет-нет, пусть пока побегает, я…. Володя, мне нужно поговорить с тобой. Серьезно, понимаешь?
– Появились проблемы? Давай решать, – папа приседает перед мамой на корточках и заглядывает ей в глаза. – А ну, погляди на меня, девочка! Да ты сама не своя! Аида, родная, в чем дело?
Неожиданно мама закрывает лицо руками и плачет. Я поражена – никогда раньше не видела, чтобы взрослые плакали, да еще так горько! Наверное, ей будут делать укол. Или папа хочет смазать ей ранку йодом? Бедная мамочка!
Тут вдруг от избытка чувств, я чувствую, что могу оскандалиться. Уронив ложку, сползаю со своего стульчика, бегу в туалет и не слышу, о чем они говорят дальше. После туалета мою руки с мылом три раза, включая и выключая воду – мне нравится закрывать и открывать блестящие краники. К столу можно уже не спешить – весь кишмиш из моей тарелки выбран и съеден. Я зажимаю пальцем кран, струя брызжет мне в лицо, на одежду на пол, так здорово! У ног моих уже образовалась солидная лужа, с кафельной стены стекают тонкие струйки воды, а меня все не зовут, и никто не приходит пресечь мое баловство.
Наконец, оставляя мокрые следы на линолеуме, я выхожу из ванной, шлепаю к кухне, откуда доносится громкий папин голос, и останавливаюсь у двери. На меня никто не обращает внимания, папа стоит у плиты и, размахивая рукой, кричит:
– Нет, я просто не в силах понять, Аида, о чем ты говоришь?! Однажды он тебя бросил, ты столько пела мне, что вычеркнула его из жизни, что никогда не простишь, а теперь…. Да ты с ума сошла, у нас семья, дети!
– Это не я говорила, это ты сам так решил, Володя. Я правду сказала, что он на другой женился, а ты так сразу и решил, что он меня бросил, а ты, такой добрый, подобрал. Он меня не бросал, понимаешь? Все по-другому было.
– Да? И как же?
– Моя мать ведь нянечкой в больнице, работала, пила постоянно, отца у меня не было. Мужчины к нам домой приходили, понимаешь, какое к матери у людей отношение было? Меня-то, конечно жалели. Иногда к ней гость придет, она меня выгонит гулять, и обязательно какая-нибудь соседка скажет: «Аида, иди я тебя чаем напою» И Артура мать, тетя Милена, тоже иногда звала – я ведь с сестрой Артура в школе вместе училась. Иногда они меня у себя и ночевать оставляли – места много, не жалко. У них раньше квартира в Баку знаешь, какая была? До погромов отец у него большой начальник был, очень богато жили – мебель, посуда. Невесту ему, Диану, тоже богатую нашли – у нее дядя в Ереване в КГБ работал. Уже с родителями ее договаривались обручение делать, а тут Артур говорит, что хочет на мне жениться. Представляешь, что было? Тете Милене «скорую» два раза вызывали! Потом мне тетя Артура тайком деньги принесла, сказала: отец Артура дал, уезжай в Москву. Поступай там учиться или работать – делай, что хочешь, только чтобы тебя Артур не смог найти. Замуж выходи за хорошего человека, ты очень красивая, на эти деньги приданое себе сделаешь. Деньги, знаешь, какие огромные дала? Пятьсот рублей! У меня в жизни столько не было, понимаешь?
