Помимо этого, автор также говорил о том, что на внутренней поверхности корпуса деревянной кобуры-приклада к этому пистолету имеются затеки половой краски. Их происхождение говорит о весьма небрежном отношении к оружию со стороны бывшего хозяина, но скорее всего наводит на мысль о ее отдельном (вне пистолета) хранении.

Состояние деталей механизма этого пистолета позволяет сделать вывод о том, что он неоднократно ремонтировался, причем самым неквалифицированным способом, что вряд ли имело место при возможностях П.З. Ермакова. Но, честно говоря, почему-то именно этот музейный экспонат вытерпел над собой наибольшее количество надругательств. Начало таковым положили сами сотрудники музея (когда приводили его в негодность, в соответствии с нормами музейного хранения), просверлив в его патроннике и стволе три огромных отверстия самым «зверским способом». Другим видом такового являлось то, что этот пистолет длительное время не могли правильно собрать, посему на многочисленных фото он изображен с частично отведенной назад рамкой и наполовину взведенным курком. Далее же метаморфозы только продолжались…

Вслед за утратой перечисленных в Главе 2 деталей исчез и предохранитель, который запечатлен на многочисленных фото начала 90-х годов. (Наличие такового я хорошо помню в бытность своего первого пребывания в Екатеринбурге в 1993–1994 гг., когда этот пистолет был выставлен на экспозиции «Россия, Романовы, Урал», развернутой в одном из залов музея в означенное время.)

Еще одним явным несоответствием в этой статье было утверждение ее автора о том, что пистолет этот был сдан П.З. Ермаковым в музей сразу после войны. (Видимо, Л.П. Неверов пришел к такому выводу на основании музейного Акта от 25 сентября 1946 г., не имея представления об Акте Уральского Истпарта от 10 декабря 1927 г.) А его заявление, что к началу Великой Отечественной войны это оружие устарело, и вовсе не выдерживает никакой критики. (О том, что пистолеты Маузера вплоть до сегодняшнего дня не потеряли своей популярности, продолжая оставаться одним из самых мощных видов оружия, думается, известно всем, кто хоть мало-мальски знаком с историей развития стрелкового оружия{193}).

А каких только легенд не рождалось вокруг этого экспоната?

Так, в своей статье уже упоминаемые Д.В. Боровиков и Д.В. Гаврилов вдруг ни с того ни сего заявили, что «…на пистолете, хранящемся в музее, номера и заводские знаки спилены, и при внешнем осмотре установить его подлинное происхождение невозможно»{194}.

Не вступая в долгую дискуссию, советую этим господам просто внимательнее присмотреться к находящемуся в музее экспонату, на котором в положенных местах существуют все необходимые «номера» и «заводские знаки». А еще мне хотелось бы указать им на то, что опыт отечественной криминалистики не имеет в своей многолетней практике прецедента спиливания заводских маркировок и испытательных клейм, которые эти господа называют «заводскими знаками»…

Наряду с этим Д.В. Боровиков и Д.В. Гаврилов поведали читателю о том, что: «Ранее работавшие в музее сотрудники утверждают, что по имеющимся у них материалам, которые скрывались от посетителей, маузер был изготовлен на заводе в начале 20-х годов. Но разве можно принимать во внимание такие “мелочи”, если работникам музея так хотелось иметь у себя “бесценную реликвию?”»{195}

В данном же случае я позволю себе дать исследователям Д.В. Боровикову и Д.В. Гаврилову один маленький совет: прежде чем делать столь смелые заявления, им следовало бы сравнить номер сданного в Музей Революции СССР пистолета Маузера К-96/12, принадлежащего Я.М. Юровскому, со «спиленным» номером аналогичного пистолета, принадлежащего П.З. Ермакову. А так как пистолет первого имел № 167177, а второго – № 161474, то разница между их номерами была всего в 5703 единицы! А значит, весьма близкой по времени их выпуска.

Но если на минуту постараться отбросить столь предвзятое отношение к работникам музея (ибо сей факт не имеет ничего общего с реальной действительностью) и закрыть глаза на некорректность подобного заявления со стороны указанных авторов, то тогда получается, что Я.М. Юровский пошел на заведомую ложь, когда в 1927 г. сдавал свое оружие, изготовленное… «начале 20-х годов»!

Но все это, разумеется, не более чем абсурд, посему автор считает необходимым дать некоторые пояснения относительно выпусков пистолетов Маузера К-96 кал. 7,63 мм за различный временной период, что наверняка поможет некоторым исследователям в их дальнейших изысканиях.

ВЫПУСК РАЗЛИЧНЫХ ПИСТОЛЕТОВ МАУЗЕРА К-96 КАЛ. 7,63 ММ ОРУЖЕЙНОЙ ФИРМОЙ «МАУЗЕР» (1895–1918 ГГ.)

Из приведенной таблицы видно, что пистолет Маузера К-96/12 зав. № 161474 мог быть выпущен между 1912 и 1915 гг. А если говорить точнее, то скорее всего в 1913–1914 гг., то есть накануне Первой мировой войны, что, естественно, соответствует интересующему нас временному периоду.

Однако «таинственная история» этого пистолета отнюдь не заканчивается на «спиленных номерах», легенда о которых вполне могла возникнуть в связи с отсутствием его заводского номера в соответствующей графе Акта приема-передачи от 25 сентября 1946 г.

В № 1 журнала «Родина» за 1993 г. (выпуск которого был посвящен 380-летию Российского Императорского Дома Романовых) была помещена фотография этого пистолета, имевшая пояснительную надпись: «Пистолет, принадлежавший Юровскому, из которого был убит последний российский император…»

А далее и вовсе начинаются чудеса…

В № 7 этого же журнала за 1997 г. было помещено фото револьвера Нагана обр. 1985 г. (выпуска не ранее 1940 года, на что указывает его модифицированная мушка), под которым с легкой руки обозревателя Льва Анненского появилась надпись: «Револьвер, из которого был застрелен Николай II»…

И как, читатель, прикажешь это расценивать? Как очередную сенсацию или очередной «журналистский ляп»?

Однако оставим сей «пассаж» на совести Льва Анненского. Ибо он, готовя для печати свое очередное интервью с прокурором-криминалистом В.Н. Соловьевым, видимо, не осознавал в полной мере того, что вина за подобные «ляпы» зачастую может быть расценена не как ошибка отдельно взятого журналиста, а раздута до масштабов «некомпетентности» всего следствия в целом…

Что ж, продолжение, как видно, следует…

Надо сказать, что Петру Захаровичу Ермакову крупно повезло.

В отличие от многих боевых товарищей его как-то обошла стороной машина сталинского террора, не подвергнув каким-либо репрессиям и не одарив клеймом «врага народа».

Единственное, о чем он глубоко сожалел на протяжении всей своей жизни, так это лишь о том, что он – старый большевик был незаслуженно обойден властями, не получив за свои революционные подвиги никакой награды, пусть даже в виде самого плохонького орденочка… Конечно, доживи Петр Захарович до юбилейного 1967 года, в который вся страна широко отмечала 50-летие Великого Октября, он, безусловно, был бы представлен как минимум к ордену Октябрьской Революции. Но этого не случилось. Петр Захарович к тому времени умер, вот уж как 15 лет…

Не секрет, что самым любимым рассказом Петра Захаровича Ермакова было повествование о его личном участии в расстреле Царской Семьи. Причем с годами его рассказы обрастали все новыми и новыми подробностями. «Вот этой самой рукой!» – любил повторять Ермаков, когда выступал на всякого рода собраниях и встречах с трудящимися. «Вот этой самой пролетарской рукой мною лично были расстреляны царь, царица и наследник!» – уже в который раз говорил он. И всякий раз при этом, как бы в подтверждение сказанному, картинно потрясал рукой в воздухе, мысленно представляя зажатый в ней пистолет Маузера.