У трапа его ждал незнакомый офицер и наряд ав­томатчиков.

— Стоять, — приказал офицер. — Сдать оружие. Шуракен бесстрастно посмотрел на него.

24

Если с человеком однажды случается какая-ни­будь ужасная глупость, она имеет обыкновение по­том повторяться. До того, как вылететь из этого про­клятого вертолета, Ставр уже однажды вылетел в окно третьего этажа общежития московского уни­верситета.

Ему было двадцать лет, вне своего института он носил тесные черные джинсы и короткую кожанку. Его повадки и высказывания привлекали опасной дерзостью и непредсказуемостью. Лохматый, наро­чито грубый, он был великолепен. На дискотеках Егор танцевал брейк, и однажды дежурный препо­даватель выразил свои впечатления от этой хорео­графии: «Точь-в-точь пьяный полуголый индеец из племени команчей», — сказал он. Егору исключи­тельно легко давалось все, что требовало темпера­мента, хорошей координации движений и выносли­вости. Он дрался, как молодой свирепый пес, искал драк и талантливо занимался сексом, имел успех даже среди уставших от жизни студенток старших курсов.

Накануне происшествия Егор по случаю ново­годних праздников и начала сессии уже несколько дней не вылезал из общежития университета, где у него было полно друзей. Пил и занимался любовью с красивой, влюбленной в него девочкой Юлей. В двадцать лет «дала — не дала» — основной воп­рос бытия. Поэтому, когда Егор и Юля вернулись в комнату, где народ гулял уже четвертый день и начал тихо озверевать, один из приятелей посмотрел на них мутными от водки и бешеными от ревности глаза­ми. В тесной комнатенке было не продохнуть от си­гаретного дыма и винных паров.

— Здесь настоящая душегубка, — сказала Юля. — Давайте откроем окно.

Бледный от любви Егор подошел к столу и среди объедков увидел чудом уцелевшее яблоко. Он раз­ломил его надвое и половину протянул Юле. При­стально глядя на него откровенными, сияющими глазами, она наклонилась чувственным кошачьим движением и зубами взяла яблоко у него с руки.

— Женщины, как дети, — сказал сходящий с ума от ревности приятель. — Что ни дай, все в рот тянут.

Егор мгновенно засадил ему в челюсть. Удар был эффектный, но неквалифицированный. Егор разбил руку.

Пока народ вытаскивал и ставил на ноги зава­лившегося в щель между койками приятеля, Егор сел на окно, которое кто-то как раз успел открыть. Он взял с подоконника снег и, морщась, приложил к разбитому кулаку. Юля обняла его и поцеловала в го­рячий, влажный от пота лоб.

— Отойди от окна, — сказала она. — Ты просту­дишься.

— Вот дура, — бросил приятель.

Он вытащил из кармана носовой платок и про­тянул Юле.

— На, дай ему.

— Зачем?

— Сейчас увидишь.

Если бы удар достиг цели, у Егора наверняка был бы сломан нос. Но он резко отклонился, кулак при­ятеля только вскользь задел его по скуле. Егор по­чувствовал не этот удар, а какой-то легкий толчок, словно колесо Судьбы задело его. И он вывалился за окно, прямо в ослепительный свет морозного дня.

Егор не почувствовал ужаса. В его душе вдруг вспыхнул какой-то гибельный восторг. Тело было расслаблено и легко подчинялось естественным реф­лексам. Он падал плашмя, спиной вниз, со свобод­но раскинутыми руками и ногами и ввалился в двух­метровый снежный вал, наметенный снегоочисти­телем вдоль стены общежития. Егор пробил сугроб почти до земли, только самый нижний, слежавший­ся и слоистый пласт, хрупко крошась и прессуясь, остановил его. Снег взметнулся беззвучным взрывом и, невесомый, мерцающий, как звездная пыль, за­сыпал Егора.

Его друзья и подружки, раздетые, выскочили из общежития и понеслись туда, где он упал. Но они его не нашли.

В этом была какая-то мистика, шиза.

Егор лежал в сверхлегкой неподвижности, в неж­ном восторге нирваны. Свет ослепительного зимне­го солнца сиял сквозь засыпавший его хрустальный пух. Потом снег на лице подтаял и потек холодными струйками. Егор почувствовал, что лежит в ледяном саркофаге. «Это очень здорово, — подумал он, — но можно превратиться в мумию мамонта».

Егор выбрался из сугроба и пошел в общежитие. Когда он открыл дверь и вошел в вестибюль, все ра­зом замолчали и вытаращили на него глаза, как на НЛО.

— Такого ломового кайфа я не испытывал даже от оргазма, — сообщил Егор.

Так что полет без парашюта случился со Став-ром не впервые. В тот раз ему повезло: он был слиш­ком пьян и счастлив, чтобы испугаться, поэтому не разбился. Теперь он падал с несоизмеримо большей высоты, но Ставр уже умел безошибочно управлять собой и до конца бороться за жизнь. Он знал, что сейчас главное — не прогибаться в спине, иначе мо­жет так загнуть, что не выдержит позвоночник. Ставр сделал полуоборот через правое плечо, перевернул­ся спиной вниз. Позвоночник свободно прогнулся, так что Ставр провис, как в гамаке, раскинув руки и ноги, чтобы максимально увеличить площадь опо­ры на поток воздуха. Он дал волю рвущемуся из глот­ки крику, ведь крик — это природная психологичес­кая защита. Пока Ставр орал, он просто не мог ду­мать о том страшном ударе, который ему суждено испытать в последний миг, или об острых обломках стволов деревьев и сучьев, которые пронзят и разор­вут на куски тело. Ужас заставил бы сжаться, свел судорогой мускулы, и Ставр влетел бы в джунгли, как снаряд, пробивая и ломая все на пути и ломаясь сам.

Этого не случилось. Ставр буквально лег в гус­тую упругую сеть ветвей и лиан. Он хватался за них,

пытаясь затормозить падение, лианы рвались, как гнилые веревки, но все-таки тормозили его. Ставр повис в двух метрах над землей, хохоча, как Тарзан. В мозгу у него взрывались шаровые молнии. В та­кую дикую эйфорию его не вогнал бы ни один нар­котик.

Ставр освободился от лиан и свалился на землю. Его еще разбирал смех, но он уже обрел способность логически действовать. Прежде всего следовало не­медленно сообщить о себе. Рация...

Ставр обнаружил, что жилета с рацией на нем нет. Он не помнил, где потерял жилет, но искать его в джунглях явно не имело смысла, потому что в вер­толете... да в вертолете он уже был без жилета. Поте­ря жилета очень осложнила положение. По его объемным карманам было рассовано множество не­обходимых для выживания вещей. Например, набор антибиотиков и тюбик с бактерицидной мазью. Ставр изрядно ободрался. Самая скверная рана была на спине. Острый сук распорол кожу и неглубоко рассек мышцу на правой лопатке. Боль от этой раны особенно раздражала Ставра именно потому, что он не мог посмотреть на нее. Но те, которые он видел, надо было немедленно обработать пенициллиновой мазью, иначе через несколько часов в этом гнилом климате они обязательно воспалятся.

Теперь следовало быстро убираться отсюда, по­тому что, если повстанцы видели, как что-то падало с неба, они постараются его найти, надеясь заполу­чить какое-нибудь ценное снаряжение. Самое цен­ное Ставр уже потерял, но их устроит и то, что осталось: пояс из парашютной стропы, американская кобура из конской кожи, пистолет с двумя запасны­ми обоймами в подсумке, штурмовой нож, часы с компасом, а главное — отличные легкие ботинки на толстой рифленой подошве.

По компасу Ставр определил направление на го­род и двинулся вперед, рассчитывая выйти на ту до­рогу, по которой они с Шуракеном ехали на базу «Стюарт» и на которой оставили «судзуки». Он вы­тащил нож и, еще в эйфории адреналинового шока, полез в джунгли с бешеной энергией. Джунгли все­гда были для Ставра всего лишь враждебной зеле­ной стеной по краям дороги. Теперь он оказался в плену этого мира и понял, что не имел о нем ни ма­лейшего представления.

Его окружили фантастические, остервенелые в борьбе за жизнь растения. Сплетясь в сплошной хаос, они прижимались вплотную, обвивали друг друга, душили и запускали в стволы и стебли сосе­дей воздушные корни, высасывая соки. Ставр пред­ставил себе, что, если бы он тут лег, переломанный, без движения, они и в него запустили бы свои хобо­ты и принялись высасывать его кровь. Пробиться че­рез зеленый хаос можно было только с мачете. В ру­ках у Ставра был отличный штурмовой нож, но здесь он был ни на что не годен. Ставр привык побеждать, он рубился сквозь джунгли, задыхаясь в тяжелом влажном воздухе, насыщенном одуряющими слад­кими запахами цветения и разложения. Майка по­чернела и прилипла к телу. Из-под банданы текли ручейки пота, проедая светлые борозды на его чер-