Чего ж вы, дорогой писатель, все молчком да молчком? Показали бы документ по первой программе телевидения, опубликовали бы его в газетах. Наверное, в Союзе писателей "обмолвились", но писатели
"порадовались" молча, без понту и шумихи…
Сейчас живет и здравствует идол, чудо, гений Майкл Джексон.
Короли мира ежегодно вручают почетный приз, считая его актером
Эры. Бедный мальчик, сколько он претерпел, чтоб воздействие своего таланта распространить на всю Землю!
Завистливые пустозвоны знай себе твердят: пластические операции, высветление кожи, пересадка носа…
Посетил долгожданный гость поклонников нашей страны пошло, поехало: "Ше накрашена губной помадой, лицо закрывает, старый мальчик…" Он всегда шел к вам, дарил себя вам, оттого и терпел всевозможные манипуляции над собой, чтоб стать международным образом. Измеримы ли его труд, поиски, отдача? Он живет, сгорая.
А "изыскатели" не дремлют им подавай клюковки. Мучаются, сучат ножками, облачаются в одежды знатоков… Лишь бы хоть как-то быть с ним. Но с ним не будешь гений недоступен, и по плечу ему только души людей. Никогда он не будет близок к поднаторевшим в бульварном стиле, к пошлой суете.
Вдохновение не поддается описанию, да и не надо…
ЗАКАДРОВЫЕ СТРАСТИ-МОРДАСТИ
Фестиваль "Шок" в городе Анапа. Одни наслаждаются морем, встречами со зрителями, болтовней с коллегами, другие из любопытства впиваются в экран, смотрят рекомендованные фильмы или так называемые "свои", где сам участвовал.
Самые главные люди – это члены жюри. Мы их называем героями, потому что с утра до заката солнца они должны честно, без отлынивания просмотреть четыре-пять фильмов. Они и едят отдельно от нас, и в море купаются отдельно, потому что, не дай Бог, раскрыть тайну дискуссий о фильмах до момента награждения. Куда там!.. Все равно просачивается. С середины фестиваля уже витают ориентиры, намеки и собственные предположения.
Люди – навсегда дети. Ну, ты ему хоть эскимо на палочке дай, но отметь, поощри, выдели… И вот кувыркались, кувыркались разные фильмы на экране фестиваля, да и смело их прочь из решающей битвы за призы. В финал выходят две картины:
"Барышня-крестьянка" по А. С. Пушкину режиссера Алексея Сахарова и "Ширли-мырли" Владимира Меньшова.
Наблюдать за финалистами было одно удовольствие!
Сахаров, тучный, добрый, с влажным лбом, все курил и курил, ходил и ходил по коридору неподалеку от просмотрового зала. (За дверью шла азартная игра – просмотр фильма при полном аншлаге.)
Смолоду мечтал похудеть – и никак! Так и остался милый
"бегемотик" – медлительный, вежливый и очень талантливый. Я у него снималась в фильме "Случай с Полыниным" – именины души!
Знает и свою профессию, и жизнь, и людей. К примеру, привез он съемочную группу аж в Сибирь. Фильм этот был у него первый по счету. И вот первый съемочный день, знакомство с коллективом, и надо не ударить в грязь лицом при первой разводке кадра. Кругом заснеженные кедры и непроходимые сугробы. "Светики" и "технари" ждут, куда волочить нешутейную по величине и весу "амуницию".
Леша и так, и так объясняет оператору, возле какого кедра обосновываться. Оператор смотрел-смотрел на красавцев кедрачей и не понимал, какой из них тот самый. Леша оглянулся, пошарил глазами, увидел спасительный плотницкий топорик и запустил его вперед. Топорик пролетел метров восемьдесят и воткнулся в ствол дерева.
– Видишь? – Белозубый Леша, с красным от мороза лицом, улыбнулся.
Съемочная группа восхитилась его мастерством. Зауважала.
Познакомились… Личный пример – это сила, это основа.
Вот и сейчас на фестивале Алексей Сахаров личным примером призвал наконец бросить всяческую бузу, мутившую в последние годы киноискусство. Он выставил фильм, на котором мы будто испили ключевой воды, надышались свежим воздухом, напитались чем-то нашим, родным.
После просмотра облепили его с поздравлениями. Сенсация! Леша, взволнованный, оглядывал всех с благодарностью. Коллеги признали и поняли: блестящий фильм! Я расплакалась.
Растеплился фестиваль. На обеде обнимали создателя фильма. Те места за столом, где сидели режиссеры картин о "сексе с трупом", были пусты. Об этих не будем.
Назавтра выставлялась картина Владимира Меньшова "Ширли-мырли".
Прочитав сценарий, я отказалась сниматься. Еще бы! Володя сказал, что роли нет, но я должна прийти и "привнести".
– Да не привнесется, Володя! Если нет, на чем привносить…
– Ну ты… сможешь. Заплатим хорошо… Три миллиона.
Я замолчала в раздумье. Три миллиона! Я и не держала в руках таких денег тогда: перестройка шла, денег не хватало, талоны появились…
– Согласна?
– Согласна.
Ну ничего! "Пропутаню". Бочком, бочком, незаметненько и отработаю.
На съемках всячески увиливала от кинокамеры, потому что артисту необходима конкретность в действии. А этого нема! Меньшов – настырный: то рюмку даст подержать, то велит станцевать с
"послом". Хорошо, что спиною. И набралось "гениальной" игры – не нужной ни мне, ни зрителю. Особенно торт, брошенный мне в лицо…
Три миллиона отсчитали и разошлись по-хорошему. Больше никогда не буду сниматься за деньги!
Остальные работали с душою, каждому было, что играть.
И вот Анапа, фестиваль. Володя на просмотр не явился. Его видели купающимся в море в одиночку, потом отдельно от всех на ужине.
Несмотря на аншлаг в просмотровом зале и на успех в Москве в кинотеатре "Россия", он знал, что после фильмов "Любовь и голуби" и "Москва слезам не верит" планка успеха резко упадет вниз. Так и вышло: "Ширли-мырли" кинематографисты приняли спокойно и тихо. "Барышня-крестьянка" смела с пути и этот фильм.
Видим, Меньшов является к обеду, ужину один, ни с кем не общается… Обиделся! Как мальчик – обиделся… На рейде стояли корабли. Моряки с удовольствием приглашали к себе на творческую встречу тех, кто свободен. Володя деловито уходил к машине, присланной за ним, к вечеру возвращался. Морякам до лампочки оценки фестивалей! Главное – увидеться с известным актером и режиссером. Однажды Володя приходит к обеду, держа в руках подарок – бескозырку. Слегка просветлело лицо "поверженного героя".
Когда улетали, он с благоговением поставил в проходе самолета спортивную сумку, в которой сверху лежала бескозырка. Через проход возле сумки сидела я. Мы разговорились с ним и с его соседкой по креслу Инной Макаровой. Инна защебетала что-то о необходимости выпить водки. Чего там говорить, все побаиваются летать на самолете, а рюмочка-другая снимает страх. И правда – выпили, осмелели. Набрали высоту, табло погасло. Вижу, как протискивает себя между креслами Леша Сахаров. Он, наверное, вспомнил мои восторженные слезы, когда я поздравляла его с картиной, и решил потолковать обстоятельно. Он дошел до меня, неся две рюмки водки, как в светском собрании. Неторопливо уселся на сумку с бескозыркой и подал мне выпить. Мы чокнулись, выпили, я увидела, что Леше хорошо. Он приготовился к долгому разговору со мной. Тем более давно не виделись. Друзья все же.
– Леша! – закричал Володя Меньшов.- Леша! Встань, встань! Ты сел на мою сумку!
Он взял его двумя руками за локти, но куда там! Леша блаженно курил сигарету, затянулся дымком и приступил к беседе. Володя, негодуя, попытался поднять его, но центнер не поднимешь, тем более "расслабленный" центнер…
Тут Володя сбивает его собою вбок, Леша не замечает, как оказывается на ковровой дорожке, и продолжает беседу. В гневе
Володя, чуть не плача, берет в руки искореженный подарок. Мнет его, выпрямляет, но тщетно – бескозырочки не стало. Сел, уперся лбом в иллюминатор, так до посадки в Москве ни разу и не повернул лица в салон.
