Спустя год после переезда мы познакомились с семьей Фридманов, и это оказалось необыкновенно счастливым знакомством, потому что на старости лет новых друзей не приобретают, а если такое и случается, это большая редкость и большое счастье — встретить людей, с кем ты можешь быть откровенным, людей, по которым скучаешь. Володя с ними просто-напросто не расстается, так как я в Ганновер попадаю редко.

Через два года у нас закончился контракт на аренду дома, и хозяин выставил дом на продажу. Мы не собирались его покупать, цена оказалась слишком высокая, а выглядел он довольно скромно. Как временное пристанище он, конечно же, годился, а свой собственный дом мне хотелось иметь поинтереснее. Банк дал Володе кредит, и всем этим непростым делом — оформлением нужных бумаг — занимался Леня Фридман.

Дом, в котором мы теперь живем, нашла я. Не помню, кто мне сказал, чтобы я пошла его посмотрела. До этого мы с Илей много ездили, искали, Володя, как всегда, очень занят. Ни на чем я не останавливалась, ничего мне не нравилось. Хотелось что-то такое, чего словами не описать, но в общем красивый дом, причем в этом же тихом районе юрода. Сама я еще не ездила на машине, Иля, понятно, автомобиль, тоже не водит, значит, мы с ней обязательно должны быть привязаны к какому-то городскому транспорту, — чтобы напрямую до центра, чтобы не дергать Володю. Позже я сама села за руль, теперь мне уже все равно где жить.

Когда в редкие приезды я закупаю в пашем супермаркете продукты, люди считают, что я, наверное, содержу частный детский сад человек на восемьдесят. Во-первых, наши российские аппетиты, во-вторых, я закупаю всегда все впрок. В доме мальчики, мясо же им необходимо. И мяса много. Они даже йогурты уничтожают целыми упаковками.

Когда я первый раз увидела наш дом, точнее, еще не наш, он мне понравился с первого взгляда. Я только плохо представляла, где устроить мужу кабинет, но дом имел небольшую ротонду, выходящую в сад. Я боялась, что Володе не понравится, что v него кабинет со стеклянными стенами и с трех сторон он в саду. Не понравилось в конце концов нашим соседям, а Володе он как раз пришелся по душе. Полы в доме мраморные, но теплые, с подогревом. Я переживала, что так мне приглянувшийся дом может не приглянуться Иле и Володе, что он покажется им неудобным, ведь большую часть времени они в нем проведут без меня. Привела я их с большим трепетом на смотрины, адом им очень понравился. Мы, конечно, хотели сбавить цену, но нам объяснили, что хозяева в газете объявили стоимость еще большую. Дом продавайся самими хозяевами, не банком и не конторой по недвижимости.

Мы посмотрели, полюбовались и быстро ушли, с нами было бесполезно обсуждать цифру, названную ими. Не без грусти сказали спасибо и поехали назад. Искали еще целый месяц, ничего подходящего. Однажды кто-то сказал, что дом этот так до сих пор никто не купил. Мы вернулись и сумели договориться с хозяевами. Хотя мужу пришлось взять в банке большой кредит.

В момент покупки дому уже исполнилось двенадцать лет. То есть он считался совсем молодым, тем более его владельцы строили с любовью, по собственному проекту, но у них дети выросли, разъехались, и они перебрались в дом поменьше. Очень состоятельные люди и очень приятные, с большим вкусом, что сразу заметно по дому. Мне многое в нем нравится и по сей день, как они задумали интерьеры и сад. Поэтому я кое-что из прежнего оставила. Рядом со спальней есть сауна на двоих. Видно по всему, что в доме жили люди, которые друг друга очень любили. Сауну мы сами, ясное дело, сроду не включали, я даже не представляю себе, кто из нас будет париться в бане, где мы возьмем на это время. Единственный наш гость, кто ею пользуется, — питерский дирижер Александр Дмитриев. Он с женой Людой любят париться, вот пару раз они и включали нашу чудную сауну на двоих.

Приехала нам помогать с переездом моя сестра Галя, потому что у театра в это время заканчивались гастроли, и я должна была быть в Лондоне. Приехала мама одного из Володиных учеников и прожила у нас целый год и тоже потихонечку подключилась к пакованию. И если говорят, что два переезда — это один пожар, то значит один пожар мы точно пережили. Теперь передо мной вновь встал вопрос, как обставлять на сей раз собственное жилье. В прежнем же вся обстановка приобреталась как временная. И когда мы переезжали в новый дом, кое-что туда подошло из старой обстановки, но что-то пришлось докупать. А как же, это уже был свой дом, в прежнем мы к большой красоте не стремились, в основном все сводилось к самому необходимому. Только кабинет мужа мы обустроили по-настоящему.

Иля собирает гжель. Мы купили для нее специальные горки с подсветкой в гостиную. А всю ее гжель перетаскивали понемногу из Москвы. Целую коллекцию перевезли вручную. Даже наши приятели ей потихонечку тащили гжель из России в Германию. Когда расставили все Илино собрание, получилось очень красиво. И трогательно, потому что она очень радуется, когда ей покупают что-то новенькое. Коллекция в итоге сложилась довольно дорогая, в ней есть по-настоящему редкие и красивые вещи, но главное — мы знаем, что Иле на любые праздники полагается подарить.

С первого же дня наш дом получился теплый и уютный, к нам любят приезжать друзья. На Новый год собирается компания человек в сорок. В 1998 году справили Иле восемьдесят лет. Мальчики устроили ей в подарок такой концерт, что я плакала навзрыд, нет, не зря она столько сил отдала, обхаживая их, как в свое время одна, без мужа поднимала своего сына. В большой строгости и справедливости она держала всех своих мальчишек, порой вызывая их недовольство и даже протест, но зато потом такое воспитание поможет и уже помогает им правильно жить.

С этим домом у меня родилось непривычное, даже странное чувство для бывшего советского человека, у которого вдруг появляются два дома, причем в разных странах, один в России, другой в Германии, а потом и три, когда я купила дом в Америке. Какой же дом все-таки роднее? Думаю и не могу ответить на этот вопрос. Я знаю другое, что когда в Загорянку по Щелковскому шоссе на папину-мамину дачу приезжаешь — это как воды ключевой напиться. Пожалуй, по энергетике для меня Загорянка самое сильное место в мире. Ложусь я там на мамину кровать, где я засыпаю сразу и без снотворного могу проспать сутки. Такое со мной больше нигде не случается.

Почему-то на Западе, а потом и у нас, считали, что брат и сестра Дюшене дышали в затылок нашей лучшей танцевальной паре. Не знаю, лично я думаю, что они, конечно, дышали, но скорее в сторону, чем в затылок. До того, чтобы бороться с Бестемьяновой и Букиным, они еще не созрели. Бестемьянова и Букин уже были названы выдающимися спортсменами, а канадским французам к подобному признанию предстояло еще идти и идти. Большинство туда кстати, не доходит, и Дюшене тоже так и не дошли. А созревать они начали лишь тогда; когда Бестемьянова с Букиным со спортом попрощались. Но надо отметить, что их программа того года, когда они выделились из общего ряда (кажется 1987-й), получилась совершенно поразительной, выше они так и не поднялись. Музыка меня просто потрясла. Нет, конечно же, я путаю — программа не первого, а второго года, когда они остались единственной западной танцевальной парой, претендующей на призовые места и пригласили известного хореографа Шанти Рошфор и та сделала интересную программу, поменяв выбранное ими направление, заодно изменив всю их и свою жизнь. У Климовой и Пономаренко с Дюшене внешне складывалась напряженная борьба, причем от начала до конца выдуманная нашей родной федерацией. Для меня это дело привычное. Если у меня надолго задерживались выдающиеся спортсмены, то есть число золотых медалей, по мнению моих коллег, становилось уже неприлично большим, федерация придумывала любые способы для того, чтобы от меня, точнее, от моих лидеров вместе со мной, избавиться. Отсюда и знаменитый инцидент на Московском международном турнире, когда родные спортивные начальники чуть не довели меня до инфаркта.