Так начался мой первый за двадцать три года сезон вне спорта.
Я собрала труппу на стадионе Юных пионеров. Стояло очень жаркое лето. Мы арендовали лед на восемь часов в день. Торвилл и Дин заранее прислали мне музыку того, что нам полагалось ставить с Крисом совместно. «Игру в покер» Джоплина. Номер «Египет» оставался за Дином, а «Половецкие пляски» — мои. «Половецкие» никак не обсуждались, импресарио взяли номер сразу, им закрывалось первое отделение. Последним танцем шло «Болеро», сразу после «Половецких», и всегда публика устраивала овации стоя. В жизни не так уж многим можно гордиться, но своей постановкой «Половецких плясок» я буду всегда горда. С каким бы настроением ни собиралась публика, вихрь «Половецких» всегда взрывал зал.
Нам всегда хотелось выглядеть лучше, чем Торвилл — Дин, это понятно. Такое стремление порождало сложные взаимоотношения, что тоже понятно. Конечно, Торвилл и Дин нас подхлестнули, заставили подняться на новый уровень. Не было у моих пар такого мастерства, как у англичан, но зато подгонял кураж, помогал талант, помогала и я, поэтому в итоге выглядели мы достойно, на равных. Открывался концерт нашими «Саблями», а закрывался номером, где Джейн и Крис отбивали чечетку — «Степ» Фреда Астера и Джинджер Роджерс, а весь ансамбль работал как кордебалет. Для Торвилл и Дина я сделала балет на музыку Сергея Рахманинова «Рапсодия на тему Паганини». Так родилось совместное шоу, где главные роли исполняли Юрий Овчинников, Джейн Торвилл, Кристофер Дин и Ольга Воложинская. Замечательный получился спектакль! Для Криса и Джейн это была абсолютно новая работа, потому что они никогда в своем катании не использовали рук. А руки — это душа русского танца. Англичане, наоборот, всегда работают в позициях, где нет нужды помогать себе руками. И вот первый раз Джейн «танцевала», как русская.
Работали мы следующим образом. С десяти утра пять часов льда, после часовой перерыв и еще три часа. Жили англичане в центре, в гостинице «Берлин», где их искусали клопы до полусмерти. Пришлось перевести их в «Советскую». Жара стояла под сорок градусов, когда они меня спросили, а как в отеле насчет кондиционера? «А никак!» — гордая за свою страну, ответила я. Зато я варила варенье — они называли его джемом — и приносила на каток. На рынке покупала фрукты, но с едой в Москве становилось ощутимо неважно. Англичане оказались непривередливыми, но привезли с собой много продуктов. Я их честно предупредила, что с питанием у нас возникают сложности. Ели мы один раз, вечером, после работы, по-другому не получалось, а днем — чай, кофе и мой домашний джем. Джейн и Крис ходили в разные рестораны. Они, насколько мне известно, и по сей день только ужинают. Голова целый день кругом идет: и работаешь, и варишь. Но я очень старалась, чтобы они чувствовали себя комфортно. Мы-то от рождения привычные к походной жизни, с нами всегда бутерброд и термос, у нашего артиста нет денег пойти в ресторан, если только не на фабрику-кухню (одно название чего стоит!) напротив СЮПа забежать. Но за час перерыва откуда возьмешь силы куда-то бегать? За полчаса пили кофе, чай, ели свой бутерброд, еще полчаса отдыхали и выходили опять на лед. Я смотрела, как Крис ставит, он смотрел — как я. Что-то делали параллельно, во всяком случае лед был целиком освоен. К тому времени я с «Половецкими плясками» расправилась, и мы занимались только тем, что должно войти в программу как общие номера. Я работала над танцем «Покер», где артисты, одетые в игральные карты, изображали реальные комбинации в игре. Финалом представления занимался Крис.
Как же выглядела наша программа? Она состояла из нескольких маленьких спектаклей, прежде всего «Половецких плясок», затем «Игра в покер», Юра, Джейн и Крис имели в нем свои сольные партии. Я внимательно следила за тем, чтобы никого из моих артистов не обидели, чтобы все они вошли в спектакль со своими номерами, чтобы всем досталось поровну. Мне казалось, что разнообразная программа, а не исключительное выступление Торвилл и Дина с кордебалетом, даст больший эффект. Как же мои старались и, конечно, кататься стали совершенно по-другому. Каждый пытался свой выход сделать запоминающимся. Подошел момент, когда ребята начали работать с Джейн, ее предстояло поднимать вверх, таскать на вытянутых руках, чего она никогда не испытывала — подобные поддержки в танцах запрещены. Я ей сказала: «Джейн, можешь делать в воздухе все что угодно, потому что ты в надежных руках. Никто никогда тебя не уронит». Дин получил возможность изобретать любые элементы, мои ребята все делали в лучшем виде.
Когда все было отрепетировано, мы провели небольшую разведку, чтобы посмотреть, что и как воспринимает зритель. Все телевизионные каналы я подключила для рекламы. Тогда появились молодые мальчики, которые открыли новую программу на телевидении — «Взгляд», они приезжали к нам в гости в Лужники, мы репетировали уже во Дворце спорта.
На какое-то время мы разъехались, отдохнули, затем собрались вновь и уже в нюансах готовили спектакль, тем более, он выходил довольно длинным. Прилетели нас смотреть западные импресарио. Мы начинали с «Рапсодии на тему Паганини». Как я теперь жалею, что у меня нет пленки с «Рапсодией», знаю, у кого-то она есть, но снятая любительской камерой. О, какой же получился спектакль! Первое представление — в Москве, потом переехали в Ленинград. Два спектакля, не в «Юбилейном», а в СКК — большом Дворце на Московском проспекте. Грандиозное шоу, зал битком! Всем же интересно, что вышло у русских с англичанами. Мы собрали в программу все, что имели, гнали ее без аплодисментов, даже не объявляли номера. Одно за другим, танец за танцем. Нам хотелось выбрать то, что зрителя захватывает больше. Шло «Болеро» мое и шло олимпийское «Болеро» Дина. Почти три часа с двумя антрактами!
Два сорок — только чистое катание! И «Египет», и финал, и все номера, которые мы вместе поставили в Москве, да еще Джейн и Крис приехали с пятью новыми номерами. Всего состоялась лишь одна репетиция, на которой они нам их показали. Мы встали вдоль бортов и Джейн с Крисом откатали подряд пять танцев уникальной сложности. Труппа завелась, мы им аплодировали в полном восхищении. Перед людьми, которые так работают, я преклоняюсь. Я Криса и Джейн и сейчас очень люблю и свою любовь пронесу через всю жизнь. Я всегда восхищалась большой работой, большим талантом, не просто исполнительским, а таким, когда человек, как в шахте, рубит и рубит, все глубже и глубже.
Мы потом выстроили программу, но, конечно, много спорили. Первые споры, как и что нам делать. Приехал из Англии художник по костюмам, оттуда же привезли материалы, стали ребят обмерять, но шили костюмы без нас в Австралии, и к нашему приезду что-то было готово, но какие-то костюмы с артистов спадали. А в Москве мы как-то оделись, ребята что-то на себя накинули и провели генеральную репетицию со сценическим светом, с тем, что, естественно, был в «Лужниках». Никакого компьютерного света, откуда его взять? Свезли все, что можно было в Москве собрать. Тут мы с Юриком постарались. И то, что имелось у Синилкиной во Дворце, все повесили. Прожектора взрывались и дымились, Торвилл и Дин какие-то лампы привезли, я сама какие-то приборы покупала, по немыслимым ценам. Впрочем, по тем временам для нас, нищих, любая покупка за сто долларов казалась роскошью.
Народ заходился в восторге, на лед выезжала девочка и на счастье нас осыпала лепестками роз. Незабываемый концерт, почему он не записан на пленку, я до сих пор не понимаю? Концерт самого высокого мирового уровня, кассеты с записями продавались бы до сих пор. Но суета сует, всем некогда, надо вперед смотреть. Потом, я уже говорила, переехали в Ленинград. Начала с импресарио обсуждать планы, а у них уже готов проект гастролей. В конце сентября — начале октября отъезд на семь месяцев в Австралию и Новую Зеландию. И только там мы организовали спокойный двухнедельный репетиционный период, где спектакль сводили воедино и доводили до ума. Репетировали, привыкали к новой ледовой площадке, она оказалась меньше, чем дома. Лед специально положили для нас, и не в привычном крытом помещении — а под шатром! В Москве, перед отъездом, мы, конечно, устроили банкет, обнимались, целовались, счастливы были, что у нас все получилось, что зрелище настоящее. Споры продолжили в Австралии, выбирали программу очень тяжело, каждый хотел сохранить свой номер. В конечном итоге эти вопросы решил импресарио. Там, в Австралии, я начала делать первый свой полный спектакль — «Кармен». Хотела начать этот балет в Москве, но времени на него не хватило. Моя «Кармен» родилась в Австралии. Я обговорила для себя репетиции, объяснив, что иначе труппа заскучает, что звучало странно, так как ребятам приходилось и так нелегко: семь спектаклей в неделю, два выходных, но и два двойных выступления. Никто не имел права заболеть, ни у кого ничего не должно было сломаться или вывихнуться. Никто и не заболел, никто не получил серьезной травмы.
