Покатился наш спектакль по городам и весям. Как позже выяснилось, даже по странам. Еще не появились новые границы, а нас очень любили в Риге, нас любили в Таллине и в Вильнюсе. Теперь туда надо оформлять визу, а тогда мы просто ездили в самые европейские советские столицы и «холодный прибалтийский» зритель на неделю был наш. По ходу дела мы с Юрой учились тому, что такое театр, зал и зритель. У меня впереди предстояли сезоны с Бестемьяновой и Букиным, я не присоединилась к ним целиком, а только ставила номера, когда они возвращались в Москву. Букин всегда категорически возражал, чтобы я на кого-то или на что-то от них отвлекалась. Он считал меня чем-то вроде их собственности. Наташка стояла за мной и тихо молчала во время этих, периодически возникающих скандалов. Мы трое были полностью заняты своей работой, но Наташа уже входила и в проблемы театра, потому что разговоры у нее дома с Игорем так или иначе касались «Всех звезд».
Объехали мы всю страну с первым своим спектаклем и сразу начали думать о том, что пора браться и за второй. Когда Вова составил мне план моей жизни на десять лет, я не придала этому серьезного значения. Но, как ни странно, он довольно точно расписал будущие мои спектакли. Может быть, из некоторых спектаклей получились только номера или мини-спектакли, но почти весь этот план оказался выполнен. В список, что он мне написал, я никогда не заглядывала, честно говоря, я его сразу и потеряла, — меня же знать надо. Но угадал он почти все правильно, оттого что как никто изучил мое эмоционально-драматическое направление и предложил самую разную, но близкую моему сердцу музыку.
Мы стали думать над репертуаром, чего нам только не хотелось попробовать. Но практика мирового шоу-бизнеса такова: если спектакль удался, его должны катать, пока он приносит деньги. У нас пока одно отделение состояло из разных номеров с общим финалом, а второе — из спектакля «И помнит мир спасенный». И, наверное, год, а может, чуть больше, мы проездили с таким репертуаром.
Год пролетел быстро, у меня образовалась очередная «дыра», когда Наташа и Андрей вновь уехали в турне после чемпионата мира. И опять, вместо того чтобы ездить по заграницам, зарабатывать деньги, я вернулась в Москву. Стало ясно, что театр — это дело моей жизни и меня уже не привлекают никакие турне, я отработала спортивный сезон и сразу помчалась ставить новый спектакль.
Я выбрала «Русскую ярмарку». Ее я уже делала одна, Чайковская от нас ушла, а если и заходила, то изредка. На премьере «Русской ярмарки» в Лужниках появился Игорь Александрович Моисеев. Он сказал: «Да, ты придумана интересную вещь. Для начала (он так и сказал — для начала) ты молодец». И спросил: «Сколько человек у тебя в труппе?» Признаюсь, я старалась создать некую иллюзию присутствия на льду большого числа людей за счет того, что ребята без отдыха, буквально изнашивая ноги, только и делали, что убегали за кулисы и тут же выскакивали из них, чтобы постоянно происходило мелькание, мне всегда нравилось, когда на сцене много действия. Ответила: «Вообще немного, а как вы думаете?» Моисеев: «Думаю, что у тебя около тридцати человек». Я была польщена: «Одиннадцать». И с этими одиннадцатью, а потом тринадцатью проворачивалась адская работа. Честно говоря, я и не вспомню, когда у меня она была другой, но хочется думать, что мои артисты вспоминают меня с удовольствием, так как у них набралось много разных и интересных ролей. Они были предельно заняты, не щадили себя, и за это я им признательна. Но и они должны быть мне благодарны: тогда, нещадно подгоняемые мною, они были молодые и сильные, зато эта потовыжималовка дала им возможность кататься до сорока.
В середине 80-х я заложила в них колоссальную репетиционную и концертную выносливость. Иметь на всю оставшуюся профессиональную жизнь такой запас прочности — все равно что иметь хороший счет в надежном банке. А эта прочность отрабатывалась и вырабатывалась мною совершенно сознательно, она от спортивной выносливости отличается, потому что в спорте ты вышел на лед на четыре с половиной минуты, а в спектакле — по четыре с половиной минуты, но шесть раз за полтора часа. А еще выходы в массовых сценах, а еще тебе, кровь из носа, нужно пробежать по всему катку на каком-то одном движении, а потом сделать какой-то трюк. И все это одно за другим, одно за другим…
В тот год, когда я поставила «Русскую ярмарку», была сделана и визитная карточка коллектива — «Танец с саблями». Он открывал на протяжении нескольких лет все наши представления, открывал и совместные представления с Торвилл и Дином (о чем я расскажу позже). Музыка Хачатуряна для начала шоу любого ранга фантастическая для завода публики. Но для нас «Танец с саблями» оказался как находка крупного алмаза, он был общим на всю труппу, но каждый имел в нем и сольный кусок. Танец, как пуля, бешеный ритм, сумасшедшие скорости и на этих скоростях — феноменальные трюки. Выдающийся импресарио, австралиец Майкл Эджели, сразу и безоговорочно заявил: «Этот номер в вашей программе будет всегда стоять первым».
«Русская ярмарка», народное гулянье, ставилась на русскую народную музыку. У каждого в «Ярмарке» тоже были сольные номера, она придумывалась как одноактный балет, собранный из разного рода номеров, без сквозного сюжета, но тем не менее как цельное законченное произведение.
«Русская ярмарка» имела шумный, веселый успех, спектакль получился смешной, с забавными приколами и шутками, что стало возможным благодаря высочайшему уровню исполнителей. Я поставила для Игоря Бобрина «Гопак», который потом танцевал Леня Казнаков, уже и не сосчитать, сколько сезонов, а потом — Юра Цымбалюк с ним в очередь. Но «Гопак» остался «фирменным» Лениным номером. Он с таким смаком его исполнял, будто в руках у него горилка и сало. У Бобрина помимо этого тяжелейшего, кстати, номера, коронным стало «Яблочко» с чудесными, очень смешными находками. Юра Овчинников навсегда запомнился «Барыней» и «Цыганочкой». Валянская и Спиридонов блистали в «Питерской». Мы стали развиваться в единственно правильном направлении — отталкиваясь от уникальных спортивных и цирковых возможностей артистов. Шились костюмы, рассчитанные на быстрое переодевание. Они задумывались таким образом: одевается некая основа, а сверху что-то быстро меняется — для меня необычная и тоже очень интересная работа.
Волов благополучно работал директором, но уже назревали какие-то скандалы, я от них держалась в стороне, все силы уходили на работу в спорте. Возникли разногласия у Волова с Овчинниковым, у Овчинникова с Бобриным. К началу склоки коллектив уже имел три спектакля: «Дивертисмент», «И помнит мир спасенный» и «Русская ярмарка». Без всякой натяжки это смело можно назвать репертуаром. Мы уже могли менять номера, что в первый год существования казалось немыслимым и недостижимым. Правда, серьезно никто не болел, не травмировался, слава богу, и замен не требовалось.
С таким репертуаром возникло желание поехать на гастроли за рубеж, тем более что нас стали уже замечать. Появились первые импресарио, понимающие, что «Все звезды» можно не только показывать, но на них будут и смотреть. По-моему, первой страной нашего выезда стала Польша. Для утверждения каждого нового имени требуется время. И в наш первый приезд за границу толпами к нам не валили и буквально двери не ломали. Но зато те, кто пришел, получили огромное удовольствие, с представления уходили они уже нашими зрителями. Какой-никакой, но успех появился, теперь полагалось его развивать. И тут произошел раскол в коллективе.
Юра оказался в больнице, причем надолго, с сильными болями в спине. Тяжелое состояние, беда с позвоночником. Выдающийся доктор Лившиц поднимал его с койки, наверное, в течение полугода. Но коллектив продолжал работать, а Женя Волов начал, как и предупреждала Алла, потихонечку среди ребят сеять смуту — типичная эстрадно-театральная склока. Они неискушенные, ни Игорь, ни Юрка, в подобных делах, кстати и я, естественно, тоже никакого опыта в них не имели. Я умела бороться с начальством в Спорткомитете. Начало конфликта я упустила, так как сидела в Москве, а они ездили по стране. Там, на гастролях, Волов начал проводить какие-то собрания, смещать Юру, заменять его Игорем, вместо того чтобы поддерживать обоих. Мне полагалось заменить его самого и поскорее, но я не очень понимала, что у них там происходит, а Волов в это время объяснял спортсменам-артистам, что Юра как художественный руководитель несостоятелен, хотя эти вопросы совершенно его не касались. Что касается меня, то пока Волов занимал должность директора, я не получала в театре зарплату, что казалось мне немножко странным. Я получала от директора, которого сама привела, 200 рублей за постановку, а с гастролей, хотя там шли все мои номера, мне не отчислялось ни одной копейки. Я не очень-то над этим задумывалась, но однажды со мной долго пообщались профессионалы советской эстрады, после чего сразу показали мне на голову, советуя немножко полечиться. Меня же тогда не волновали меркантильные соображения, мне хотелось ставить, ставить, ставить, продумывать дальше программы, подбирать музыку.
