Узнала про новые Славкины дела и Тоня Игошина, которая сидела с ним вместе за одной партой. Славка вообще дружил с ней не особенно. Он подглядывал к ней на контрольных и дергал её за рыжие волосы.
Однажды Тоня увидела, как Славка направлялся к соседу. Она загородила дорогу и сказала:
— Так, Славка, настоящие друзья не делают.
Славка повёл Тоню к соседу. Потом зачастили туда другие ребята. И у них там пошло… Кто рыхлил грядки, кто разносил на лопатах удобрения, а кто ходил взад-вперёд с лейкой и сеял вокруг чистый тёплый дождь. Пёс Полкан смотрел на это чудо и улыбался рыжими глазами с двумя чёрными точками вместо бровей.
Скоро на грядках зацвели во всю силу цветы. По вечерам Павел Егорович надевал новый пиджак, клал в карман паспорт с лохматыми краями и куда-то уходил. Он шёл по улицам с большой плетёной корзиной в руке. Она была накрыта серой влажной марлей. От корзины так приятно пахло, что прохожие останавливались и вздыхали.
В один такой вечер Славка и пришёл к соседу. Павел Егорович не закончил ещё укладывать свою корзину. Он почему-то смутился, торопливо бросил на цветы серую марлю и спросил:
— Чего приплёлся? Отец прислал подглядывать?
— Я, Пал Егорыч…
Сосед посмотрел на Славку, и лицо его немного подобрело. Возле глаз залучились широкие, разрезанные на квадратики морщинки. Он подошёл к своей корзине, отбросил с цветов серую марлю и сказал:
— Ты, Славка, бери! Сколь хошь, столько и бери. Раз обчее, значит, обчее…
Но Славка не взял ни одного цветка. Никогда не брали цветов и другие ребята. И не потому, что они боялись Полкана. Полкан теперь не трогал. Ребята приносили ему кости и кусковой сахар. Но сахар Полкан почему-то не ел. Он только нюхал его и мотал мордой, как будто это был не сахар, а рыбий жир или касторка.
Только один раз Славка залез без спросу на грядки. Он никогда бы не сделал этого, если бы в жизни всё было иначе и если бы не случилось в их доме большой и горькой беды. В Славкином доме на первом этаже жила тётя Нюша. Недавно ей прислали откуда-то письмо. Сына тёти Нюши, которого тоже звали Славкой, убили на границе. Никто из ребят не знал и не помнил его. Но всё равно им было жаль и Славку и тетю Нюшу. Она целыми днями сидела возле окна, смотрела во двор и ничего не видела…
Славка пришёл к Павлу Егоровичу рассказать про тетю Нюшу и попросить для неё цветов. Но во дворе никого не было. У ворот лежал Полкан. На дверях висел замок, а на крыше, не зная никакой беды, вертелась деревянная вертушка. Славка зашёл на грядку и начал рвать цветы.
В эту минуту хлопнула калитка, и во дворе появился Павел Егорович с пустой корзиной в руке. Он вмиг заметил Славку, бросил корзину к порогу и закричал:
— Ты чего это тут делаешь, гадёныш!
Павел Егорович подошёл к Славке. Вырвал у него букет из рук, примерился и ударил цветами по щеке.
— Долой с моего двора! Сей минут долой!
Славка уже давно был за калиткой, уже мчался через три ступени на свой четвёртый этаж, а Павел Егорович всё ещё кричал и размахивал голым, растрёпанным букетом. И всё там затаилось и притихло. И пёс Полкан, и цветы на грядках, и бешеная вертушка, которая стрекотала без отдыха весь день и всю ночь.
А утром над шестым «Б», в котором учился Славка, грянула гроза. На первый урок вместо учителя пришёл директор и с ним Павел Егорович. Павел Егорович был в новом пиджаке, смотрел куда-то в сторону и смущенно улыбался. Директор подошёл к столу, надел очки, в которых читал только книжки, и сказал:
— Ребята, Павла Егоровича обидели… Кто-то ночью вытоптал у него все цветы.
Класс притих. Стало слышно, как в коридоре щёлкали своими стрелками большие электрические часы.
— Кто это сделал, пускай встанет и признается…
Директор смотрел на весь класс и на Славку, который сидел с Тоней на первой парте. Ребята тоже смотрели на Славку, на его побелевшее лицо и на его ботинки с чёрными засохшими комочками грязи возле ранта и белыми налипшими лепестками цветов.
— Я жду, — сказал директор. — Если этот трус не признается, пускай пеняет на себя.
Славка поднял руку, но тут вдруг с парты встала Тоня Игошина. Тоня, которую Славка толкал на контрольных за то, что не даёт списывать, и дёргал без всякого дела за волосы. Несколько секунд Тоня стояла молча, смотрела вниз на свою руку с белой кружевной манжетой.
— Славка ничего не топтал, — тихо и глухо сказала она. — Мы всё сами знаем… — И вдруг Тоня встретилась взглядом с Павлом Егоровичем. В горле у нее что-то вздрогнуло и запнулось. — Славка ничего не топтал! — крикнула она. — Это мы всё сами вытоптали. Мы всегда будем так. Мы сто раз будем топтать!
Тоня сползла на парту, уронила голову на чёрную крышку и спрятала все лицо в своих рыжих пушистых волосах. Даже рыжим девчонкам, которых дергают за волосы и толкают на контрольных, стыдно плакать при всех.
Молча и сурово смотрел из-под своих очков директор, переминался с ноги на ногу возле доски и глупо улыбался Павел Егорович. Тихо сидели и думали о чём-то своем дети. Может, даже не о Славке, не о цветах и не о маленькой девочке Тоне. Никто не нарушал этой тишины. Ну что ж, пускай дети думают. Скоро они будут взрослыми.
ВОРОБЬИНАЯ СТОЛОВАЯ
Мать пришла с базара и начала выкладывать покупки на стол. В большой, сплетённой из красных прутиков корзине было много всякого добра: и лук, и картошка, и квашеная капуста, и орехи, и даже мандарины. Ира и Андрей уже успели расколоть по одному ореху и принялись очищать мандарины, а мать всё запускала и запускала руку в корзину. И вот, когда все уже думали, что в корзине больше ничего нет, мать ещё раз запустила туда руку и вынула большой кусок мяса.
— Ого! — удивился отец. — Прямо целый баран!
— Ничего. Теперь зима, не испортится.
Она сняла с гвоздя сеточку, затолкала в неё мясо и вывесила за форточку на мороз.
Не успела мать слезть с подоконника, как внизу, возле огромного сугроба, уже сидела собачонка Катушка. Три дня назад мать вывешивала сеточку за окно и уронила вниз кусочек колбасы. Катушка тут же подхватила колбасу и слопала. Теперь Катушка вспоминала этот случай и ждала, что с неба снова свалится что-нибудь вкусное и она бесплатно позавтракает. Но с неба, конечно, ничего не падало. Катушка посмотрела на сетку с мясом, обиженно вытерла морду лапой и ушла восвояси.
Разве с такого склада что-нибудь достанешь? Туда не только собака, туда даже кошка не допрыгнет.
Мать и все остальные тоже думали, что мясо лежит в надёжном месте и туда никто и никогда не доберётся.
Но люди жестоко ошиблись.
На следующее утро, когда Андрей пришёл на кухню умываться, на сетке, уцепившись коготками за верёвочки, сидел большой серый воробей с общипанным хвостом.
Он разрывал клювом газету и клевал мясо.
— Кыш! — крикнул Андрей и постучал пальцем по стеклу.
Воробей вспорхнул, покружил немного возле сараев, а потом снова примостился на свёртке и начал что называется уплетать мясо за обе щеки. И тут Андрей не выдержал такого нахальства. Он взял щепку, открыл форточку и хотел стукнуть воробья по чему попало.
В это время в кухню вошла мать. И конечно же, она отобрала у Андрея щепку и не разрешила ему стукать воробья по чему попало.
— Стыд и позор! — сказала она. — Позор и стыд. Разве можно обижать птиц?
Мать начала объяснять Андрею, почему нельзя разорять птичьи гнезда, стрелять в птиц из рогаток.
— Ласточка ловит за лето целый миллион мух и комаров, — сказала мать. — И если бы не было ласточек и других птиц, тебя бы уже давно съели комары. Понятно?
Андрей кивнул головой и сказал, что ему всё понятно.
Но мать на этом не успокоилась. Она знала, что Андрею надо объяснять не один раз, а сто.
А раз это было так, мать рассказала Андрею про сову, которая съедает за лето тысячу мышей, про синичку, которая съедает за сутки столько насекомых, сколько весит сама, про воробьёв и про других птиц.
