Читал Ги запоем. Среди писателей, взволновавших его юное воображение, был и Шекспир. Мать заставила его прочесть «Макбета», «Сон в летнюю ночь». В своих воспоминаниях госпожа Мопассан рассказывает, какое глубокое впечатление произвели на мальчика эти первые книги. Он понял, что словами можно вызывать образы людей и предметов. Родному языку учила его также и мать. Аббат Обур, викарий Этрета, занимался с ним грамматикой, арифметикой и латынью, которою ребенок очень заинтересовался. Из новых языков Ги не знал ни одного, а взамен этого бегло говорил на нормандском наречии: к нему он привык во время своих скитаний с рыбаками. Ги в это время часто уплывает в море с рыбаками Ипора, посещает скалы и пещеры, ловит рыбу при лунном свете, помогая вытаскивать расставленные накануне сети, проводит целые дни в лодке, пробираясь сквозь лес тростников или сидя в ней между двумя собаками и обдумывая план предстоящей охоты или рыбной ловли; впоследствии он вспоминает и свои бесконечные прогулки верхом по равнинам, по которым хлещет морской ветер. Эта жизнь укрепила его здоровье и развила в нем значительную физическую силу. Лица, знавшие Ги между десятью и двадцатью годами его жизни, рисуют его коренастым, с могучей шеей, как у молодого бычка, с неукротимой энергией «любителя жизни», как он сам называет себя в этом возрасте. Живя в тесной близости с рыбаками и крестьянами, Ги разделял их жизнь и сопряженные с нею опасности и их наивные развлечения. Эту действительность отразили впоследствии многие из его рассказов, равно как и роман «Жизнь». Рыбаки обожали маленького Ги, часто брали его с собою в море в любую погоду. Госпожа Мопассан вспоминает то беспокойство и тот страх, в которые не раз повергали ее долгие отлучки сына. Позже, описывая эту жизнь, полную приключений, страсть к которым не покидала никогда Мопассана, он говорит: «Чувствую, что в жилах моих течет кровь морского разбойника. Для меня нет большей радости, как весенним утром плыть в лодке к неведомым берегам, бродить целые дни по новым местам, толкаться среди людей, которых я никогда потом не увижу, которых покину с наступлением вечера, чтобы снова пуститься в море; проводить ночи под открытым небом, править рулем по воле моей фантазии, не сожалея о жилищах, где рождаются, длятся, замыкаются в рамки и угасают человеческие жизни, не испытывая желания бросить якорь где бы то ни было, как бы ласковы ни были небеса, как бы прекрасны ни казались там берега».

Когда мальчику исполнилось тринадцать лет, его оторвали от бродячей и праздной жизни и отправили в духовную семинарию в город Ивето. Не будучи подготовлен к тому лишению свободы и к той дисциплине, которые встретили его в семинарии, Ги почувствовал себя очень несчастным. Однако это заведение, откуда он не раз пытался бежать и из которого его в конце концов исключили, не оказало сильного влияния на развитие его ума и характера. Все тяготило его здесь. Особенно отталкивал его независимую природу интернат. Ги тосковал по морю, по друзьям-рыбакам. Власть попов и нравы духовенства возмущали прямую, открытую душу. В виде утешения среди этой монастырской обстановки он начал писать стихи. Многие стихотворения не были лишены изящества. Но одно из них, заключавшее протест против «сутан», «стихарей» и «монастырского уединения», было перехвачено семинарским начальством. Этим предлогом воспользовался заведующий семинарией, чтобы избавиться от беспокойного воспитанника и отослать его домой. Мальчик был в восторге; не особенно была огорчена и мать.

На следующий год Ги поместили пансионером в руанский лицей.

Там он с еще большим успехом продолжал свои литературные опыты, пользуясь на этот раз руководством и советами настоящего поэта, Луи Буилье, принадлежавшего некогда к тому детскому кружку, участниками которого были Флобер, мать и дядя Ги. Стихотворения Мопассана этого периода не отличаются оригинальностью. Одно из них было напечатано в «Ревю де ревю». Ги в то время было восемнадцать лет. В лицее он работал усердно и окончил его со степенью бакалавра.

Эти годы детства и ранней юности были необычайно плодотворны для Мопассана. Уже сознавая себя в душе поэтом, он бессознательно впитывал впечатления, темы и типы своих будущих повестей и романов. В Руане, в Ивето, в Этрета, на морских утесах и среди фруктовых садов, на ярмарках и на порогах кабаков, в старых домах священников – повсюду встречал он будущие типы своего первого романа и многих из своих новелл. Рыбаки, крестьяне, служанки на фермах, священники, мелкопоместные дворяне, кабатчики, отец Бонифаций, тетушка Маглуар, дядя Бельом и даже «свинья Морен» изображены в них с такою откровенностью, что, по слухам, все эти люди были огорчены тем, что писатель нисколько не польстил им и что их тотчас же можно было узнать.

Вскоре, однако, внимание молодого писателя было отвлечено новыми событиями. Разразилась Франко-прусская война. Руан был занят неприятелем. Мопассан поступил на военную службу и принял участие в кампании. Воспоминания его об этом времени послужили впоследствии сюжетом для его рассказа «Пышка», для неоконченного романа «Анжелюс» и многих небольших рассказов.

По окончании войны Мопассан переехал в Париж. Здесь началась для него новая жизнь. Детские годы отошли в прошлое, уступив место иным стремлениям, иным заботам.

В Париже Мопассану пришлось проводить ежедневно определенное количество часов в темной и тесной канцелярии морского министерства, и, привязанный службою к городу, он затосковал; его легкие, глаза, кожа с детства привыкли к чистому воздуху полей, а ноги – к лесным тропинкам и берегам рек. Поэтому Мопассан этого периода не столько литератор, не столько посетитель литературных салонов и редакций, сколько любитель спорта и гребец, не имеющий соперников на Сене между Шату и Мезон-Лаффит. Веселый, энергичный и сердечный, обожавший загородные прогулки, пирушки, речной спорт, смех и веселье – вот каким знавали Мопассана друзья между 1870 и 1880 гг. В его наружности, говорит один из них, не было ничего романтического. Круглое загорелое лицо гребца, простые манеры. «Цвет лица напоминал прибрежного жителя, загоревшего от морского ветра, голос хранил тягучесть деревенской речи. Каждое утро он вставал с зарею, вымывал свой ялик и делал в нем несколько концов по Сене; в поезд он вскакивал, чтобы ехать в город, как можно позже, проклиная свою служебную лямку. Он много пил, ел за четверых, спал не просыпаясь». Золя, познакомившийся с Мопассаном в это время, изображает его красивым малым, небольшого роста, сильным и коренастым, с густыми волосами, вьющимися усами, широким лбом, пристальным, зорким и в то же время мечтательным взглядом. «С наружностью молодого бретонского бычка», – прибавляет Флобер.

Мопассан очень заботился о своем здоровье и гордился своею физической силой: он мог пройти пешком восемьдесят верст кряду и однажды в своем ялике спустился по Сене от Парижа до Руана, везя в нем еще двух друзей. Зато малейшее нездоровье внушало ему опасения, он пугался воображаемых болезней и двадцати восьми лет уже начал высказывать Флоберу жалобы на свое здоровье.

Поступив на службу в морское министерство (с окладом в 1500 франков), Мопассан впоследствии переменил эту должность на более выгодное занятие в министерстве народного просвещения, оставлявшее ему больше свободного времени. Ревностным чиновником он никогда не был. Он делил свое время поровну между катаньем на лодке и литературными опытами, которым предавался в служебные часы, изводя на них казенную бумагу и предоставляя их по воскресеньям на суд своего учителя – Флобера.

Служба в министерстве, правительственные тайны, в которые ему удавалось проникнуть, общение с коллегами и с начальством – все это для Мопассана было источником наслаждения, благодаря бесконечным проделкам, которым это давало материал. Он удовлетворял здесь свою страсть к мистификации и к шаржу, которая не покидала его в течение всей его юности. В новой для него среде он снова увлекался наблюдениями, которые некогда делал над рыбаками и крестьянами Этрета. «Наследство», «Ожерелье» – чудесные вещи, описывающие скромное, однообразное и богатое смешными эпизодами существование мелких чиновников, полные жизненной правды.