Она боялась войти в темную каюту, боялась оставаться одной и кончила тем, что села на палубу. Потом положила рядом с собой сверточек, поспешно вытащила куклу из кармана, в который она была запихнута вниз головой, оправила ее закинутую на голову ситцевую юбку, прислонила к косяку двери и наказала ей не «бояться».
В большой каюте оказалось мало интересного, но за нею находились две маленькие каютки, подобные кроличьим порам, в которых было чем поживиться. Старое платье, старые сапоги, старый цилиндр того необыкновенного фасона, который можно увидеть только на улицах Пернамбуко: невероятной вышины и поуже кверху, телескоп без одного стекла, том сочинений Гойта, морской альманах, большой кусок полосатой фланели, коробка крючков для удочек. А в углу – о, чудесная находка! – сверток чего-то, что имело вид черной веревки.
– Табак, клянусь честью! – завопил Пэдди, бросаясь к нему. Это был тот сорт табака, который водится в лавочках приморских городишек. Одной трубки было бы достаточно, чтобы вызвать тошноту у гиппопотама, но старые матросы жуют его, курят и наслаждаются им безгранично.
– Вытащим все добро на палубу и разберем, что стоит оставить, а что выбросить, – сказал Баттон, загребая огромный ворох хлама, в то время как Дик пустился вперед с высокой шляпой, на которую сразу заявил права собственности.
– Эм, – закричал он, выскакивая из-за дверей, – посмотри, что я раздобыл! – Он натянул нелепое сооружение себе на голову. Шляпа спустилась до самых плеч.
Эммелина взвизгнула.
– Смешно как пахнет, – продолжал Дик, сняв шляпу и обнюхивая ее. – Пахнет старой головной щеткой.
Но Эммелина уползла от него как можно дальше: она боялась всего черного, и исчезновение Дика под черной шляпой напугало ее до полусмерти.
Между тем Баттон натаскал целую кучу тряпья на палубу, уселся рядом с ней и запалил трубку. Он и не вспомнил до сих пор о съестных припасах и воде: так он был счастлив, что нашел драгоценный табак. Правда, что съестных припасов только всего и было, что полмешка картофеля; трюм был затоплен, а пресная вода в бочке совсем протухла.
Тем временем Эммелина пробралась обратно, так как Дик обещал не надевать на нее шляпу, и все трое уселись вокруг кучи хлама.
– Эта пара сапог, – начал старый матрос, поднимая их кверху, как на аукционе, – пошла бы за полдоллара в любом порте мира. Положи их рядом с собой, Дик, и разверни вон те штаны.
Штаны развернули, осмотрели, одобрили и сложили рядом с сапогами.
– Вот вам телескоп, кривой на один глаз, – продолжал Баттон, сдвигая и раздвигая его, как гармонику. – Может, на что и пригодится. А вот книжка, – бросая мальчику альманах, объявил он: —посмотри, что в ней сказано.
– Не могу прочесть, – безнадежно сказал Дик, – тут цифры!
– За борт ее! – скомандовал Баттон.
Дик радостно исполнил приказание, и осмотр продолжался. Пэдди вывернул все карманы, по ничего в них не нашел. Отобрав все подходящее, выбросили остальное за борт и снесли отобранные вещи до поры до времени в капитанскую каютку.
Тут только Баттон вспомнил, что пища может оказаться столь же полезной, как и одежда, и отправился на поиски; но все мясо оказалось заблаговременно вынесенным, и трюм был залит водой. Впрочем, той провизии и воды, которые они перетащили из шлюпки, должно было хватить на десять дней, – а в десять дней мало ли что может случиться!
Глава IX. Тени при луне
– Что-то долго нет папочки! – вдруг сказал Дик.
Они сидели на больших бревнах, которыми была завалена палуба по обеим сторонам камбуза. Солнце садилось в стороне Австралии, погружаясь в море расплавленного золота. В нависшем над горизонтом таинственном мареве казалось, будто вода трепещет и колышется, как бы от чрезмерного жара.
– Да, это правда, – сказал Баттон, – но лучше поздно, чем никогда. А теперь, не думай о нем, потому что он от этого скорей не явится. Смотри, как солнце садится в воду, и, чур! не говори ни словечка: тогда услышишь, как оно зашипит.
Дети смотрели и слушали. Пэдди делал вид, что тоже слушает. Все трое безмолвно следили за тем, как сверкающий щит прикоснулся к воде, прянувшей к нему навстречу.
И точно, можно было услышать, как зашипела вода, – стоило только иметь немного воображения. Только что прикоснувшись к воде, солнце исчезло в ней так быстро, как человек, спускающийся с лестницы. Как только оно исчезло, над морем разлились призрачные золотистые сумерки, прелестные, но невероятно печальные. Затем море превратилось в лиловую тень, запад померк, как если бы там затворили дверь, и по небу потоком хлынули звезды.
– Мистер Баттон, – спросила Эммелина, кивая на запад, – что там такое?
– Запад, – сказал он, уставившись на закат, – Китай, Индия и все такое прочее.
– Куда пошло теперь солнце? – спросил, в свою очередь, Дик.
– Оно теперь гонится за луной, а она удирает, что есть сил, подоткнувши юбки; сейчас выскочит на небо. Оно всегда гоняется за ней, но ни разу еще не поймало.
– А что бы оно сделало, если бы поймало ее? – спросил Дик.
– Может, дало бы ей хорошего шлепка, – и поделом!
– Отчего поделом? – продолжал Дик, на которого нашла полоса допрашивания.
– Потому что она только и знает, что морочит людей. Чего только не делала она с Мак Кенной!
– Кто он такой?
– Мак Кенна? Да юродивый той деревни, где я жил в добрые старые дни.
– Что это значит – юродивый?
– Держи язык за зубами и не расспрашивай! Он вечно тянулся за луной, нужды нет, что было в нем шесть футов два вершка росту. Был он худ, как жердь, хоть узлом его связывай, и в полнолуние не было с ним никакого сладу. Бывало, сидит на траве и смотрит на нее; потом вдруг как схватится, и ну гоняться за ней по холмам, пока его не найдут где-нибудь в горах спустя дня два, голодного и холодного, так что, наконец, пришлось его спутывать.
– Я раз видел спутанного осла, – вставил Дик.
– Значит, ты видел близнеца Мак Кенна. Ну-с, раз как-то мой старший брат Тим сидит перед огнем, покуривая трубку и подумывая о своих грехах, как вдруг, откуда ни возьмись, входит Мак.
«– Тим, – говорит, – изловил я ее, наконец!
«– Кого это ее? – спрашивает Тим.
«– Луну, – говорит.
«– Куда изловил? – говорит Тим.
«– В ведерко у пруда, – говорит тот, – вся целёхонька, без единой царапины. Приди, посмотри – говорит.
«Тим и пошел за ним. Пришли они к пруду, и там стоит ведро с водой, а в воду смотрится луна.
«– Выудил ее из пруда, – шепчет Мак, – Теперь погоди, говорит, я сцежу воду потихоньку – говорит, – и поймаем ее на дне живьем, как форель. – Слил это он воду из ведра и заглядывает на дно – думал она там плескается, как рыба.
«– Удрала, чтоб ей пусто было! – говорит.
«– Попытайся еще раз! – говорит мой брат; и Мак опять набрал воды в ведро, и как только вода улеглась, глядь! – снова луна тут как тут.
«– А ну-ка теперь, – говорит мой брат. – Спусти опять воду, да потихоньку, не то опять поминай ее, как звали.
«– Постой маленько, – говорит тот, – я что-то придумал.
«Мигом сбегал в хижину своей старухи-матери – она тут же и жила близехонько – и притащил решето.
«– Ты держи решето – говорит, – а я буду лить воду. Коль из ведра ускользнет, изловим ее в решето, – Вот льет он себе воду тихонько, точно сливки из кувшина. Вылил всю воду, вывернул ведро вверх дном.
– Да провались она совсем! – кричит, – опять унесла ее нелегкая. – Да с этим как швырнет ведро в пруд, и решето за ним следом. Как вдруг ковыляет к ним его старуха-мать с палкой.
«– Где мое ведро? – спрашивает.
«– В пруду, – говорит Мак.
«– А мое решето?
«– Отправилось за ним вдогонку!
«– Я тебя научу ведрами швыряться, – крикнула она, да как хватит его палкой, а тот ну реветь и вприпрыжку прочь от нее. А она загнала его в хижину, и продержала там на хлебе и воде целую неделю, чтобы вытравить у него луну из головы. Да только попусту хлопотала. Как прошел месяц, он опять за свое»… Э, да вот и она!