— Вы все знаете и решение приняли.

— Оно будет зависеть от ваших доводов.

— Командир эскадрильи посоветовал мне приготовить деньги на ремонт.

— И вы не согласны?

— Зарабатываю больше, чем пропиваю, — выплачу.

— И все-таки почему приняли решение сесть у больницы? — спросил Аракелян.

— Больной, которого я вез, симпатичный старикан. Он уже хрипел и готов был повидаться с богом. Мне почему-то захотелось продлить ему жизнь. Пусть подышит еще годков двадцать.

— Скажите, товарищ Пробкин, это вы написали басню, которую парторг снял с доски объявлений в штабе? — поинтересовался Терепченко. — И буквы в посвящении «П. С. Т.» относятся ко мне?

— Он, он. Его почерк! — сказал Корот.

— Ладно! — махнул рукой Терепченко. — Спасибо за критику, Пробкин, она движущая сила нашего общества. Так? Только, если смелый, подписываться надо. Верно? Перейдем к существу дела. Почему не сели на местном аэродроме? Кто дал право? Почему не запросили разрешения по радио на посадку у больницы?

— Сомневался в положительном ответе, а старикан умирал.

— Вас просил сесть поближе врач?

Семен внимательно посмотрел на него, на Корота, на Аракеляна.

— По Правилам это не имеет значения.

— А на колеса можно было притулиться? — Вопрос Корота прозвучал как-то нерешительно, хотя и был произнесен сиплым басом. — Может быть, тогда…

— Тогда бы самолет скапотировал, и от кабины остался блин!

Дверь кабинета приоткрылась:

— Разрешите?

— Я занят! — крикнул Терепченко. — Ну и заварили кашу, Пробкин!

— Все делал, как учили.

— Кто учил? — насторожился Терепченко.

— Ну, например, министр гражданского флота. Недавно читал о его отношении к людям. Впечатляет и достойно подражания.

Терепченко поморщился и пожевал нижнюю губу.

— Ишь ты! Грамотен, баснописец! — выражая поддельное изумление, негромко сказал он. — Идите!

В дверях Семен встретился с секретаршей командира отряда. Девушка, дробно стуча каблуками по паркету, подошла к Аракеляну.

— Вам записка. Передал шофер санитарной машины.

— Спасибо.

Аракелян прочитал записку и положил ее перед Терепченко.

— Пишет начальник областной санитарной станции. Пилот садился по просьбе врача, и они ходатайствуют о поощрении.

— Мое дело, дорогой, служба. Их право благодарить. Дам указание занести благодарность в личное дело Пробкина и накажу его за нарушение Наставления по производству полетов.

— Прощать самовольства нельзя. Разведем анархию. Он мог запросить разрешение по радио…

— Правильно, Корот. И возможно, мы разрешили бы! — вставил Терепченко. — Ваше мнение, Сурен Карапетович, я не спрашиваю, оно, как в зеркале, отражается в ваших главах, и я с ним решительно не согласен. У командира звена происшедшее не переварилось.

— Наоборот!

— Интересно! — живо повернулся Терепченко к Романовскому.

— Жизнь человека дороже погнутых винтов и царапин на железе.

— Это цитата из книги министра?. Хотите придавить меня авторитетом? Разве мы говорим о чьей-то жизни?

— А должны в первую очередь помнить об этом.

— Гибкая позиция! Вы слышите, Корот?.. А если бы Пробкин разбился при посадке?

— Чтобы этого не случилось, он и садился на «живот».

— Ведь тогда бы умер не только больной, а погиб и врач, и сам пилот! — продолжал Терепченко, не замечая реплики Романовского. — Вы, все здесь сидящие, ручаетесь, что в будущем такая посадка не приведет к катастрофе? Класс пилотов разный, а пример заразителен, потому что сдобрен благородством! Подумайте, разберитесь, и вы поймете, что Терепченко не дуб с чином, что он болеет за будущее своих пилотов не менее вас, добреньких!

— Давайте подумаем, — сказал Аракелян. — Пусть и пилоты подумают. А для этого вынесем вопрос на комсомола ское собрание.

— Пробкин не комсомолец, — пояснил Корот.

— Пригласить Пробкина на открытое собрание, — предложил Романовский.

— В управление сообщаю, а с приказом подожду, — сказал Терепченко. — Мнение коллектива всегда полезно послушать, однако замечу: делаю вам, Сурен Карапетович, большую уступку и надеюсь, вы не пустите собрание на самотек… Все, товарищи!.. Сурен Карапетович, минутку! Принесите-ка мне басню этого молодца, хочу сам оценить местные таланты. Подойду объективно, обещаю, хотя признаюсь честно: борзописак не люблю!

Аракелян, остановив Романовского у двери своего кабинета, попросил обождать и через полминуты вынес листок бумаги.

— Отнесите басню командиру.

— Почему я?

— Прочитайте и оцените, как журналист.

— Журналист я еще жидкий… Гм, в посвящении действительно «П. С. Т.» «Гусь лапчатый» — не очень оригинальное название…

— Надо ли, Сурен Карапетович, сим опусом злить командира в данной ситуации?

— Не знаю… Он просил, отнесите…

Семен ждал Марию у перрона. Ее самолет уже подрулил с посадочной полосы. Резко тормознув, Ил-14 развернулся бортом к пассажирской платформе. Подкатили ярко раскрашенный трап. Пассажиры осторожно спускались на землю. Кто ка-к перенес полет, читалось по лицам. Помогая сойти старушке, вышла Мария. Она подняла голову, поискала глазами Семена, взмахнула рукой.

— Сема, хэллоу! Возьми ящик с пустыми бутылками в фюзеляже, отнесем в буфет. И пальто прихвати! Авоська там еще с мандаринами. Куклу в целлофановой сумке не забудь!. Осторожнее, бабуся! Ножку, ножку на каблук…

Поднявшись по трапу, Семен вскоре вышел из самолета, нагруженный нехитрым хозяйством стюардессы. Не торопясь, они двинулись по аллее к аэровокзалу.

— Ну, как прокатилась?

— Ты знаешь, меня всегда злит этот дурацкий вопрос! Всем кажется, что бортпроводница путешествует в свое удовольствие. Этакая романтическая девица с орлиным перышком в душе! Мужичья эта работа, Сема! Встаю раньше пилотов, получаю контейнеры с едой, бутылки, ложки, вилки, стаканы и стаканчики. Тащу в большинстве случаев на своем горбу! Потом за рейс километров десять-пятнадцать ножками по салону: «Не скушаете ли конфеточку, месье? Вам лимонаду или содовой? Прошу позавтракать! Вот вам таблетка от головной боли, дорогая! Я вас просила пристегнуться ремнями, товарищ! И не курите, рядом с вами женщины и дети! Пересядьте, пожалуйста, вперед, там меньше болтает». А сколько мытья посуды? А дурацкие вопросы: «Вы замужем?», «Почему такие горькие конфеты?» Будто я их делаю! Или какой-нибудь ферт в фуражке блином за ногу пытается ущипнуть! По усам бы его смазать, а надо улыбаться. И вдруг сбоку ехидно-умирающее: «Улыбаетесь, а человеку плохо от качки. Что за сапожники самолет ведут?» Черт ее знает, какие нервы надо и ноги с мускулами футболиста, выносливость ишачиную!

— Кто за ножки хватать пытался?

— Ну вот, только это ты и услышал! А на стоянке перед обратным рейсом опять ишачиная работа, да еще смотри, как бы буфетчицы не надули! А вырвешься в город, так все рысью…

— Ладно, Машенька, в следующий рейс я пойду за тебя и повыброшу всех усатых в кепках блином.