Копт, прижавшись лицом к плечу Ирода, разрыдался. – Ты… ты, – говорил он, но рыдания мешали ему высказать свою мысль до конца. Подойдя к мулу, он порылся в мешке, свешивавшемся с седла, достал оттуда небольшую статуэтку Осириса, сделанную из золота, и протянул Ироду: – Возьми на память. Это очень древняя работа, которая не имеет цены. Когда тебе станет трудно, помолись моему богу, он обязательно тебе поможет.
2 Так, за чтением стихов, которые цепкая память Ирода хранила множество, в обществе сменяющих друг друга попутчиков наш герой достиг, наконец, цели своего затянувшегося странствия – Великого города в той его части, где Аппиева дорога сливается с Латинской дорогой и находятся термы[127], на месте которых спустя два столетия возникнут роскошные императорские термы Каракаллы, сохранившиеся поныне. Ирод, прежде чем предстать перед Антонием, решил смыть с себя многодневную грязь, накопившуюся на нем за время его нахождения в пути, и отправился в термы. Здесь его постигло первое разочарование, которое он испытал, вступив в раздевалку. Сбросив с себя одежду, он оказался в центре гогочущей толпы, которая указывала на него пальцем и улюлукала, привлекая внимание как тех, кто еще только собирался помыться, так и тех, кто уже вышел из бассейна, с удовольствием растирая свои распаренные, покрытые каплями воды розовые тела: «Смотрите, обрезанный! Вы только полюбуйтесь на этого урода! Позор! Уж лучше быть кастрированным, чем обрезанным![128]». Вторым разочарованием для Ирода стало то, что его не впустили в дом Антония, жестоко избив при этом палками и плетьми. Один из рабов, прикованный цепью с железным ошейником к парадной двери, сжалился над Иродом, который, истекая кровью, продолжал рваться в дом, и посоветовал ему обратиться в канцелярию просьб и жалоб с письменным изложением причин, по которым ему необходимо встретиться с триумвиром. «Тогда, – сказал сердобольный раб, – тебя, быть может, допустят к Антонию». У канцелярии просьб и жалоб собралась несметная толпа народу, съехавшаяся чуть ли не со всех концов света. Ирод понял, что пройдет не один месяц, прежде чем он попадет к заведующему канцелярией, который то ли примет у него прошение, а то ли нет, – все будет зависеть от суммы, которую Ирод ему заплатит[129]. Но самым большим разочарованием для Ирода стал сам Великий город, в котором он не обнаружил ни красивых мраморных дворцов, которые в избытке были в Тире, ни широких прямых улиц, окаймленных колоннадами, как в Апамее, ни тенистых рощ с утопающими в них виллами, которые придавали особое очарование Антиохии. Непрекращавшаяся десятилетиями борьба оптиматов с популярами, бесконечные гражданские войны сказались на Риме самым пагубным образом. Ирод долгими часами бродил по его тесным и грязным в эти короткие декабрьские дни улочкам и спрашивал себя: неужели он в самом деле находится в столице мировой державы, пришедшей на смену некогда могущественной державы Александра Македонского? То тут, то там ему попадались на глаза остатки Сервиевой стены[130], на которые он обратил внимание, еще только вступив по Аппиевой дороге в Рим. Из числа немногих каменных сооружений взгляд Ирода задержался разве что на базилике[131] Марка Порция Катона, Фламиниевом цирке[132] и портике Помпея у подножия Капитолия[133]. Ироду рассказывали, что за тридцать лет, прошедших со времени смерти Суллы и до убийства Цезаря, в городе появилось немало дворцов и храмов, но его в районы дворцов из-за вконец истрепавшейся одежды не впустили. В остальном же Рим больше походил на свайную деревню, застроенную без всякого плана многоэтажными инсулами[134], чем на мировую столицу. В поисках ночлега Ирод обошел множество инсул, но ему не везло: в этих жалких строениях с перекошенными окнами или вовсе без них не находилось свободного помещения, а там, где таковые были, домовладельцы заламывали такие сумасшедшие суммы, что ему пришлось бы заложить не одну, а десять статуэток Осириса, какую подарил ему слезливый любитель древней поэзии копт. В одной из инсул ему чуть было не повезло: толстый домовладелец в грязной тоге, услышав от Ирода, что ему нужен ночлег, по приятельски хлопнул его по плечу и сказал: «У меня есть прекрасная квартира, которая тебе подойдет. Подожди немного, как раз сейчас ее освобождает семья, которая задолжала мне за прошлый месяц и не собирается платить. – И, обратившись в черный проем сорванной с петель двери, сердито закричал: – Эй вы, поторапливайтесь, солидный господин, которому я только что сдал в наем вашу квартиру, не намерен ждать ни минуты!» Подстегнутая криком домовладельца, в дверном проеме показалась выселяемая семья. Первым вышел бледный мужчина лет пятидесяти, за ним появились три женщины разных возрастов, тащившие кровать о трех и стол о двух ножках, которые не могли стоять иначе, как только прислоненные к стене. Оставив свое добро на улице, мужчина и женщины вернулись в инсулу и вскоре снова появились, бережно неся, как сокровище, старую рухлядь: мятую латунную лампу, роговой фонарь, побитую посуду, сковороду, покрытую медянкой, глиняный горшок, от которого за версту разило тухлой рыбой, высохший венок из черного блоховника, которому приписывается целебная сила и который обыкновенно вешается в изголовье кровати, заплесневелый кусок тулузского сыра, который они берегли к празднику, моток спутанной веревки. «Поживете под мостом через Тибр, пока не поднакопите деньжат, – напутствовал их домовладелец и обратился к Ироду: – Квартира свободна, господин. Договоримся о цене и можешь вселяться хоть на всю отпущенную тебе богами жизнь, я беру недорого». Ирод, однако, отказался занять освободившуюся у него на глазах квартиру и пошел искать ночлег дальше. В конце концов его согласилась приютить молодая проститутка с нарумяненным лицом и кривыми, как у кавалериста, ногами, взяв в оплату единственную ценность, которой располагал Ирод, – статуэтку Осириса. Статуэтка до такой степени понравилась проститутке, что она сверх жилья обещалась еженощно удовлетворять его мужские потребности, от которых Ирод сразу отказался, выставив встречное условия: ему нужен ночлег, только ночлег и ничего больше. Проститутка, пряча за пазуху золотую статуэтку, рассмеялась. «Все вы, проказники, так говорите, – погрозила она Ироду пальчиком, – пока не доберетесь до моей постели». Поднявшись следом за проституткой по шаткой вонючей лестнице на шестой этаж, Ирод оказался в тесной комнатушке-конуре, в которой не было ничего, кроме узкой кровати, голого стола и шаткого табурета. Проститутка, взобравшись на кровать, стала прыгать на ней и хвастать: «Это ложе любви познало парфян и германцев, киликийцев и каппадокийцев, египтян и нубийцев, иудеев и даков, здесь вкусил неземное блаженство даже один алан, который так страстно влюбился в меня, что чуть было не зарезал. Тебе крупно повезло, красавчик, что ты встретил меня». Ирода передернуло от развязности проститутки. «Мы договорились, что в обмен на Осириса ты уступишь мне кровать, а не станешь делить ее со мной», – сказал он. «Как? – удивилась проститутка. – Ты отказываешься вкусить моего тела?» «Именно, – подтвердил Ирод. – Так что потрудись оставить меня одного, а сама поищи на время приют у какой-нибудь своей подруги». Проститутка, надув губы, ушла, а Ирод, смертельно уставший за долгий бестолковый день, проведенный в Риме, не раздеваясь повалился на кровать и тут же забылся сном. Выспаться, однако, ему не удалось. Ночью его разбудили скрип ломовых телег, груженных огромными каменными глыбами и бревнами, которые не могли свернуть из одной узкой улочки в другую и, натыкаясь на стены инсул, сотрясали их от первого этажа до последнего. С возницами телег, которым, как узнал об этом позже Ирод, было запрещено въезжать в город в дневные часы, ругались погонщики вьючных животных, прибывшие в столицу из самых отдаленных мест, и требовали, чтобы возницы не загораживали дорогу и немедленно пропустили их, если не хотят, чтобы их хорошенько поколотили за испортившиеся по их вине продукты, которые ждут не дождутся в домах знатных римлян. Ближе к утру улица огласилась криками булочников и молочников, предлагавших только что выпеченный хлеб и молоко утреннего надоя. Солнце еще не взошло, когда Ирод понял, что ему не уснуть, и спустился на улицу в надежде найти что-нибудь съестное. вернутьсяТермы – греч. слово, означающее «горячие бани». В самое Греции термов было немного и строились они в основном для поддержания личной гигиены. В Риме термы получили массовое распространение и стали одними из самых посещаемых мест. В отличие от Греции, в Риме были особенно популярны общественные термы, на строительство и содержание которых отпускались громадные средства из государственной казны. Самыми респектабельными считались термы, способные поспорить по архитектуре, внутреннему убранству и количеству использованного мрамора и драгоценных металлов с дворцами. Но какими бы ни были по отделке термы, роскошные или скромные, предназначенные рабов, все они обязательно должны были иметь одинаковую по инженерному решению отопительную систему, устроенную под полом, и состоять из шести самостоятельных, соединенных общими переходами, отделений: зала для занятий спортом (palaestra), раздевалки (apodyterium), горячей бани (caldarium), теплой бани (tepidarium), холодной бани (frigidarium) и бассейна (natatio). Добавлю, что все термы, какими бы роскошными они ни были (в т. ч. термы Каракаллы, больше походившие на императорский дворец, чем на баню), содержались за государственный счет и в них допускались все желающие, включая простолюдинов. вернутьсяРелигиозно-мистический обряд отсечения крайней плоти мужского полового члена, распространенный у семитских народов, считался у римлян и греков бессмысленной порчей тела. Со временем многие восточные народы, приобщаясь к греко-римской культуре, перестали обрезывать своих сыновей. Исключение в описываемое нами время представляли одни иудеи, хотя именно они составляли основную массу переселенцев вначале в сопредельных с Иудеей, а затем и в более отдаленных странах, образовав там свои устойчивые общины (диаспоры). Подсчитано, что к концу I в. до н. э. – началу I в. н. э., из 60 млн. чел., проживавших в Римской империи, доля евреев составляла 10 процентов. Они-то и становились предметом насмешек коренного населения, которое из-за приверженности иудеев к обрезанию относили их к числу «примитивных народов», что стало толчком к возникновению антисемитизма (сам термин антисемитизм возник в конце XIX в.). Первые документально подтвержденные факты еврейских погромов относятся к V в. до н. э., а первыми авторами, описывавшими евреев в враждебных тонах, стали египетский жрец и историк Манефон (III в. до н. э.), сирийский философ, историк, географ и астроном Посидоний из Апамеи (II–I вв. до н. э.), родосский ритор Аполлоний Молон, александрийцы Лисимах и Херемон, грамматик Апион, сочинение которого «Египетские древности» стало предметом анализа и критики со стороны Иосифа Флавия в работе «О древности иудейского народа (Против Апиона)». вернутьсяЗаведование канцелярией просьб и жалоб, считавшейся в Древнем Риме одной из маловажных, поручалось, как правило, вольноотпущенникам – рабам, получавшим свободу специальным актом об освобождении. Формально свободные, вольноотпущенники по-прежнему оставались пораженными в гражданских правах, которые имели свободнорожденные. В то же время при известных обстоятельствах вольноотпущенникам поручались высокие должности в государстве, благодаря которым они посредством взяток и подношений становились богатейшими людьми. Так, напр., вольноотпущенник императора Клавдия Нарцисс, бывший у него советником по делам прошений, обладал 400 млн сестерциев – самым крупным состоянием в древности, которое вообще известно (поэт-сатирик Ювенал считал его богатство равным состояниям Креза и персидского царя Дария I вместе взятым), а другой вольноотпущенник Паллант, советник по денежным делам, – 300 млн. сестерциев. Когда Клавдий пожаловался на истощение государственной казны, в Риме говорили, что если бы оба его вольноотпущенника «приняли его в товарищество, он имел бы избыток». Философ и писатель Сенека, сам обладавший огромным состоянием, писал заведующему при Нероне канцелярией просьб и жалоб вольноотпущеннику Полибию, когда у того умерла жена: «Ничто не должно позволить тебе предаться твоему горю. На тебя обращены взоры всех. Ничто заурядное, ничто низкое не приличествует тебе: от тебя мир желает и ожидает только великого. Ты должен столько людей выслушать, столько тысяч просьб пересмотреть. Чтобы предложить уму величайшего владыки такую большую массу вещей, стекающих с целого света, ты должен ободрить твой собственный дух. Ты не имеешь права плакать, потому что ты должен выслушать столько плачущих. Чтобы осушить слезы столь многих, которые находятся в опасности и желают снискать милосердие всемилостивейшего императора, ты должен прежде всего осушить свои собственные». Письмо это показывает, каким огромным уважением и влиянием в римском обществе пользовались недавние рабы, презираемые рядовыми гражданами Рима за свое низкое происхождение. Тогда-то и возникли первые байки об отсутствии ума у богатых выскочек, которые с удовольствием распространяли и слушали простолюдины. Приведу одну из таких баек. Некий богатый вольноотпущенник устроил пир и пригласил на него весь интеллектуальный цвет Рима. Желая посрамить одного из философов незнанием простых житейских вещей, он спросил его, почему из черных и белых бобов получается одинаково желтый соус. Философ ответил на вопрос вольноотпущенника вопросом: «Почему от черных и белых ремней на теле остаются одинаково красные рубцы?» вернутьсяСервиева стена – древняя крепостная стена, возведенная вокруг Рима предпоследним римским царем Сервием Туллием в VI в. до н. э. вернутьсяБазилика – в пер. с греч. «царский дом». Представляла собой прямоугольное в плане здание, разделенное внутри рядами колонн на несколько помещений (нефов). В Древнем Риме базилики использовалась как судебные и торговые здание, в христианские времена превращены в культовые сооружения. Архитектура базилик стала основным типом сооружения христианских храмов. Упомянутая в нашем рассказе Порциева базилика, построенная в 184 г. до н. э., считается самым древним каменным сооружением на территории Рима. вернутьсяФламиниев цирк – цирк, построенный в III в. до н. э. народным трибуном Гаем Фламинием для столь любимых римлянами боев гладиаторов (имя Фламиния носит также дорога, соединившая Рим с гор. Ариминым (совр. порт Римини на востоке Италии, соединенный с Адриатическим морем каналом). вернутьсяКапитолий – в широком значении один из семи холмов, на которых построен Рим, в более узком – одна из двух вершин Капитолия. Уже в глубокой древности стал политическим и культовым центром города. При Тарквинии Древнем было начато, а при Тарквинии Гордом закончено строительство храма трех богов – Юпитера, Юноны и Минервы; к этому храму восходили римские полководцы во время триумфальных шествий. На Капитолии находился государственный архив, в 269 г. до н. э. построен храм Юноны Советчицы, при котором устроен монетный двор. Все эти постройки, равно как дворцы знати, строительство которых в седловине между двумя вершинами холма стало интенсивно вестись уже с 30-х гг. до н. э., не раз горели. По примеру Рима Капитолиями стали называться возвышенные места в других городах Италии и Западной Европы – колониях римской империи. В честь римского Капитолия названы здание конгресса в Вашингтоне (США) и его копия в Гаване (Куба). вернутьсяИнсулы – в букв. пер. с лат. «остров». Так назывались многоквартирые доходные дома, управляемые рабами, комнаты в которых сдавались внаем беднякам (т. н. инсуляриям). Цены на аренду помещений в инсулах были чрезвычайно высоки. Тем не менее домовладельцы, стремясь извлечь из своих инсул максимум прибыли, надстраивали над верхними этажами новые этажи с комнатами-клетушками, что приводило к частым обвалам домов и пожарам. Ювенал писал: «Тонкие стены нагроможденных одна на другую квартир, не могущие в достаточной мере защитить ни от жары, ни от холода, состояли из дерева или заштукатуренной драницы; особенно охотно употребляли так называемую сетчатку, соответствующую вследствие своей красивой внешности целям спекулянтов, которые главным образом и гонялись за внешностью». И все же Рим, как магнитом, притягивал к себе авантюристов со всех концов земли, почему уже Цицерон назвал Рим «общиной, образовавшейся из слияния множества народов». По свидетельству классика римской эпиграммы Марка Марциала (I в. н. э.), Рим представлял собой самое благодатное поприще обманщикам всякого рода. «Честный человек, – писал он, – совершенно не мог там рассчитывать на обеспеченное существование; еще менее мог надеяться на удачу тот, кто не умел быть ни сводником, ни кутилой, ни обвинителем, ни доносчиком, кто не умел соблазнить жену друга или получать плату за любовь от старых женщин, кто не умел шарлатанить у императорского дворца или наниматься в качестве клакера у музыкальных виртуозов». |
