Наиболее наглядное выражение находит умонастроение новой эпохи в философии этого времени. Учения Платона и Аристотеля, представляющие собой как бы предельно яркую форму полисного мироощущения, теряют теперь свою популярность. Перипатетики отказываются от общефилософских теорий и уходят в точные науки: уже преемник Аристотеля Феофраст (372—287) сосредоточивается главным образом на том, чтобы приблизить метафизические категории своего учителя к традиционным понятиям, более удобным для конкретных исследований. Академики отказываются от пифагорейской догматики позднего Платона и возвращаются к сократической диалектике раннего Платона с ее исходным тезисом «я знаю, что я ничего не знаю», т. е. к скептицизму (собственно, скептицизм как система возник в греческой философии еще в IV в., но настоящее признание он получил только с тех пор, как в середине III в. к нему примкнул глава Академии Аркесилай со своими последователями). Зато бурное развитие получают учения двух малых сократических школ IV в., наиболее индивидуалистических по своим этическим взглядам: киренской школы Аристиппа, учившей, что высшим благом является индивидуальное наслаждение, и кинической школы Антисфена и Диогена, учившей, что высшим благом является индивидуальная независимость, «самодовление» мудреца. Эти теории легли в основу двух философских систем, которые в III в. стали подлинными властителями дум эллинистического мира, — эпикурейства и стоицизма.
Основателем первой из этих двух школ был Эпикур родом с Самоса (342—271 гг. до н. э.), учивший в Афинах, в принадлежавшем ему саду («Сад Эпикура») с 306 г. Основателем второй был финикиец Зенон с Кипра (336—264 гг. до н. э.), учивший тоже в Афинах, в «расписном портике» (портик по-гречески — «стоя», отсюда название школы), приблизительно с 300 г.; развил и систематизировал его учение Хрисипп из Сол (ок. 280—207 гг. до н. э.), знаменитый логик, автор 700 с лишним сочинений. Общими для эпикурейства и стоицизма были сенсуализм в теории познания, материализм в физике, культ духовной независимости личности в этике; общим был разрыв с платоновско-аристотелевской традицией и обращение к ионийской физике (к Демокриту у Эпикура, к Гераклиту у стоиков) и сократической аполитичной этике (к Аристиппу у Эпикура, к Диогену у стоиков). Но развитие этих исходных положений и выводы из них у стоиков и эпикурейцев были прямо противоположными.
Эпикурейство было самым ярким выражением индивидуалистической тенденции в культуре эллинизма. Мир, по Эпикуру, состоит из материальных движущихся атомов, ничем не связанных друг с другом, сцепляющихся и разъединяющихся. Как мир из атомов, так общество состоит из отдельных лиц, которых ничто не объединяет: каждый руководствуется только заботой о собственном благе. Без государства, к сожалению, обойтись нельзя, но, чем меньше иметь дело с государством, тем лучше: «живи незаметно!» — вот программа эпикурейства. Настоящий мудрец тот, кто может отрешиться от всех беспокойств внешнего мира, достигнуть «атараксии» (безмятежности), т. е. полного, ничем не возмущаемого душевного покоя и равновесия. Ощущение такого покоя есть наслаждение; в нем и состоит высшее благо.
Стоицизм, напротив, был самым ярким выражением космополитических, универсалистских тенденций в культуре эллинизма. Мир, по учению стоиков, был подобием человеческого полиса или живого организма, где все части неразрывно взаимосвязаны и живут единой жизнью, по одним законам, и законы эти — судьба, которой подчинено все, великое и малое. В этом мировом организме есть и мировая душа, или мировой разум, — это тончайшая огненная материя «пневма», пронизывающая все без исключения тела, неживые и живые, но наибольшей концентрации достигающая в человеческом существе. Настоящий мудрец тот, кто сможет отрешиться от всех отвлекающих страстей своего душевного мира (апатия — бесстрастие) и достичь полного слияния своей пневмы с мировой. Ощущение такого слияния есть сознание добродетели; в нем и состоит высшее благо. Только такой мудрец будет подлинным гражданином мирового полиса, свободным и сильным, как боги; только естественным законам этого мирового полиса и подвластен мудрец, если же эти законы вступают в противоречие с реальными законами земных государств, то мудрец бесстрашно выступает против последних. Как эпикурейство было философией абсентеизма, так стоицизм III в. был философией оппозиции; только в следующем веке он становится государственной философией из антигосударственной.
Общей особенностью эпикурейства и стоицизма было пренебрежительное отношение к литературе и искусству. Эпикурейцы допускали, что поэзия может служить услаждению слуха, как гастрономия — услаждению вкуса; стоики признавали, что поэзия может быть полезна как популярная аллегория философских понятий (так, боги и герои в «Илиаде» не что иное, как олицетворения сил природы или сил души), в большинстве же случаев искусство лишь нарушает душевное равновесие и возбуждает страсть, а потому пагубно. Этот разрыв между философией и искусством, восходящий к позднему Платону, — характерная черта именно эллинистической культуры с ее усложненностью душевного мира и дифференциацией человеческой деятельности.
Разрыв между узким миром индивидуального человеческого опыта и широким миром окружающей действительности, открывшейся эллинистическому человеку, настойчиво требовал заполнения. Средством преодолеть этот разрыв стала книжная культура. До эллинистической эпохи грек не испытывал столь ощутимой потребности в книге: он был членом полиса и все жизненно необходимые знания и навыки усваивал из устного общения со своим коллективом. Даже философия по большей части была устной: Сократ не написал ни одной книги. Теперь сумма необходимых человеку знаний расширилась, а окружавший его органический коллектив распался; сведения о мире, предания старины, навыки поведения он должен был усваивать из книг.
Это прежде всего сказалось и на количестве, и на характере книжной продукции. Книги сразу стали писаться и издаваться в великом множестве; широкий ввоз папируса из птолемеевского Египта дал неведомое дотоле обилие писчего материала. Писатели словно упиваются возможностью многословия: Хрисипп, как сказано, написал 700 книг, а через двести лет Дидим Александрийский один сочинил более 3500 книг, причем сам не мог их запомнить, и некоторые писал по два раза. Изменилось потребление книг: до сих пор они хранились в немногих экземплярах в храмах, государственных архивах или философских школах, теперь они стали размножаться и широко распространяться среди публики. Изменился самый характер этих книг: до сих пор они писались только о самом важном и так тщательно, чтобы быть «творением навеки» (выражение Фукидида о его «Истории»); теперь они стали писаться о чем угодно и с какой угодно небрежностью — наряду с отделанными «творениями» получили право на существование бесчисленные «записки» (hypomnemata), не притязавшие ни на какую формальную отделку и служившие только сводом фактических сведений или аргументов. Научные сочинения, полемические трактаты, учебники, пособия, хрестоматии, компиляции затопляют литературу: до сих пор среди книг художественная литература бесспорно преобладала над нехудожественной, с этих пор — и навсегда — научная и учебная литература оттесняют художественную на второй план.
Важнейшими центрами культурной деятельности становятся теперь библиотеки: без книг не мог работать ни писатель, ни ученый. Самой большой была библиотека в Александрии, «папирусной столице»; за ней следовали библиотеки пергамская, антиохийская и другие. Птолемеи хотели собрать все существующие книги на греческом языке: число их уже к середине III в. достигло 500 000. При библиотеке существовали лекционные залы, обсерватории, лаборатории, хранилища коллекций; весь этот комплекс научных заведений объединялся в единый Мусейон, святилище Муз (не путать с современным понятием «музей»). В Мусейоне работали лучшие ученые, съезжавшиеся в Александрию со всего эллинистического мира и получавшие здесь жалованье от царя; «курятником Муз» иронически называл это место скептический поэт Тимон. Инициатором основания этого прообраза нынешних академий наук был перипатетик Деметрий Фалерский (ок. 345—283), ученик Феофраста, афинский политический деятель и талантливый оратор, доживавший жизнь в эмиграции в Александрии; он воспользовался богатствами Птолемеев, чтобы осуществить тот идеал ученого коллектива, с единых позиций разносторонне изучающего природу и общество, который зародился поколением раньше в кружке Аристотеля.
