Я никогда не читала Марка Твена, но согласна с тем, что По умеет пугать. Помню, как однажды ночью, еще девочкой, я при свете огарка, который стащила в церкви, читала в постели «Сердце-обличитель». За кражу я определенно понесла наказание, потому что, закончив книгу и задув огонек, я не смогла ни на миг сомкнуть глаз: из-под пола мне слышалось биение сердца. Когда рассвело, меня нашла махэр[2] – я сидела в кровати, вцепившись в одеяло, в полной уверенности, что Бог карает меня за воровство алтарной свечи. И что же я сделала в следующее воскресенье, чтобы искупить свой грех? Стащила свечу из нашего буфета и оставила ее в церкви!

Мой дорогой мальчик, В. С. – это, конечно же, Вальтер Скотт. Не сомневаюсь, что в вашей огромной университетской библиотеке валяется пара-тройка его романов. В любом случае, коли Вы читали «Зазеркалье» больше чем один раз, мы с Вами прекрасно поладим. Обожаю Бармаглота.

В Вашем самом первом письме (да, я храню все Ваши письма!) Вы рассказывали о том, что лежали в больнице. Какой домашний скот Вы использовали не по назначению в тот раз? Вальсировали на лошади? Играли в футбол с бараном?

Урбана, Иллинойс, США

21 марта 1913 года

Дорогая Сью!

Мне пришлось отложить учебники, чтобы немедленно ответить на Ваше письмо и защитить себя и свой бедный пиджак в клеточку. Очевидно, у вас на Скае совсем не разбираются в моде, так как и мой пиджак, и я сам являемся образцами стиля в кампусе! И на фотографии я обязан был выглядеть как можно серьезнее: ведь это мои первые усы. Любопытно даже стало: сколько мне лет, по-вашему?

Ну хорошо, раз Вы не хотите сесть перед зеркалом и нарисовать для меня автопортрет карандашом, пожалуйста, сядьте перед зеркалом и опишите себя словами. Посмотрите на свое отражение прямо сейчас и расскажите, что Вы там видите. И тогда я сам нарисую портрет.

Нет, никаких глупых шуток со скотиной за мной больше не числится, по крайней мере таких, которые закончились бы больницей. Тот прошлый визит к врачам был вызван попыткой взобраться на стену женского общежития и проникнуть в комнату Элис Макгинти. Я залез по водосточной трубе почти до верха, но потом руки соскользнули. В результате – сломанная нога и разбитое сердце, так как Элис мои старания и страдания не оценила. Я могу понять ее недовольство, ведь из-за происшествия ее чуть не исключили из общежития. И Вы знаете, что тогда раздосадовало меня больше всего? До того случая я не раз забирался по той водосточной трубе, иногда с банкой кузнечиков, привязанной к поясу, а одним незабываемым вечером – с мешком белок.

Наше дерево (мы окрестили его Поули) понемногу прибавляет в росте. Мы еще можем победить в этой битве!

Я был потрясен, узнав, что Вы никогда не читали Марка Твена. Что за образование вам дают в Шотландии? Это такое упущение, которое я должен немедленно исправить. Пожалуйста, примите от меня этот экземпляр «Гека Финна» в качестве запоздавшего рождественского подарка. И простите за его потрепанный вид. Я нашел книгу в комиссионном книжном магазине, и мне показалось, что ее в свое время очень любили, хоть она и очутилась в конце концов в канаве. Я бы не мог дать ей новый дом, так как у меня над столом на полке уже стоит этот роман, но знаю, что Вам могу доверить дальнейшую судьбу этого славного томика.

До следующего раза,

Остров Скай

9 апреля 1913 года

Дорогой Дэвид!

Усы у Вас роскошные!

О, я совершенно не умею угадывать возраст. Думаю, с этими круглыми щеками (Дэйви, так и хочется ущипнуть их!) и с прядью волос, ниспадающей на лоб, Вам можно дать лет восемнадцать или около того. Леди не пристало раскрывать свой возраст, но я не намного Вас старше.

Слушаюсь, сэр, попытаюсь выполнить Ваше задание. И обещаю быть честной, описывая себя.

Что я вижу, глядя в зеркало? У меня худое лицо и немного заостренный подбородок. Маленький нос, узкие губы. Волосы каштановые и прямые как палки. Я собираю их в узел на затылке как можно туже, но они такие тонкие, что сразу выбиваются и падают на лицо. Глаза у меня янтарного цвета, такого же, как солодовое виски па. Хоть махэр и пытается следить за моим внешним видом, я предпочитаю носить старые свитеры братьев и юбки – слишком короткие, чтобы быть модными. Не говорите никому, но я даже ношу брюки – перешитые по фигуре, – когда ухожу на дальние прогулки.

Итак, что Вы думаете? Можете теперь представить меня? Если бы я рисовала для Вас автопортрет карандашом, то обязательно округлила бы грудь.

Мешок белок? Ого, да Вы разбойник! А те бедные женщины… Но зачем устраивать все эти штуки, если они заканчиваются очередным визитом в превосходные медицинские заведения Урбаны?

Я с огромным удовольствием принимаю в подарок «Гекльберри Финна». Большой библиотекой я не могу похвастаться, и поэтому любая книга в любом состоянии приветствуется. Тут, на острове, долгими зимними вечерами книги читаются и перечитываются.

Плимут

Среда, 19 июня 1940 года

Дорогая мама!

Можешь отчитать меня. Я умчалась, даже не попрощавшись. И за кем? За парнем, который до недавнего времени был всего лишь другом по переписке. Притом не лучшим другом, так как я неделями не получала от него писем. Но если бы ты видела его, когда он ждал меня на вокзале, такой милый и жалостный, ты бы тоже его простила!

Пол в порядке, но что-то с ним все-таки произошло. Обошлось несколькими царапинами и поврежденным запястьем. Он не говорит, что случилось, только повторяет, как рад видеть меня и что ему уже гораздо лучше.

Мне пока не назначили новую группу эвакуированных, и, если ты не против, я побуду тут еще. Пол не знает, когда ему опять дадут отпуск. Мама, я нужна ему.

Люблю и целую,

Эдинбург

22 июня 1940 года

Моя Маргарет!

Ты не представляешь, как я волновалась. Ты ведь ехала одна до самого Плимута. Никогда ты не была так далеко от дома. Может, тебе не следует оставаться там дольше? Ты приехала, подбодрила своего друга и успокоилась сама, увидев, что он здоров. Даже привезла ему все, до последней крошки, бесценные пирожные, которые я купила на свои продуктовые талоны. Теперь пора бы домой. Возвращайся, прежде чем все станет слишком серьезно. Пожалуйста.

С любовью,

Плимут

Четверг, 27 июня 1940 года

Мама!

Я знаю, ты меня любишь, но я достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения. Кроме того, все уже весьма серьезно. Пол попросил меня выйти за него замуж.

Эдинбург

1 июля 1940 года

Маргарет!

Не принимай скоропалительных решений. Не ради меня – ради себя. Прошло полгода с тех пор, как Пол уехал из города. До того вы все дни напролет только и делали, что препирались. И вдруг вся эта любовь, а теперь откуда ни возьмись – женитьба?

Это все война. Я знаю, я видела это. Они уходят, неуязвимые, непобедимые, и думают, что будущее лежит перед ними как серебристое озеро, и они готовы в него нырнуть. Потом что-то случается – бомба, растянутое запястье, пуля, которая просвистела слишком близко, – и вот они уже хватаются за все, что окажется под рукой. То серебристое озеро помрачнело, оно захлестывает их волнами, и они боятся, что утонут в нем, если не будут осторожны. Они цепляются изо всех сил и обещают все, что приходит в голову. Нельзя верить словам, сказанным в военное время. Эмоции так же мимолетны, как спокойная ночь.