Припомнилось, как я был у Есенина.

Когда я был в Рязани, ко мне пришел секретарь Союза писателей. В разговоре он спросил у меня: «Скажи в двух словах, зачем ты приехал в Рязань?» Я сказал одним словом: «В Константинове».

Все рязанское писательское общество решило ехать со мной. Искали машину, но нам никто ее не давал. Тогда достали какую-то машину с открытым верхом. Нас было одиннадцать человек, мест не хватало. Кое-кто чуть не плакал.

От Рязани до Константинова два часа езды. Это вот такой же смутной порой: ни зима, ни весна, ни лето. Вот как сейчас.

Приехали в Константиново. В домик Есенина нас сопровождала пожилая женщина. Вообще-то он был закрыт. Нам, как почетным гостям, предложили попить из ковша, из которого, как сказали, пил Есенин. И когда я пил, кто-то сказал: «Да Есенин тоже был грубый и вообще…» И тогда эта женщина сказала: «Да нет, он был очень нежный и скромный».

На домике было написано: «Здесь родился русский поэт Есенин». Потом нам подали книгу посетителей. Первым эту книгу взял я и написал: «Приходил поклониться родине Есенина». А им сказал: «Что хотите, то и пишите». И тогда весь рязанский Союз писателей подписался под моими словами. И никто ни слова не добавил.[12]

«Он сильней всего на свете любил слушать, как поют соловьи. Часто среди ночи он поднимал меня с койки и говорил: «Давай бери гитару — и пойдем будить соловьев. Пусть они попоют, ночью они здорово умеют делать…»[13]

Кто не замечал, что иногда то, что было вчера, помнится гораздо хуже того, что бывало в детстве? Это похоже примерно на то, как роман «Как закалялась сталь» гораздо живее и глубже сохраняется в сознании, чем другие такие же книжки, повторяющие его, хотя они и более близки к нам по времени. Да, сознание зависит от времени, но память не любит повторения во времени картин, событий или явлений, которые уже выразили однажды интерес нашего сознания и более не могут обогатить его. Мы скоро забываем эти повторения (даже вчерашние). Иногда вовсе не замечаем их, и с неиссякаемым интересом и волнением возвращаемся к своему духовному богатству — к чистым первородным впечатлениям, — в том числе к впечатлениям детства, полных наиболее верным представлением о неувядаемом разнообразии мира. Чтобы избежать скуки и всезнания в своей обыденной жизни, мы с такой же неиссякаемой надеждой и упорством стремимся к цели, постижение которой вознаграждает нас радостью нового открытия и духовного удовлетворения и обогащает нас.

Тут необходимо заметить, что повторения картин и явлений в природе имеет особый смысл. Они никогда не носят характер вынужденный, как бывает в жизни взрослого человека (например, кое-кто вынужден читать эпигонские книжки, да мало ли тут примеров!), они всегда носят характер только естественный, такой же, как дыхание. А все естественное, даже при внешнем сходстве, вечно свежо и первородно и никогда не может окончательно исчерпать интерес нашей души и сознания.

Поэтому более других счастлив тот человек, который за сво-…………………………………………………………………………..

Оно очень шло к ней, придавало ей еще красоты и тихо звенело во время танца. И голос ее звенел, и слова непонятной песни тоже звенели, и всю жизнь сопровождает меня, по временам возникая в душе, какой-то чудный-чудный, тихий звон, оставшийся, наверно, как память об этом пении, как золотой неотразимый отзвук ее славной души. Она тогда исполнила, как мне теперь известно, арию Земфиры: «Режь меня, жги меня! Я другого люблю!»

Гости еще больше оживились. Они от души произносили похвальные речи в честь Нади, а некоторые коротко говорили: «Вот какая нынче молодежь-то!» Но говорили это с таким видом собственного достоинства, гордости и даже самодовольства, как будто без слов давали понять, что, мол, не только молодежь, а все мы такой вот славный народ! Но этого я тогда не понимал. Я только запомнил выражение некоторых лиц и слов.

Не могу удержаться, чтобы не рассказать, чем закончился этот вечер. Закончился этот необыкновенный вечер тем, что все — и наши домашние и гости — забыли погасить свет и по всему дому, кто где, заснули непробудным счастливым сном! Но я не мог уснуть, т. к. предельно был полон волнующих впечатлений. Я неслышно поднялся, кое-как вскарабкался на длинный праздничный стол, уставленный рюмками, тарелками, графинами, и пополз по нему, выпивая из всех рюмок подряд вино, которое там осталось…

После этого лихого похмелья я ничего не могу вспомнить из значительных событий, как я понимаю, почти целого года. Но Надя была активисткой в своем десятом классе и в своей школе. Поэтому к нам часто заходили. И поэ-………………………………………..[14]

Кто не замечал, что иногда то, что было вчера, помнится гораздо хуже того, что бывало в детстве? Это удивительно и мудро. И, похоже примерно на то, как роман «Как закалялась сталь» гораздо живее и глубже сохраняется в сознании, как его богатство, чем десятки других таких же книжек, повторяющих его, хотя они и более близки к нам по времени. Да, сознание зависит от времени, но память не любит повторяться во времени картин, событий или явлений человеческой жизни, последние уже выразили какой-то момент нашего сознания и более не могут обогатить его. Мы всегда забываем эти повторения, иногда и вовсе не замечаем их, и с неиссякаемым интересом возвращаемся к чистым первородным впечатлениям и к своему богатству, и с такой же неиссякаемой надеждой ищем новых открытий, способных вновь заинтересовать сознание, взволновать душу и обогатить их.

Тут приходится заметить, что повторение явлений в природе имеет совершенно иной смысл. Природа стихийна. Она не ставит пред собой задач, как взрослые люди.

Поэтому ее повторения (ну, например, смена времен года) никогда не носит характер………[15]

Так плясал, что когда штаны снял, пар пошел.

Видел, какие у нее глазищи-то. На три аршина в землю видят!

— Ночевайте!

— Вечерошне молоко-то.

Ходила Клавдия-то в лес, да ни с чем вернулась. И Ленька ходил, — только вымочился.

— Ой, еле добралась! Задница тяжела стала.

— Тяжела, потому что она позади.

— Не говори, была бы спереди, легче бы было.

Одна говорит так быстро, что ничего не поймешь, а другой — заика, вот и сиди с ними:

— Т-т-тете…

Пошли по бруснику, гляжу, гляжу, — нет Коляченка.

— Колька! — кричу.

— Что? — говорит.

— Ты где?

— Да здесь я.

— Ток что не идешь-то? Молчит.

— Заболел, что ли?

— Заболел.

— Ну так иди давай сюда! Иди, иди, иди!

Голову-то у него болотным духом обнесло. Клопенок такой.

Провожают ребят в клубе в армию. Вот Люська пошла выступать. Как скажет слово, так и захохочет.

— Ты что хохочешь-то?

— Да я не знаю… Ну, вот, — говорит, — мы значит, вместе учились, ребята с вами…