Над их головами в дыму, за холмом
Садилось кровавое солнце.
Молчали все – Ней, Лефевр и Мюрат[1],
И спрашивал строго их Бонапарт:
«Что русские? Биты? Позорно бегут?
На пленных взглянуть ли мне можно?»
«Сир, русская армия всё ещё тут,
А пленных… Их нет…» «Невозможно!»
Молчали герои прошлых побед,
Не знали они, что молвить в ответ.
Но скоро примчался с полей адъютант:
«Сир, наши огромны потери,
Полста генералов, тридцать тысяч солдат…»
«Нет! Это не правда! Не верю!
Солдаты мои, enfants la patri[2]…
Но продолжай, прошу, говори!»
«Геройски погибли Монбренн, Коленкур[3],
В плену Бонами…» «Быть не может!»,
«Контужен Даву, ранен Латур-Мобур[4]…»
«Все лучшие войны, о Боже!»
Коня седлать просит Наполеон,
Узреть поле битвы сам хочет он.
II
Устало солдаты брели на ночлег,
Носились без всадников кони,
Капрал Шарль Гуно, взятый в армию клерк,
Лежал в груде трупов на склоне.
Контужен в сражении был он слегка,
Во время шестого на флеши броска.
Гуно, как солдат, был не очень хорош,
Но был он другим необычен:
Он внешностью был с императором схож,
Таким же сложеньем отличен.
Слыхал он порой насмешки солдат:
«Гуно – император! Виват! Виват!»
Но вот он очнулся, повсюду темно,
Лежат мертвецы друг на друге,
Поднявшись, к своим бивуакам Гуно
Поплёлся в великом испуге.
Но русские с флешей раньше ушли,
И скоро Гуно уланы нашли.
Хотели его отвезти в лазарет,
Но гордо Гуно отказался,
Не знал он ещё, что полка его нет,
С уланами греться остался.
Поел у костра, глубоко зевнул,
На землю прилёг и тут же заснул.
И снился ему необычнейший сон:
Сидит он как будто на троне,
Придворною свитой, как царь, окружён,
И скипетр сжимает в ладони,
Корона блестит на лбу у него,
Но гром прогремел – и нет ничего.
III
Мерцала луна, вырываясь из туч,
Дул резкий, порывистый ветер,
Ступал император меж мертвых тел куч
По полю страданья и смерти.
Тяжёлою думой был он томим,
И свита ступала следом за ним.
Слышны были всюду стенанья людей,
Владыка сильней хмурил брови,
С земли к небесам испарялись везде
Пары человеческой крови.
И видел царь галлов ужас и страх,
И слышал мольбы на всех языках.
Тут, в русской земле, вся Европа была —
Французы, поляки, австрийцы,
Италии, Рейна бойцы без числа,
Испанцы и далматийцы.
Лежали люди без ног и без рук,
И смерть торопили избавить от мук.
И свите приказ император даёт:
«Собрать всех раненых с поля!»
И дальше один уже молча идёт,
Один среди смерти и боли.
Вдруг раненый рядом с ним застонал,
И голос его император узнал.
Огюст Коленкур, генерал молодой,
Любимец солдат и фортуны,
Лежал в луже крови, сжимая рукой
Портрет красавицы юной.
Была это Бланш – невеста его.
«Вы ранены, граф?» «Пустяки, ничего…»
Сказал и свой дух в тот же миг испустил,
Поникнув кудрявой главою,
И прочь император скорей поспешил,
На трупы ступая порою.
И говорил, обращаясь к луне:
«О Боже, за что? За что это мне?
Желал я того ли? О нет, никогда!
Желал я, чтоб все жили в мире!
Закон и свободу я сеял всегда,
В Берлине, Варшаве, Каире.
Везде я лишь мира искал одного
И меч обнажал для защиты его.
Но мира всё нет, а трупов всё больше!
И кости французов повсюду –
В Египте, Италии, Австрии, Польше,
Кто их заберёт всех оттуда?
Кто их для семей, для жён воскресит?
Кто будет ещё здесь завтра убит?
Когда завершится это безумство?
Чем вспомнят правление моё?
Война – это варварское искусство,
А слава – мираж… К дьяволу всё!»
Владыка садится быстро верхом
И с бранного поля едет тайком.
IV
Луна освещает дорогу с небес,
Кончается скоро равнина,
Несёт императора конь через лес,
Дрожит под копытами глина.
Вдруг лес расступился, и стало светлей,
Открылась поляна в свете лучей.
И всадник в смятеньи слезает с коня,
Свою треуголку роняет,
А свет ярче самого яркого дня,
Нездешним сияньем мерцает.
И дух затаив, пришелец стоит,
Свет ярко сияет, но не слепит.
Глядит император вперёд пред собой,
Шаг сделать дальше боится,
А конь его верный трясёт головой,
И роет землю копытцем.
Прозрачен воздух, как будто в горах,
И тишина неземная в ушах.
Дивится наш путник виденью тому,
Глядит на сверкающий глянец,
Вдруг видит: из света навстречу к нему
Выходит загадочный старец.
Спокоен и чист очей его взор,
Но чтит в них пришлец себе приговор.
И падает вдруг на колени герой,
Бессильно и горько рыдает,
И смотрит сочувственно старец седой,
И вдруг его… благословляет,
Крестом золотым касается уст,
И падает в пыль император без чувств.
V
Румянится небо, восходит рассвет,
Не спят полководцы французов.
Нигде императора в лагере нет,
Не взял ли его в плен Кутузов?
Но вдруг раздаётся топот копыт,
И вот Бонапарт пред свитой стоит.
Лицо посвежело и взгляд молодой,
С коня он поспешно слезает,
Такой же как прежде, весёлый, простой,
Всех маршалов он обнимает,
Целует гвардейцев, целует солдат,
«Виват, император!» – люди кричат.
Вновь радость у всех, Марсельеза гремит,
В шатёр император заходит,
Там свита его в ожиданьи стоит,
Глазами людей он обводит,
И, быстро сняв плащ запыленный с плеч,
Он начинает возвышенно речь:
«Герои мои! Товарищи! Братья!
Вы храбро дрались за свободу,
Но время настало мира и счастья,
Пора завершиться походу!
Довольно лить кровь средь чуждых равнин,
Пора вам вернуться к семьям своим!
Мои храбрецы, мои командиры!
Участники славных сражений!
Вы заслужили покоя и мира,
Любви и веселья мгновений!
Мы оказались у славы плену,
Но я прекращаю эту войну!
Я объявляю мир без условий —
О том напишу Александру,
Довольно стирать мундиры от крови
Солдату, улану, рейтару.
Зовите людей, трубите отбой –
Мы выступаем сегодня домой!»
Потом он садится и пишет приказ,
Последний приказ в своей жизни,
Письмо к Александру, супруге наказ,
Посланье к далёкой отчизне.
Печатью скрепляет, быстро встаёт
И письма все адъютанту даёт.
