Жемчужным блеском пламенея,
Льет свет холодная луна.
И в свете серебра, одна,
Седыми гребнями белея,
Пустыня снежная видна.
Ни края ей и ни конца.
И, бесконечностью владея,
Даль убегает в небеса.
Мелькнула тень, из-за тороса
Тянулся стежкой свежий след.
На крае снежного утеса
Волк жадно зрел на лунный свет.
И от воздействия светила
В нем кровь вскипала и бурлила,
И вскоре севера покой
Нарушил жуткий дикий вой.
Но нрав у севера крутой,
И за нарушенный покой
Был послан ветер штормовой,
Властитель дали ледяной.
Позвав соперника на бой,
Он подхватил тот жуткий вой
И, поглотив весь без остатка,
Разбил его о стены замка.
Но дремлет серый исполин,
Для ветра он неуязвим.
Он дремлет так из тьмы веков
Под колыбельную ветров.
Лишь башня западного вала
С недавних пор проблемной стала.
Там еженощно напролет
Вершился духов темных сход.
Вот и сейчас – огонь горит,
Дым с очага в отверстьях плит,
И как всегда Тахма не спит:
Свой колдовской обряд рядит.
Кошмарный смех и бубна бой
Вплелись в протяжный ветра вой;
И упивался силой злой
Дух тьмы под полною луной.
О, слава солнечным лучам!
Сжигая темных оргий срам,
Уж солнце шло по небесам,
Воздвигнув в душах светлый храм.
Весь ужас бури штиль сменил,
Люд ликовал, богов хвалил,
И радость в их сердцах была,
И все их спорились дела.
Вокруг прекрасного светила
Жизнь пробуждалась и бурлила.
И замок будто посветлел,
В лучах златых помолодел.
Все в ярких красках торжества
И все под рамкой естества.
Картина впрямь и без сомненья
Во всем достойна умиленья.
И зло подвластно умиленью –
Ему не чужда красота.
Тахма, к большому удивленью,
В улыбке расплылась сама.
Уж не Тахма, Амхат она
Изящна, стройна – вот виденье!
Душа ее во всем чиста
На зависть всем и в загляденье.
И встрепенулась она вся,
Ей стало страшно за себя.
Да как! Она, магистр зла
Позволить вдруг себе могла
Поддаться чарам естества?!
Смотреть на солнце – верх безумства,
Ей по душе ночные буйства,
Тьма – вот удел для колдовства.
Воспоминание былое
Тахму задело за живое.
Когда случалось с ней такое,
В разрез шли все ее дела,
Во всем рассеянность была.
В ней чувство страха возрастало,
Что тронулась умом она,
И всеми в том уличена.
В ней прошлое огнем пылало,
И слабость эту она знала –
Затем и имя поменяла,
Чтоб начисто о всем забыть
И жизнь по-новому влачить:
В ладу с душою своей жить.
Но этого не может быть –
Все невозможно позабыть.
(Мы не забудем никогда
Улыбку матери, глаза;
Птенец как выпал из гнезда
Бедняга прыгал по дорожке
И был отбит у рыжей кошки;
Огромный с лестницею дом,
Как собирались за столом,
И сказки деда о былом).
В минуты чаянья Тахма
Скрывалась ото всех и вся
На три или четыре дня.
На зов ничей не откликалась
И своим чувствам предавалась.
Матильда, было, к ней стучалась,
Но с мыслью, постояв, пошла –
Мигрень старуху забрала.
Но как Тахма в себя пришла,
Так план коварный соткала.
Уж сколько лет прошло с тех пор
Все тлеет мести в ней костер,
И пламя воспылать готово,
Покуда дочь царя жива.
И вновь, по-видимому, скоро
Беда ворвется в дом царя.
Вновь север тучами налился.
На замок вечер опустился,
И ветер все сильнее злился.
Свет факелов по залам лился.
В просторном деревянном чане,
Как подобало знатной даме,
И так как день сегодня банный,
Матильда принимала ванны.
Служанки вьются вкруг хозяйки:
Мочалом ее моют, трут,
Скребками пятки ей скребут;
Затем из деревянной шайки
Отвары трав под ноги льют.
И добавляют молока,
Чтоб кожа шелковою стала,
Нежнее бархата была.
Пар ароматный вверх струится.
Собой довольна молодица,
Как нимфа хороша она,
И негой вся окружена.
Вот ножкой вверх она ведет,
С кокетством по воде ей бьет,
И смотрит: хорошо ль помыта
И нет следов ли целлюлита?
И вот она, окончив ванну,
Богиней из воды встает.
И в этом виде первозданном
Ступает павою вперед.
Покуда кожа ее влажна,
Служанки маслом ее льют;
Укутав тканью домотканой,
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
