Предметов старых – с нынешним житьем.

Вот и живем мы здесь давно уж только летом.

Но все-таки пока еще живем.

А надо ль сравнивать людей и поколенья?

Живущий, как известно, несравним.

И все же польза от взаимного гляденья

Для нас, конечно, есть. Но нужно ль это им?..

Печально мне спокойное незнанье

Как жизни тех, кто нас сюда впустил,

Так и старинного призванья

Вещей, хранимых из последних сил.

Здесь центр всего – тепло от печки русской.

Она – и мать, она – и власть.

Ведь у ее мерцающего устья

Жизнь здешняя когда-то началась.

Избу же эту старую, простую,

Которая для нас важней иных дворцов,

Построил вместе с братьями над Устьей

Егор Михайлыч Кузнецов.

2. Исход

            У Егора дом высокий,

                В доме  ‑ девок  урожай.

Кто задумает жениться ,

Тот к Егору поезжай .

(Местная частушка прошлых лет)

Дни, в труде протекая,

Могут даром пропасть.

Трудно строить, не зная,

Как поведет себя власть:

По-петровски?

По-бесовски?

По-хозяйски?

По-босяцки?

Счастье было едва ли:

Быт крестьянский суров.

Но в двадцатые дали

Землю – десять паёв.

Им бы жить и пахать бы

(Семь родилось детей),

Девок вырастить к свадьбе

И поднять сыновей.

Но советская власть –

Не баранка, не сушка.

Жизнь семьи завилась,

Как сосновая стружка.

–––

Поначалу семейству дали

На семи полях – семь полос.

Клевер сеяли, картошку сажали,

После репы – лен, жито, овес.

(Егору с Анной дети уже помогали).

Доставалось всё потом и кровью.

Жизнь наладилась, наконец:

Появился конь, две коровы,

Завели романовских овец.

(Коль скотиной обделен,

Как ты вырастишь свой лен?).

А косили в пойме – на Рóгах,

Был в Курышине также покос.

Хлопотать приходилось много,

У детей доходило до слез.

Зимою льном занималась Анна –

Куделью да маслом. А всю весну

Сидела она у ткацкого стана,

Ткала суровую новинý.

А Егор после заморозков осенних

Работал в лесу и на постройке дорог;

Иногда он ездил на базар в Заозерье,

Чтобы продать полсажени дров.

Для детей (а каждый чуть-чуть да не сыт)

Был приезд отца – как праздник.

Привозил из Ильинского он мироновской колбасы,

Из Заозерья – связку баранок.

Жизнь была не легка, но, к счастью,

Постепенно светлела она,

Как лежащая на мартовском насте

Небелёная новинá.

И если б оставили деревню в покое,

Жизнь потекла бы, как масло льняное.

––

Но вот – ветер столичный

Весь достаток унес:

Труд закончился единоличный,

Появился колхоз.

Сдали лошадь, корову,

Инвентарь, семена,

Амбар, ригу, сарай новый...

Да, иные пошли времена!

Как непаханый воздух,

Стала общей земля,

И от этого позже

Разлетелась семья.

По советскому свету

Раскидало детей,

Что солому под ветром, –

Пятерых дочерей

И двоих сыновей.

–––

В годы те немилые

Потерял фамилию

Житель слободской.

Очень смело начал он

В Слободе начальствовать.

Способ-то простой:

Коли раскулачивать,

Значит, надо начисто

Обобрать дома,

Из которых выгнали

Всех хозяев (выслали);

Жизнь для них – тюрьма.

Что в домах осталось, то

Следовало, стало быть,

Государству сдать.

Всё, что взято сговором,

Где-то в Каблуково там,

Стали продавать.

Ну а этот деятель

О себе радетель был:

Тихо забирал

Он из обще кучи-то

Часть вещей (получше что),

И не продавал.

Так его фамилия,

Как вода над вилами,

Вся ушла.

И вот –

Стал его не Галкиным

Звать, а – Раздевалкиным,

Слободской народ.

–––

... Были долгие годы

(До войны и потом) –

Жили Анна с Егором

В нашем доме вдвоём.

Приезжали к ним дети.

(Гости! Что с них возьмёшь?).

Дети, внуки – как ветер:

Ну, гостинцы, приветы.

Жизнь своя у них. Что ж...

После смерти Егора

Жизнь совсем замерла.

Дрань на крыше так скоро

Погнила, потекла...

–––

Остывает замолкнувший дом,

Зарастает порог лопухом;

Бельма окон – доски-закрóи –

Знак покинутых жизнью построек.

Уж не шепчут поленья в печи,

Даже мышь не шуршит, не пищит.

Днем темно, но луч тонко-нежный

Освещает немного мир прежний.

Всюду чисто, ведро – без воды.

Для мышей не видно еды.

Ничего на столе не пылится.

А в углу – пустая божница.

Отступление об ожидании Иного

В час другого дня зачатья,

Если свет готов к рожденью,

Зреют новые понятья

Для дневного воплощенья.

Новый день – еще икона;

Он почти что бестелесен,

Он еще настолько новый,

Что теням в нем нету места.

Как в нем жизнь пойдет? – Иначе?

Потечет блаженство речкой?

В нерешаемых задачах

Пропадут противоречья?

Бестенистые надежды

Только в этот час возможны:

На понятьях – нет одежды

Из вещественной рогожи.

В час другого дня зачатья

Не видать его итога,

И тогда –  возможно счастье

В ожидании Иного.

3. После Егора

А когда Егора и Анны не стало,

Заезжала в дом иногда родня,

Кто на месяц, кто на три дня.

Но добра не прибывало.

Старый дом дряхлел, капал дождь внутри.

Огород усох, стал – ну, сотки три.

А потом у внучки Егоровой

Родилась такая дочь,

Которая была здесь жить не прочь,

До осени расставаясь с городом.

И поэтому стали всё чаще

Мы видеться с речкой молчащей,

И с домом старым, и с огородом,

И с лесом, и слободским народом.

А хозяйкой старого крова

Стала дочь Егора – Прасковья.

И вот с Божьей помощью (и Петровича)

Дом Егора мы перестроили.

Заменили гнилые венцы,

Дранку шифером сверху покрыли,

Двор сараем стал (ни кур, ни овцы),

Огород до старой рябины дорыли.

А потом от прогона соседнего

И до места омшаника дедова

Мы поставили новый забор.

Он стоит до сих пор.

Но по-прежнему мы – перелетные птицы:

Для зимовки изба не годится.