В конце июля армия гневным голосом князя П. И. Багратиона требовала назначения общего главнокомандующего, в соответствии с «порядком, приличествующим благоустроенному войску». Ученик Суворова, чья звезда ярко вспыхнула на европейском небосклоне со времен Итальянского и Швейцарского походов 1799 года, обладал «почти баснословной популярностью» (А. И. Михайловский-Данилевский) и говорил от лица своих соратников, которые к тому времени фактически вышли из подчинения Барклая. Отношение императора Александра к князю Багратиону некоторым образом напоминало его отношение к Кутузову: с легкой руки государя с именем князя Багратиона был соединен эпитет «невежественный», подобно тому как в адрес Кутузова он постоянно употреблял эпитет «лживый». Обоих император хотел удалить от командования армиями в 1812 году: он упрямо выдвигал на посты главнокомандующих близких ему по духу людей (графа H. M. Каменского, М. Б. Барклая де Толли, П. В. Чичагова), которые неизменно терпели крах. Первым среди них оказался граф Н. М. Каменский, потерпевший жестокий разгром под Рущуком; лишь его преждевременная кончина привела к тому, что в командование Подольской, а после 2-й Западной армией вступил князь П. И. Багратион, который немедленно стал протестовать против опасного размещения трех русских армий вплотную к западной границе. Он указывал на несомненное обстоятельство: неприятелю в значительных силах достаточно просто пересечь границу, чтобы отрезать его армию от 1-й Западной армии М. Б. Барклая де Толли. Мнение «невежественного» генерала, естественно, игнорировалось в Главном штабе 1-й Западной армии, при которой находился император. События же развернулись именно так, как и предсказывал князь Багратион: нашим войскам пришлось достигать соединения ценой огромных усилий. Именно эту задачу они и выполняли на протяжении первого месяца войны, а отнюдь не заманивали за собой неприятеля согласно глубоко продуманному плану, как утверждал потом М. Б. Барклай де Толли. Барклаю можно было бы поверить, если бы после перехода неприятеля через Неман князь Багратион получил приказ об отступлении, как это сделала 1-я армия. Напротив, «Второй Главнокомандующий», как подметили военные историки конца XIX — начала XX века Н. А. Окунев, А. П. Скугаревский, Омельянович, М. А. Иностранцев, был полностью дезориентирован, получив приказ, по его же образному выражению, «бить неприятельский тыл и фланг какой-то», то есть вести наступательные действия. Только благодаря выдающимся военным способностям, которые отмечал в нем Суворов, гражданскому мужеству и, наконец, здравому смыслу этот «неуч» спас свою армию. Если бы князь Багратион не совершил этого подвига, Барклаю де Толли лучше было бы не вспоминать о «скифском» плане, утешаясь своей прозорливостью. Этой легенде не было бы места в историографии. Не случайно фельдмаршал И. Ф. Паскевич, командовавший в 1812 году дивизией, с благоговением вспоминал о своем бывшем начальнике: «Кн. Багратион только необыкновенными переходами, возможными с одними русскими войсками, спас армию и даже не был расстроен. Но на подобные необыкновенные случаи не должно рассчитывать, ни принимать их за правило»¹². А. И. Михайловский-Данилевский рассуждал в том же ключе: «Успех прикрыл все наши ошибки и столько искупительных подвигов, столько самопожертвования, столько жертв было нами учинено, что ошибки простит нам потомство»¹³. Удивительно то, что в «синхронной» переписке с императором Барклай далеко не сразу стал оправдывать свои действия численным превосходством неприятеля. Биографы Барклая почему-то традиционно избегают давать откровенную оценку его беспомощным маневрам под Смоленском, где он, по словам Александра I, «как нарочно делал одну глупость за другой», едва не уничтожив плоды соединения армий, достигнутого, по его словам, «с большим искусством», а на наш взгляд, с большим трудом. Положение, кстати, снова спас князь Багратион, фактически вышедший из повиновения Барклаю, которому добровольно подчинился после соединения армий. Необходимость соединения, ошибки князя Багратиона, пассивность графа Тормасова — вот причины, предопределившие отступление, которые называл Барклай в переписке с императором в начальный период войны. И всё… Упреки в адрес сослуживцев — главное содержание писем Барклая государю. В ряде документов он вообще выглядит убежденным сторонником генерального сражения, объяснив в рапорте М. И. Кутузову причину отступления от Витебска опять же промахами князя Багратиона: «Трехсуточное сражение под Витебском, конечно, уже известно Вашей Светлости: оно окончилось бы генеральным сражением, когда в самое то время не получил бы я известие от кн. Багратиона о неудачном предприятии на Могилев…»¹⁴ Заметим, что Барклай почему-то не поделился своим замечательным планом с М. И. Кутузовым, и среди исследователей бытует мнение, что это произошло из-за психологической подавленности, что, на наш взгляд, свидетельствовало бы о полной безответственности. По-видимому, Александр I надеялся, что «неприятельские силы разобьются о позиции на Двине»¹⁵, да и Бернадот полагал, что «главное поприще войны будет между Вислой и Неманом», а Барклай де Толли, судя по всему, во всем полагался на Александра I. По поводу отъезда царя из армии H. M. Лонгинов сообщал графу С. Р. Воронцову: «Государь потерял голову и узнал, что война не есть его ремесло, но все не переставал во все входить и всему мешать. Граф Аракчеев уговорил его ехать в Багратионову армию с собою. Лишь коляски тронулись с места, он велел ехать в Смоленск, а не в Витебск и объявил ему, что ему должно ехать в Смоленск и Москву учредить новые силы, а что в армии присутствие его не только вредно, но даже опасно. Говорят, что Аракчеев взялся быть исполнителем общего желания всех генералов. <…> Ненависть в войске до того возросла, что если бы Государь не уехал, неизвестно, чем все сие кончилось бы»¹⁶. В этих невыгодных условиях Барклай лишился поддержки своего единственного покровителя и оказался предоставлен самому себе; «им более руководил естественный страх перед бесповоротным решением и тяжкая ответственность, чем ясные убеждения»¹⁷. Это мнение Клаузевица, находившегося в период отступления в 1-й Западной армии, нам представляется основательным. Не следует забывать, что Барклай был уверен, что Александр I скоро вернется к армии. Сам император полагал, что так оно и будет. Это подтверждает его письмо великой княгине Екатерине Павловне¹⁸. Назначение М. И. Кутузова, состоявшееся против воли государя, явилось полной неожиданностью и для императора, и для Барклая, и еще неизвестно, кто из них двоих был больше оскорблен и обескуражен. «Цари не ошибаются, по крайней мере, не могут сознаться в своих ошибках так, чтобы другие заметили их ошибку»¹⁹. На наш взгляд, прав был H. M. Логинов, представивший ситуацию, предшествовавшую избранию главнокомандующего, в следующих словах: «Когда дело идет о спасении государства, тут уже не до испробования дарований генералов. Барклаю немыслимо быть Главнокомандующим <…>»²⁰.

5 августа в Санкт-Петербурге собрался Чрезвычайный комитет, «составленный по Высочайшему повелению», под председательством генерал-фельдмаршала графа Н. И. Салтыкова, чтобы положить конец «испробованию дарований». Высшие сановники Российской империи ознакомились как с официальными бумагами, так и с «партикулярными» (личными. — Л. И.) письмами, поступавшими из армии на имя государя. Вся переписка была представлена комитету доверенным лицом императора всесильным графом А. А. Аракчеевым. «Положение нынешних обстоятельств» опытные государственные деятели объясняли отсутствием «положительной единоначальной власти», вследствие чего они приступили к обсуждению кандидатур, подходящих на пост главнокомандующего всеми российскими армиями. На вопрос государя, «может ли выгодно далее продолжать команду генерал Барклай над армиею?», ответ был отрицательный. Любимец армии князь Петр Иванович Багратион, начавший службу при штабе светлейшего князя Г. А. Потёмкина-Таврического, затем вступивший в брак с родственницей царской фамилии фрейлиной графиней Е. П. Скавронской, с 1803 года являясь бессменным комендантом Павловска, резиденции вдовствующей императрицы Марии Федоровны, был в Петербурге человеком известным. Как отмечал Ермолов, он вовремя «сделал сильные связи у Двора» и «укрепил их обязательным обхождением», но над ним, с тех пор как генералом увлеклась любимая сестра царя великая княгиня Екатерина Павловна, также витала тень глубокой неприязни государя. К тому же члены комитета, судя по переписке того времени, сознательно избегали рассматривать кандидатуры военачальников, уже показавших себя в начальный период войны, который обществу представлялся довольно сомнительным. Генерал от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров был, бесспорно, опытным военачальником, но не имел случая командовать армией и, по словам Ермолова, «не в тех войнах водил войска к победам». Кандидатура генерала от кавалерии графа Александра Петровича Тормасова, главнокомандующего 3-й Обсервационной армией, ровесника Дохтурова, была отвергнута из-за неприятных воспоминаний, связанных с его военными неудачами во время Польской кампании 1794 года. Затем, как ни странно, «всплыла» кандидатура бывшего генерал-губернатора Петербурга графа П. А. Палена, на счету которого был удачно произведенный дворцовый переворот 11 марта 1801 года, закончившийся гибелью Павла I и вступлением на престол Александра Павловича. Для командования армиями этого было явно недостаточно. К тому же сам граф Пален находился в ссылке, и вряд ли государю следовало о нем напоминать.