Он отключил радиотелефон и сообщил Миронову:
— Небольшие изменения. Шеф согласен, что инсценировать ограбление теперь слишком рискованно. Придется валить все на «несчастный случай». Придется жечь дом. Такой «пионерский костер» устроим, что только одни косточки и останутся, а по ним много не определишь. Шеф обещал поговорить с полковником Бородиным, чтобы тот проконтролировал «проверку происшествия». Полковник — дешевка, много не запросит. От силы — червонец «зеленью». А мы спокойно спать сможем. Бабы неосторожно с огнем обращались, камин не так разожгли, а выскочить вовремя и не успели…
Миронов долго думал, морща лоб, потом уточнил:
— Это что — всех? И девчонку тоже?
— Ну ты и тугодум! — рассмеялся Смокотин. — Конечно, всех! Как же иначе? Как ты объяснишь тот факт, что все сгорели, а она спаслась? Да и не такая уж она маленькая, соображает, что к чему. «Добрым дяденькам» из угрозыска быстро расскажет, как дело было, и тогда нас уже ни Шерстнев, ни Бородин, ни сам сатана не спасет. Убирать всех нужно, чтобы спать спокойно… До нашего возвращения присмотришь за ними, глаз с них не спускай…
— Но она же еще совсем маленькая… Ребенок…
— Все, Гриша, некогда мне с тобой базарить. Мы и так опаздываем. Если тебе так приспичило порассуждать по этому поводу, поговорим завтра, когда все кончится. Тогда все будет выглядеть совсем иначе. А пока присматривай за ними. Юрика я оставлю внизу, наблюдать за входом… Ну, пожелаем друг другу удачи.
Она нам сегодня понадобится…
Когда голос Смокотина смолк и шаги его затихли в отдалении, Сидоровская отошла от двери и, припадая на покалеченную ногу, приблизилась к окну. В вечерней полутьме она различила четыре фигуры, выходящие из подъезда и садящиеся в машину. Загорелись габаритные огни, хищно заурчал мотор, и машина направилась в сторону города. «Она сделает все, что ей прикажут, — подумала Сидоровская. — На помощь она не позовет…»
Она беспомощно огляделась. В самом темном углу, на диване, сидела, поджав под себя ноги, шестилетняя дочь Бородинской и широко распахнутыми глазами смотрела на нее. Сидоровская нашла в себе силы ободряюще улыбнуться ей.
— Они уже ушли? — шепотом спросила девочка.
— Нет, они еще здесь, — сказала Наташа. — Но ты не бойся, они ничего тебе не сделают… Ты как, в порядке?
— Мне страшно… Очень страшно… Где мама?
— Она… уехала. Теперь нужно выбираться и нам.
— А мама?
— Если мы выберемся отсюда, постараемся помочь и ей… Нужно что-то придумать… Обязательно нужно что-то придумать…
— Она шагнула к девочке и тут же вскрикнула от острой боли в покалеченной ноге. С трудом удержавшись, чтобы не упасть, она кое-как добралась до дивана и, осмотрев ногу, обреченно покачала головой:
— С такой ногой я далеко не уйду. Перелом или трещина в кости… Какие же сволочи!.. Но что делать? Что делать?
Комната, в которой они находились, представляла собой небольшую кладовку, заваленную мебелью, которой не нашлось места при дизайне дома — диван, пара кресел, трельяж, старые ковры и несколько стульев. Дверь, за которой, как она знала, находился горилообразный бандит-охранник, и окно, открыть которое можно было, только выбив раму.
— А ведь ты пролезешь в него, — задумчиво глядя на племянницу, сказала Сидоровская. — Только прыгнуть не сможешь. Этажи высокие, внизу кусты… Послушай, маленькая, я хочу, чтобы ты сделала для меня одну очень важную вещь… Ты ведь не испугаешься темноты, малышка?
— Испугаюсь, — ответила она, — Не оставляй меня одну, тетя Наташа. Я так боюсь, что умру со страху, если ты уйдешь…
— Я не уйду, маленькая, не уйду. Сейчас мы с тобой найдем здесь какие-нибудь тряпки, свяжем из них веревку и попытаемся спустить тебя вниз… Подойди к окну. Не бойся, я здесь, с тобой… Видишь, вон там, справа, начинается лес? Когда я тебя спущу вниз, ты должна будешь быстро-быстро бежать к нему. Забежишь как можно дальше и затаишься. Тебе будет очень холодно и страшно, но ты должна будешь сидеть там до тех пор, пока не рассветет…
— Но, тетя Наташа…
— Подожди, не перебивай. У нас очень мало времени, и если ты будешь меня перебивать и капризничать, то… я обижусь. Если тебя будут звать, ты не должна откликаться, поняла? Ни в коем случае не должна откликаться и идти к тем, кто тебя зовет. Что бы они ни говорили, как бы ни упрашивали — не ходи к ним. Это враги. Поняла?
«А ведь она не сможет позвать на помощь, — с острой тоской поняла Наташа. — Будь она постарше хотя бы года на три, можно было бы еще надеяться, объяснить ей все, дать инструкции… Но ей всего шесть лет, и все, что можно от нее требовать — это как можно лучше спрятаться. Спрятаться и, может быть, спастись… Когда я подготовлю веревку и высажу эту чертову раму, раздастся грохот, они прибегут сюда и спустить девочку я не успею. А если ей удастся добежать до леса, найти ее будет невозможно. Утром она доберется до города… А потом?.. Господи, а ведь нас к этому времени уже не будет в живых… Какой кошмар — знать, что через несколько часов ты умрешь и шансы на спасение ничтожны… Да их попросту нет! Нет… Тихо! Спокойно, не паникуй! Тебе нельзя паниковать. Ты сейчас должна собрать в кулак всю волю и выжать из ситуации все, что только можно. А можно не так уж и много. Звать на помощь бесполезно — до города шесть километров, место тихое, безлюдное, кричи — не кричи, никто не услышит… Сережа, Сережа, как же не вовремя ты уехал! Ах, если бы ты был в городе! Почувствовал бы беду, бросился искать меня… Ведь обязательно почувствовал бы! Он любит меня, а я… Я дура!.. Спокойней, спокойней, держи себя в руках. Думай, думай! В милицию ей идти нельзя. Эти подонки говорили о полковнике Бородине как о своем покровителе. Кто еще с ними завязан, я не знаю, а рисковать нельзя. Даже если послать к кому-то из Сережиных друзей, то где гарантия, что Бородин не сможет до нее дотянуться? Он — начальник, он сможет создать благоприятную ситуацию для того, чтобы расправиться с ней, и никто не сможет ему помешать. То, что он “перевертыш” и негодяй, надо еще доказать, а это так быстро не делается. Нет, в милицию сейчас ее направлять опасно… Тогда куда? Где она будет в безопасности? Кто сможет ее защитить и воспользоваться информацией, чтобы… Господи, как же страшно об этом думать! Чтобы узнать, что с нами случилось, и отомстить за нас… У близких ее будут искать. Требуется решение необычное, чтобы никому и в голову не пришло искать ее там, и тем ни менее, чтобы это был сильный и надежный человек. Человек, который спосо… Врублевский! Володя Врублевский! Он бандит, но он враг Шерстневу, и он — настоящий мужчина. Если такие, как он, берутся кого-то охранять, то скорее погибнут сами, но не предадут и не струсят. Он ведь действительно немного «варвар», а у таких людей есть уникальные, давно утраченные в цивилизованном мире обязанности перед теми, кто в них нуждается, чувство чести, отвага… В конце концов я просто знаю, что он сумеет ее защитить и передаст Сидоровскому… Они же враги… Они ненавидят друг друга… Но он все равно защитит ее и, дождавшись Сидоровского, расскажет ему все. Слава Богу, что есть еще такие “варвары”…»
Она посмотрела на испуганно застывшую в своем углу Светлану.
«Бедняжка, ее так и переполняет ужас. Представляю, каково ей сейчас, если даже меня насквозь страх прожигает… Но ничего, малыш, ничего. Мы еще всех их перехитрим и выйдем победителями. Мы еще повоюем… Глазенки-то у нее какие испуганные, загнанные… Господи! Услышь меня! Накажи их! Спаси ее и накажи этих мерзавцев за мою боль и за ее страх!»
— Светланка, — весело сказала она, — а где та сумочка, с которой ты все время ходила? Куда ты ее дела? Там у тебя фломастеры были, мелки разные…
— Вот, — протянула ей фломастер девочка. — Ты хочешь рисовать?
— Да, я сейчас немного порисую, — Наташа огляделась в поисках бумаги.
Не найдя ничего подходящего, оторвала клочок обоев и жирными цифрами написала номер телефона Врублевского. И тут ей в голову пришла еще одна идея. Идея, от которой даже на ее измученном лице на мгновение промелькнула торжествующая и злорадная улыбка. Такими же отчетливыми, жирными цифрами она вывела на бумаге еще один телефон и код Петербурга.
