— Да разве от тебя отделаешься, Константин Игоревич, — отшутился Кондратьев. — Интересную картину я только что наблюдал. Слышали, что к нам питерская певичка на гастроли приехала? Плакатами полгорода обклеено?
— Что-то такое слышал, — кивнул Березкин. — Такая платиновая блондинка… Как же ее… Александрина, кажется… Что с тобой, Володя?
Врублевский вздрогнул всем телом, словно схватился за оголенные провода под напряжением, и, поперхнувшись вином, закашлялся. Кондратьев похлопал его по спине и пожурил:
— Нельзя так на женщин реагировать. Хоть ты у нас и известный бабник, а…
— Когда она приехала в город? — перебил его Врублевский. — Почему я не знал?
— Потому что ты как отшельник стал — месяцами не видно, — сказал Кондратьев. — Офис — дом, офис — дом, а как к тебе ни придешь — ты все время за книгами, чертежами и схемами какими-то. Так и «крыша» поехать может. Ты нам живым и здоровым нужен. Тебя можно смело назвать нашим «национальным достоянием»… А что она тебя так заинтересовала?
— Нравится, как поет, — отвел глаза Врублевский. — Красивая баба… Так что там случилось?
— Занятная история, — сказал Кондратьев. — То, что она баба знатная, тут ты прав на все сто процентов. Глазищи огромные, зеленые, лицо словно античным скульптором из мрамора вырезано, а фигура такая, что за деньги показывать можно! В общем, выходит эта дива из лимузина (наш мэр для нее на свою «тачку» расщедрился) и хочет зайти в этот кабак. А возле входа ее уже орлы Шерстнева дожидаются. Шерстнев, видать, запал на девицу, почувствовал себя казановой на старости лет… И вот эти бритоголовые недоумки начинают певичке букеты роз под ноги бросать, охапок пять извели, не меньше. «Это вам от “папы”», — говорят. А тут и сам Шерстнев подваливает. В белом костюме, причесанный, даже волосы лаком залил, придурок… Это надо было видеть! Я не слышал, что она ему сказала, но рожа у него вытянулась аж до пояса. Развернулся — и чуть ли не бегом в свою машину. Его хлопцы — за ним… Через пять минут и след простыл… Мелочь, а приятно-то как!
— А девушка? — спросил Врублевский. — Куда певица делась?
— Где-то в зале должна быть, — пожал плечами Кондратьев. — Во всяком случае сюда она входила, это я сам видел… Да вон же она. У окна, видишь?
Но Врублевский уже и сам заметил стройную фигурку девушки с длинными «платиновыми» волосами, стекающими на спину сверкающим водопадом. Со скучающим видом она смотрела в окно, ожидая сделанного заказа. Какой-то незнакомый Врублевскому удалец попытался было навязать ей свое общество, скользнув к ее столику с бутылкой вина в руках, но девушка, не оборачиваясь, произнесла какую-то довольно длинную фразу, и незадачливый ухажер счел за благо столь же быстро ретироваться, даже бутылку вина на столе забыл.
— Лихо она их отшивает! — восхитился Кондратьев. — Брезгует, стало быть, провинциальными ухажерами. Ей столичных шишек подавай, у тех карманы и поглубже и пошире… Гордая… Но капризная… В газетах писали, что она сразу по приезде жуткий скандал закатила. Ей выделили номер «люкс», а она заявила, что в этом бомжатнике даже клопы не выживут, и полчаса лично отчитывала директора за то, что на плафоне пыль лежит. Представляете, какой надо стервозный характер иметь, чтобы сразу по приезде пыль на плафонах проверять? Вчера в «Палас-отеле» аврал был, как по приезде Президента. Директора едва валидолом откачали… Эх, я бы с ней уборку в ее номере провел!
— Эта фифа тебе не по зубам, — бросил внимательный взгляд на девушку Березкин. — Чтобы заполучить такую куклу, нужно иметь кредитную карточку под цвет ее волос и три дома — на Канарах, на Елисейских Полях и на Беверли-хилз… Володя, — окликнул он Врублевского, — спорим, что в этом случае твой магнетизм не поможет? Держу пари, что даже такому дон-жуану, как ты, эта девочка не по зубам! Предлагаю пари: если ты продержишься за ее столиком больше пяти минут — я ставлю тебе любой коньяк, по твоему выбору. Хотя бы вон тот, хрустальный бюст Наполеона… А если нет — заказываю я. Идет?
Врублевский как-то странно посмотрел на него, молча поднялся и, подойдя к столику девушки, уселся напротив.
— Привет, — сказал он ей. — Как жизнь?
— Привет, — ответила она. — Так… по-разному… А ты как?
— Тоже по-разному… Не будешь возражать, если я закурю?
— Нет. Ты же помнишь — хоть я сама и не курю, но люблю запах табачного дыма…
Наблюдавший за ними Кондратьев восхищенно покачал головой:
— Во дает, мужик! Ни цветов, ни шампанского не требуется, подошел и — в атаку. Класс!
— Они знакомы, — убежденно сказал Березкин. — Это же сразу видно. Даже по тому, как он дернулся, заслышав ее имя, можно было понять. А отправил я его к ней, потому что нам с тобой надо очень серьезно поговорить без свидетелей… Мне кажется, что Врублевский выполнил свою работу…
— Да, мужик пашет, как проклятый, — простодушно подтвердил Кондратьев, — день и ночь работает. За три года столько сумел, сколько я и за всю жизнь бы не осилил…
Березкин недовольно поморщился:
— Я не то имел в виду. Работает он много и хорошо — спору нет. Но он выполнил свою работу. Все, хватит Врублевского… Не понимаешь? Он сделал очень многое, и сделал это фактически в одиночку. Я сам хотел осуществить эту реорганизацию, но подвернулся он, и я позволил ему сделать это вместо меня. Я предоставил ему возможности, но организатором, вдохновителем и даже исполнителем был он. У наших врагов и конкурентов есть глаза, и они прекрасно видели, сколько было в этом его заслуги. И милиция, и «шерстневцы», и даже бизнесмены сейчас больше всего ненавидят именно его. На нем сконцентрировалось все их внимание. А мы оставались в стороне, «за кулисами», и про нас даже успели позабыть… не все, но многие. Он подставляет милиции в качестве «козлов отпущения» «шерстневцев», не понимая, что сам выполняет ту же роль, таская для нас каштаны из огня. Но теперь это становится ненужным и даже опасным. Он получит контрольный пакет акций универмага «Прибрежный» — в этом я уверен. А значит и получит полный контроль над городом. И что тогда мы станем не нужны ему. Он не остановится на достигнутом, а мы станем для него всего лишь пройденной ступенью. Он опасен, Дима. Он слишком умен и честолюбив для такого маленького городка. Он может навлечь на нас гнев как конкурентов, так и милиции. А питерская и московская милиция будет посильнее наших «стражников». И конкуренты там не в пример весомей и опаснее. Мы не можем позволить ему рисковать в этой битве нашими капиталами. Нужно уметь вовремя останавливаться. Жадность еще никого до добра не доводила. А у него хуже чем жадность. У него — азарт. Ему нравится рисковать. А мне это уже давно перестало нравится. Я предпочитаю синицу в руках, чем журавля в небе. Мы обладаем вполне достаточной властью и достаточным состоянием. Глупо рисковать ими. Я хочу легализоваться, заняться банковским делом и поставить жирный крест на том, что было вчера. Денег у меня достаточно, пришла пора подумать об их умножении и сохранении, а это невозможно без соответствующей репутации. Я хочу оставить все это, — он обвел рукой вокруг себя, — тебе. Ты займешь мое место и успеешь накопить кое-что и для себя. Время еще есть. Года три-четыре, но есть. Устраивает тебя такая перспектива?.. Я так и подумал, что устраивает. Поэтому и оставил тебя здесь «смотрящим» на время моего отсутствия. Но на самом деле я уже не вернусь, и ты должен об этом знать. Врублевский подогнал нам этот «Комета-банк» очень вовремя. Но сам Врублевский опасен и для меня, и для тебя. Он — символ нашего расцвета. Понимаешь? Нет его — нет прошлого. Его нужно… устранить аккуратно и бесследно. Подожди, пока он получит акции универмага «Прибрежный» и примется за устранение группировки Шерстнева. Вот тогда и… Все решат, что это дело рук людей Шерстнева. Ты все понял?
Кондратьев слушал завороженно и ошеломленно, бросая в сторону Врублевского быстрые, беспокойные взгляды.
— Вот и еще одно доказательство моей правоты, — усмехнулся Березкин. — Ты его боишься. А это значит, что он опасен. Если ты правильно оценишь свое состояние сейчас и сделаешь соответствующие выводы, то не сможешь не согласиться со мной. Я редко ошибаюсь, Дима. Очень редко… Он хоть и заляпан дерьмом с головы до пят, но он из другой породы, и он никогда не сможет до конца принять наши правила. Зато, когда исчезнет «символ» — Врублевский, исчезнут и преступные «авторитеты» Березкин и Кондратьев. Останутся банкир Березкин и директор охранного предприятия Кондратьев. Это ты тоже понимаешь? Мы ведь не уркаганы по жизни, а, Дима? Мы сделали себе денег на жизнь, и теперь нужно вовремя отвалить в сторону с «прихватизированным» добром. А дурачки пусть играют в «блатную романтику» — на то они и дурачки. Сказки про братство пацанов — для отморозков Шерстнева. У них все равно никогда ничего не было в карманах, им ничего другого и не остается. А нам с тобой есть чем рисковать… Я прав?
