— А ты?

— А мне это не интересно, — признался Врублевский. — Меня интересуют не только деньги, но и процесс их зарабатывания. Я мог бы уже сейчас найти себе теплое и доходное местечко и встретить поворот правительства к законотворчеству с обаятельной улыбкой честного бизнесмена, но мне это скучно. Я привык ходить по грани, по лезвию. Это для меня вроде наркотика… Но деньги мне тоже нужны. Большие деньги… Вот и пытаюсь совмещать…

— Почему ты не хочешь додавить до конца Шерстнева и его отморозков? Сейчас их позиции слабы, как никогда. А Шерстнев, тем не менее, остается опасен. Он видит, что ему приходит конец, что люди бегут от него, он теряет авторитет и связи и потому бесится еще больше. Он подонок, но далеко не дурак, и понимает, откуда все это происходит… Он имеет на тебя зуб, Врублевский… Не лучше ли его раздавить? Зачем оставлять врага за спиной?

— Пока еще рано, — возразил Врублевский. — Шерстнев и его команда сейчас очень полезны для нас. Для жителей города и для милиции они — воплощение понятия «преступность», живой образчик криминала. Они как нельзя лучше подходят под тот стереотип бандита, который вырабатывается у обывателей под влиянием газет и телевидения: недальновидные, тупые, жестокие и наглые. Обыватель не может представить, что настоящая преступность — это не долдоны с короткой стрижкой и полным отсутствием мозгов. Посмотри на нас с тобой: прилично одеты, никаких золотых побрякушек, никаких татуировок… Какие же мы с тобой преступники? Мы — образованные, интеллигентные люди, способные быть галантными с дамой, умеющие обращаться с ножом и вилкой в ресторане, без всякого усилия вспоминающие к месту Монтеня или Шопенгауэра. И мы не вызываем ненависти у рядового обывателя. Пусть шишки валятся на отморозков Шерстнева. Они все еще нужны нам в качестве «козлов отпущения». Их время еще не пришло. Милиции тоже надо кого-то ловить…

— Кстати, о милиции, — вспомнил Березкин. — Поторопись с Сидоровским. Не играй с огнем, Володя. Это не отморозок Шерстнева и не купленный полковник Бородин. Он опасен, и мне кажется, он озверел. Он поклялся стереть тебя в порошок и даже переселился в отдел окончательно, день и ночь собирая на тебя компромат. Пока ничего серьезного нет… но от этого он звереет еще больше. Он тебя хочет, Володя.

— У них это семейное, — усмехнулся Врублевский.

— В каком смысле?

— Да так… Мысли вслух… Ничего он мне не сделает, можешь не волноваться, Константин Игоревич. Я знаю каждый его шаг и дома, и на работе. Все под контролем.

— Иногда ситуации имеют отвратительное свойство выходить из-под контроля. Не рискуй. Этот мент тебе точно не нужен, а потому я бы советовал тебе от него избавиться… Раз и навсегда. Пока он не избавился от тебя.

— А вот физически его устранять нельзя, — убежденно заявил Врублевский. — Ни в коем случае нельзя. В этом случае мы можем переиграть сами себя. И уверяю вас, что даже самые продажные и вороватые встанут в общие ряды, чтобы нанести ответный удар. Они не смогут не встать — это будет равносильно признанию в соучастии, да и чревато тем, что они сами могут быть следующей жертвой, а вступиться за них будет некому. А мстят менты безжалостно и умело. Глупость думать, что у них нет информации об истинном положении вещей. При необходимости, они могут размазать любую группировку за пару дней. Пока их умело сдерживают, но когда происходит нечто подобное, сдержать их не в силах ни министры, ни президент, ни вопли «общественности». Лично я не хочу оказаться под этим «прессом». Не стоит их принимать за послушных служебных собачек, Константин Игоревич. Первыми полицейскими были самые опытные, самые матерые и самые опасные преступники. «Лучшие из худших». Именно из них были сформированы бригады, которые как никто другой знали жаргон, обычаи и методы криминального мира. Видок сформулировал очень умный, и главное — практичный постулат: «Преступность могут победить только сами преступники». Они одной с нами породы, Константин Игоревич, только более тренированные, более организованные и наделенные куда большей властью и возможностями. К счастью для нас, у них меньше денег и техники… Да и законы, а точнее их отсутствие, пока играют нам на руку. Но будить в них Видока я не советовал бы никому… С Сидоровским я разберусь. Это не самое страшное в моей жизни. Пока что меня куда больше беспокоят предстоящие торги по продаже акций универмага «Прибрежный». На рынке недвижимости сам универмаг будет стоить порядка семи- восьми миллионов долларов. Даже если мы надумаем перепродать его чуть позже, то реально сможем сделать это миллиона за три-четыре. Половина акций распределена между работниками коллектива, с ними работают мои ребята, перекупая за бесценок. Трудягам эти акции все равно ничего не дают — за акцию в тысячу рублей они будут получать в год десять процентов, что им эти сто рублей? Нам нужно купить контрольный пакет акций. Полагаю, процентов двадцать мы сможем перекупить у работяг, а вот остальные придется перекупать на открытых торгах. Если же удастся приобрести контрольный пакет — универмаг будет наш. И это будет последний штрих по захвату власти в городе.

— Это будет нелегко, — покачал головой Березкин. — Ты наверняка знаешь, что на самом деле универмагом владеет Бородинский, он раньше был его директором и сумел прочно прибрать его к рукам. Нынешний директор лишь марионетка, кукла. Вся эта афера с приватизацией универмага и была задумана Бородинским для того, чтобы официально заявить на него свои права. А Бородинский та «акула бизнеса», которая свою добычу просто так не отдает. Ведь этот универмаг, помимо добротного четырехэтажного особняка и весьма приличного оборота, имеет целую сеть «дочерних» предприятий — магазины, ларьки, даже рынок «Центральный» можно смело назвать его «филиалом». Это — миллионы, Володя. А миллионы никто просто так не отдает.

— Я знаю, — подтвердил Врублевский, — потому и готовлюсь к серьезной битве. Бородинский задумал эту приватизацию, чтобы купить акции самому, а я намереваюсь перехватить их у него прямо из-под носа. Сеть магазинов, ларьков, рынок и сам универмаг — это то, чего нам не доставало для полного контроля над городом. Бородинский — единственный бизнесмен, которого мы так и не сумели «посадить на цепь». Сукин сын — настоящий гений бизнеса, он просчитывает все на пять ходов вперед. Пока что я проигрывал битвы с ним. Но ничего, побед без поражений не бывает. Наступает решающий этап, на этот раз я его перехитрю. Я получу этот контрольный пакет, даже если мне придется выставить у дверей аукциона всех своих бойцов и даже близко не подпускать людей Бородинского.

— И все же, главное слово останется за деньгами, — сказал Березкин. — А денег у Бородинского хватит. Ему доверяют, его уважают, а следовательно, при необходимости он сможет быстро собрать нужную сумму… Ты хочешь взять деньги для торгов из общака?

— Если в этом возникнет необходимость, — кивнул Врублевский. — Но я уже немного подготовился к этой битве, несколько ранее позволив Бородинскому «скушать» Абрамова со всеми его предприятиями и лотками, а так как Абрамов уже давно наш, душой и телом, то можно считать, что у нас есть свой человек в империи Бородинского… Я готов к этой схватке, а вот Бородинский не готов. Он ничего не знает о моих планах и до сих пор считает, что ему удалось сохранить в тайне информацию об аукционе. Хитрый жук, играет против правил, в нужный момент задействуй все связи, но у меня тоже есть надежные источники информации… А вот и наш припозднившийся начальник охранного предприятия, — заметил он спешащего к ним через зал Кондратьева.

— Извините за опоздание, машина сломалась, — пожаловался он, пожимая руку Врублевскому и Березкину. — Прямо возле самого кабака полетела. Мучился, мучился — все без толку, не заводится, проклятая, хоть ты тресни…

— Ты нам зубы не заговаривай, — прищурился Березкин. — Дойти из одного конца города до другого можно за час, а мы тебя уже поболее ждем, прямо как любимую женщину. Что ты такой сияющий? Рад, что я наконец уезжаю и вы от меня отделаетесь? Так это ж ненадолго…